города» обусловливалось не политическим или военным интересом союза землевладельцев, а экономическими мотивами основателя, рассчитывавшего на получение пошлин, налогов и других торговых доходов. Город был для него прежде всего хозяйственным, а не военным предприятием, а если последнее и имело некоторое значение, то оно было во всяком случае второстепенным. Характерная для средневековых западных городов автономия различной степени достигалась лишь в том случае, если находившийся вне города господин – это было единственным решающим моментом – еще не располагал таким аппаратом обученных должностных лиц, который мог бы настолько обеспечить управление городскими делами, чтобы удовлетворить его связанные с экономическим развитием города интересы. Административный и судебный аппарат сеньоров города еще не располагал в раннее средневековье ни достаточными знаниями, ни необходимой настойчивостью и профессиональной рациональной объективностью, чтобы руководить делами городских торговцев и предпринимателей, далекими от требующих всего их внимания собственных занятий и сословных привычек. Интерес же властителя города сводился только к денежным поступлениям. Если жителям города удавалось этот интерес удовлетворить, он обычно воздерживался от вмешательства в их дела, чтобы не ослаблять свою притягательную силу при основании городов и не терпеть поражение в соперничестве с другими феодалами, сокращая этим свои доходы. Соперничество между феодальными сеньорами, а особенно между центральной властью с могущественными вассалами и иерократической властью церкви шло на пользу городам, тем более что союз с богатыми горожанами обещал ряд преимуществ. Поэтому, чем более единой была организация политического союза, тем меньшего развития достигала политическая автономия городов. Ибо развитие городов вызывало сильнейшие опасения всех феодальных властей, начиная с королей. Только отсутствие бюрократического аппарата управления и нужда в деньгах заставляли французских королей начиная с Филиппа Августа, и английских, начиная с Эдуарда II, опираться на города, подобно тому как немецкие императоры пытались опираться на епископов и на церковное землевладение. После борьбы за инвеституру, в ходе которой немецкие императоры лишились этой опоры, императоры Салической династии также предпринимают немногочисленные попытки поддержать города. Но как только политические и финансовые возможности королевской власти и территориальных патримониальных властей позволили им создать необходимый административный аппарат управления, они стали пытаться уничтожить автономию городов.
Таким образом, исторический промежуточный период автономии в развитии средневековых городов был обусловлен совершенно иными причинами, чем в городах античности. Типичный античный город, его господствующие слои, его капитализм, интересы его демократии, все это – и чем больше выступает его античный характер, тем больше – ориентировано прежде всего на политику и войну. Падение знатных родов и переход к демократии были следствием изменения военной техники. Борьба со знатью, оттеснение ее в военном и затем в политическом отношении велись самоэкипирующимся дисциплинированным войском гоплитов. Его успехи были различны, иногда они, как, например, в Спарте, вели к полному уничтожению знати, иногда, как в Риме, к формальному уничтожению сословных ограничений, к рациональному, легко доступному судопроизводству, к правовой защите личности, к устранению жестких правовых норм для должников при фактической неизменности положения знати, принимавшего иную форму. Иногда же борьба завершалась, как в Афинах во времена Клисфена, включением знати в демы и тимократическим[559] правлением. До тех пор пока решающим фактором был слой сельских гоплитов, обычно сохраняются авторитарные институты государства знатных родов. Очень различной была и степень милитаризации институтов. Спартанские гоплиты рассматривали всю принадлежащую воинам землю и сидящих на ней несвободных как общее владение и позволяли каждому воину, участвующему в обороне города, притязать на долю земельной ренты. До этого не доходил ни один полис. Широко было распространено сохранившееся отчасти и позже ограничение отчуждения земли, полученной в виде военной добычи, следовательно, унаследованной членами городских цехов, в отличие от ограниченной только притязаниями рода, в остальном свободно отчуждаемой земли. Однако и это ограничение вряд ли существовало повсюду, а позже вообще исчезло. В Спарте накопление земель запрещалось спартиатам, но разрешалось женщинам; это настолько изменило экономическую основу изначально охватывавшего 8000 полноправных граждан воинства, homoioi, что в конце концов лишь несколько сотен были в состоянии получить полное военное обучение и делать взносы в сисситии, от чего зависело полноправное гражданство. Напротив, в Афинах свобода передвижения в соединении с делением на демы благоприятствовала созданию мелких земельных участков, что соответствовало росту садовой культуры. В Риме же свобода передвижения, существовавшая со времени Двенадцати таблиц, привела к совсем иным результатам, так как при этом было разрушено деревенское устройство. В Греции демократия, связанная с гоплитами, исчезла повсюду, где центр тяжести военного могущества переместился на морские силы (в Афинах окончательно после поражения при Коронее)[560]. С той поры пришла в упадок военная выучка, были устранены остатки старых влиятельных институтов, а в политике и в институтах стал господствовать городской демос.
