есс, в ходе которого их необыкновенное вдохновение стало доминирующей ориентацией иудейских раввинов, большинства евреев и в модифицированной форме западной цивилизации. Показано, таким образом, как одна из величайших мировых религий зародилась в борьбе конфликтующих групп прежде чем стала доминирующей ориентацией целого общества. В основе такого подхода лежит тот же духовный импульс, что и в основе утверждения Якоба Буркхардта в начале его труда по мировой истории: «Мы начнем с одного момента, доступного для нас, вечного центра всех вещей – человека, страдающего, борющегося, действующего – каков он есть, был и будет всегда"[622]. Вебер никогда не довольствовался тем, чтобы принять существующие верования, убеждения или институты как данность. Он стремился показать, что господствующие в данное время убеждения и институты сегодняшнего дня суть последствие происходившей в прошлом борьбы среди «страдающих, борющихся и действующих индивидов». Возможно, этим объясняется тот факт, что человек, страстно вовлеченный в современные ему события, тем не менее потратил огромную часть своей научной карьеры на исследование социальных изменений, происходивших примерно 25 веков тому назад. Скажу больше, Вебер не довольствовался мыслью о том, что борьба, имевшая место в прошлом, утвердила обычаи и верования, которые в конечном счете навязаны человеку как наследие «древнего» прошлого. Если чувство долга в призвании есть сегодня лишь «призрак мертвых религиозных верований», он тем не менее задавал вопрос о том, какой смысл люди придают своей работе, даже если она состоит не более чем в следовании обычаям. Факт увековечения установившихся убеждений и институтов невозможно понять, не обратив внимания на смысл, который люди вкладывают в эти верования и институты. В этой связи Вебер полагал, что самые обычные действия людей в обществе можно сравнить с религиозными нововведениями харизматических личностей. Оба эти факта подтверждают, что мы являемся «культурными существами», наделенными способностью и желанием занимать определенную позицию в отношении мира и придавать ему значение»[623].
Вебер не игнорировал тот факт, что в человеческом поведении очень много непоследовательного и бездумного. Он полностью сознавал, что люди редко отчетливо формулируют свои принципы с твердой последовательностью, как это делал он сам, считая это необходимым для достижения концептуальной ясности. Он знал также, что в повседневной жизни люди не вникают в Сущность своих обычаев, на соблюдении которых они настаивают в силу «бездумного подражания»[624]. он хотел, однако, подчеркнуть, что его социология имела бы дело с людьми как «культурными существами», и большая часть того, что люди в обществе воспринимают как должное даже в своем установленном поведении на самом деле заключает в себе основные верования й убеждения, без которых они не могут функционировать[625] в своей социологии религии он поставил перед собой задачу четко сформулировать эти основные принципы и предположения.
Такой подход неизбежно порождает серьезные проблемы для эмпирического изучения общества. Постановка во главу угла принципов и неизбежного противоборства между основными ценностями имеет тенденцию сводить к минимуму внутренние расхождения, характеризующие каждую крупную систему верований[626]. Эта расстановка акцентов может быть применима в различной степени, и Вебер вовсе не ставил акценты одинаково во всех своих работах. Так, например, в исследовании о Китае конфуцианство предстает как единая доктрина в противоположность даосизму; в то время как в исследовании об Индии мы обнаруживаем гораздо большую дифференциацию в границах ортодоксального индуизма. Рассматривая древний иудаизм, Вебер пошел еще дальше и показал огромное разнообразие ортодоксальных и неортодоксальных доктрин, из которых постепенно возникали основные постулаты иудаизма. Такое различие в расстановке акцентов было отчасти случайным; так, к примеру, Вебер гораздо лучше знал иудаизм, чем конфуцианство. Отчасти же акцент на «типичной» ориентации различных мировых религий представлял собой побочный результат попытки противопоставить друг другу некоторые цивилизации. Существуют, однако, и более существенные различия между этими исследованиями, которые могут быть представлены в виде схемы.
Исследования Вебера в области социологии религий
| Название | Социальная структура | Социальные группы с определенным статусом | Идеи | Светская этика |
| I. Протестантская этика и дух капитализма | Религиозные идеи | Идеи, касающиеся экономического поведения | ||
| II. Конфуцианство и даосизм | Положение господствующих групп в социальной структуре | Положение господствующих групп в социальной структуре | Религиозные идеи | Светская этика |
| III. Индуизм и буддизм | Социальная структура | Соперничающие социальные группы с определенным статусом | Соперничающие религиозные идеи | Светская этика |
| IV. Древний иудаизм | Меняющаяся социальная структура | Изменения в соперничающих социальных группах с определенным статусом | Изменения в соперничающих социальных идеях | Возникновение этнического рационализма |
Хотя объем исследований намного больше, чем показывает схема, верно и то, что Вебер постепенно увеличивал их внутреннюю взаимосвязь, и что пункты 2 и 3 – это лишь предварительные исследования для последующего подробнейшего анализа, содержащегося в «Древнем иудаизме». В своих работах по Китаю и Индии Вебер поставил себе цель изобразить религиозную ориентацию, резко контрастирующую с западной, так как лишь после этого он смог точно определить характерные черты, свойственные исключительно западной религиозности и, следовательно, требующие разъяснения.
Вся работа целиком охватывала по меньшей мере 5 различных уровней анализа: 1) объяснение индуктивных обобщений; 2) толкование сущности религиозных доктрин; 3) метод концептуализации исторического материала; 4) использование этого метода на основе сравнения, для того чтобы выявить отличительные черты каждого исторического явления; 5) причинный анализ с целью объяснения рационализма цивилизации Запада. Каждый из этих уровней заслуживает детального рассмотрения.
Методы анализа
Обобщения Вебера часто называют «разъясняющими», однако немного было сделано для того, чтобы установить, в каком смысле такое определение правомерно. Мысль Вебера о возникновении религиозных нововведений в регионах, соседствующих с великими мировыми империями, довольно точна. На основе сравнительных данных Вебер сделал вывод о том, что великие религиозные лидеры были наиболее активны в городской местности, но не в крупнейших мировых центрах. Вебер связал этот вывод с той идеей, что люди в этих культурных центрах считали или предполагали, будто они знают все ответы и не в состоянии больше задавать вопросы, имеющие глубокую религиозную значимость, так как они погрязли в техническом прогрессе цивилизации. Лишь те из них, кто не так глубоко погряз в этом, однако все же испытал влияние культурных центров на свои основные интересы, сохранили способность удивляться событиям и задавать вопросы об их смысле. Эта идея объясняет индуктивное обобщение, так как она обобщает связь между условиями существования и типами религиозного опыта[627].
Этот пример наглядно иллюстрирует метод объяснения, к которому Вебер часто обращался. В своих работах Вебер высказывался по поводу «сходства» между понятием о Боге и определенными, весьма спорными характеристиками политической общины. Так, «дух небес» «соответствовал» раннему умиротворению китайской империи; идеи, связанные с Яхве, «отражали» политическую и военную историю древних евреев; ближневосточное происхождение этического монотеизма может быть «соотнесено» с идеями, внушенными ролью всемогущих царей и их бюрократических режимов[628]. Вебер объяснял термины, выделенные кавычками, показывая, что при данных политических условиях социальные группы с определенным статусом проявляют материальные и идеальные интересы, которые могут быть увеличены до предела такими идеями о божестве. Он применил тот же метод, когда задавал вопрос о том, какие религиозные идеи близки или не близки по духу различным социальным группам, как, например, крестьянам, военным, ремесленникам, при условии, что мы знаем тенденции, присущие их профессиональному опыту. Вебер вновь использовал этот метод, когда говорил о том, что экстатическое пророчество политических событий несовместимо с великими бюрократическими царствами. Так, это пророчество контролировалось религиозными и политическими властями в Древней Греции, но оно совершенно не контролировалось в Древней Палестине, ибо монархия была слаба, а центробежные силы племен и родовых групп довольно сильны.
Общим моментом для этих примеров веберовского объяснительного метода является своего рода «экзистенциальная психология», которая подразумевает обобщения, затрагивающие возможные ответные реакции на конкретные условия человеческого опыта:
1. Вовлеченность в технический прогресс цивилизации препятствует религиозным нововведениям, в то время как отсутствие такой вовлеченности в районах, подверженных влиянию мировой политики, способствует таким нововведениям.
2. Группы, обеспечивающие руководящую роль религии в цивилизации, будут стремиться формулировать господствующую идею божества в духе, соответствующем их политическому опыту.
3. В силу преобладающих ценностей своей профессиональной деятельности социальные группы обычно различаются по своим религиозным склонностям, хотя противоположные тенденции могут помешать выражению этих склонностей.