Подобные чисто военно обусловленные перипетии не были известны средневековому городу. Победа popolo была основана в первую очередь на экономических причинах. И типичный средневековый город, бюргерский промышленный континентальный город, был вообще ориентирован в первую очередь на экономику. В средние века феодальные власти не были прежде всего правителями и знатью города. Они не были, подобно античной знати, заинтересованы в специальной военной технике, которую мог им дать только город как таковой. Средневековые города, за исключением приморских городов с их военным флотом, не были средоточием военной силы. В то время как в Афинах отряды гоплитов и их обучение, следовательно, военные интересы, становились все больше центром городской организации, большинство городских привилегий в средние века начинались с того, что военная повинность горожан ограничивалась гарнизонной службой. Средневековые горожане были заинтересованы в доходах посредством мирной торговой и промышленной деятельности, причем низшие слои городского бюргерства в наибольшей степени, о чем свидетельствует противоположность политики popolo minuto политике высших сословий Италии. Политическая ситуация средневекового горожанина превращала его в homo oeconomicus, в античности же полис времени расцвета сохранял характер высоко развитого технически военного оборонительного союза. Античный гражданин был homo politicus. В североевропейских городах министериалы и рыцари часто, как мы видели, исключались из состава городского населения. Землевладельцы не рыцарского происхождения в качестве простых подданных города или пассивных сотоварищей по его охране, иногда организованных в цехи садоводов и виноградарей, не имели политического и социального влияния и играли в городе очень незначительную роль, вернее, вообще почти никакой роли не играли. Сельская округа оставалась для средневекового города, как правило, лишь объектом его хозяйственной деятельности и все больше становилась таковым. Типичный средневековый город никосда не переходил к колониальной экспансии.
Тем самым мы подошли к важному вопросу – к сравнению сословных отношений в городах древности и средневековья. В античном полисе были помимо рабов сословные слои, известные средневековью либо только в ранний период или вообще неизвестные, либо известные только вне городов. К ним относятся: 1) зависимые, 2) обращенные в рабство должники, 3) клиенты, 4) вольноотпущенники. Три первые группы относятся к периоду демократии гоплитов и позже теряют свое значение. Напротив, вольноотпущенники играют именно в поздний период значительную роль.
1) Патримониальная зависимость обнаруживается в античном полисе в историческое время преимущественно в завоеванных областях. В ранний период феодального развития городов она была очень распространена. Повсеместно сходное в ряде основных черт, но в деталях очень различное положение зависимых в античности принципиально не отличается от положения зависимых людей в средние века. Зависимые подвергались повсюду преимущественно экономической эксплуатации. Наиболее полно зависимость сохранялась на эллинской территории там, где городская организация не установилась, в частности в Италии и в тех городах, где действовала столь строгая военная организация, что зависимый принадлежал государству, а не своему господину. Вне этих областей они во времена господства гоплитов почти повсюду исчезли. Зависимость возникла вновь в эллинистическую эпоху в западных областях Востока вместе с возникновением там городской организации. Большие территории, где сохранялось племенное устройство, передавались отдельным городам, жители которых составляли эллинский (или эллинизированный) гарнизон, подчиненый правителям. Однако эта, в сущности, чисто политическая зависимость неэллинского сельского населения (έί)νη) носит совершенно иной характер, чем патримониальная зависимость раннего времени, и выходит за рамки исследования автономных городов.
2) Обращенные в рабство должники играли в качестве рабочей силы очень важную роль. Они были экономически деклассированными гражданами. Их положение составляло специфическую проблему в старой сословной борьбе между городским патрициатом и сельскими гоплитами В законодательстве эллинов, а также в Двенадцати таблицах, в законах о должниках и в политике тиранов в ряде заключенных компромиссов учитывались интересы этих деклассированных крестьянских слоев сельской местности. Это совершалось различным образом. Обращенные в рабство должники были не крепостными, а свободными землевладельцами, которые были приговорены к пребыванию с семьей и землей в длительном рабстве или в частной долговой зависимости, или сами добровольно перешли в это состояние, чтобы избежать наказания. Большей частью их использовали в хозяйстве в качестве арендаторов предоставленной им земли кредитора. Представляемая ими опасность очевидна из того, что закон Двенадцати таблиц предписывает продавать осужденного должника за пределы страны.