Теперь она все чаще сиживала вечерами у геолога, следя, как появляются на расстеленной перед ним кальке линии и обозначения, воспроизводившие каким-то образом ее родные места. Она придирчиво следила за карандашом, наносившим пройденный за день маршрут, готовая спорить о расстоянии, пропущенном ручье или неверно помещенном болотце. При этом ей приходилось близко заглядывать в близорукие глаза Сергея Андреевича, работавшего без очков. Они были у него серые, добрые и правдивые. По ним, как и по легкости, с какой геолог вошел в жизнь своих хозяев, по простодушной радости, с какой он нанашивал им всего, что можно было купить в лавке, было видно, что человек он добрый, откровенный и прямой.
Таиска как-то спросила его про семью. Геолог обрадовался и тут же, достав планшет, вынул оттуда несколько тщательно завернутых фотографий: не слишком удачные любительские снимки молоденькой женщины с печальными глазами и чудесным чистым лбом и двух мальчуганов, еще совсем маленьких.
— Ее зовут Таней, имя на ваше похоже, Тасенька. Она нездорова, ей теперь нельзя со мной в экспедиции, иначе мы разве бы расстались!
Сергей Андреевич был готов без конца рассказывать о семье, о счастливых днях совместных экспедиций с женой, об истории их знакомства, рождении первенца. Однако Таиска, склонная к быстрым сменам настроения, не захотела продолжать затеянный ею разговор и скоро ушла к себе.
Потом она слышала, как геолог ходит по комнате — за работу он не садился.
Девушка тоже долго не спала.
…Однажды геолог с Дмитрием отправились в дальнюю поездку по реке. Таиска помогала им грузиться, и, когда ветка отплыла и она осталась одна на берегу, ей стало тоскливо.
И потом, все время, пока длилось их отсутствие, девушка, не знавшая прежде раздумий и томления одиночества, сильно скучала.
Гасла длинная летняя заря, затихшую реку окутывали легкие тени июньской ночи. Таиска сидела на верхней ступеньке крыльца, подобрав под себя ноги и закрыв их от комаров подолом платья. С полузакрытыми глазами она прислушивалась к звукам на реке, надеясь, что вот раздастся тихий плеск весел, и в ее склоненной на сложенные руки голове роились неспокойные мысли.
Очнувшись, Таиска поднималась и шла в дом, утомленная смутными ожиданиями. В потемках раздевалась и быстро засыпала. Иногда во сне сладко и горячо плакала.
На второй день после отъезда геолога Таиска поздно вечером зашла в его комнату и, засветив лампу, сняла с гвоздя планшет. Решительно сдвинув брови, она робеющими руками достала фотографии, положила перед собой и долго пристально разглядывала лицо Тани. Твердо сжатые губы и неподвижный взгляд придавали лицу Таиски суровое выражение.
Они возвратились в исходе четвертого дня, около полуночи. Таиска уже ушла к себе и прилегла, не раздеваясь. Послышался скрип песка под днищем лодки, стук весел и повизгивание собаки, встретившей хозяина. Таиска опрометью бросилась из избы и сбежала под кручу.
— Наконец-то, наконец! — со страданием в голосе воскликнула Таиска, подбежав вплотную к геологу. Хотела еще что-то сказать, но неожиданно для себя всхлипнула и тут же навзрыд расплакалась.
— Таютка, сестренка, что с тобой? — недоумевал Дмитрий.
А она, закрыв лицо рукой и все так же громко плача, уже бежала обратно, оступаясь в глубоком песке. Сергей Андреевич растерянно посмотрел ей вслед, потом оглянулся на Дмитрия.
— Никогда этого с ней не бывало, не понимаю… — недоумевал тот. — Может, со сна испугалась… Впрочем, кто их девичьи дела разберет! Пойдем-ка отдыхать, Андреич, утро вечера мудренее.
На следующий день все и в самом деле вошло в обычную колею. Таиска была весела и, напевая, хлопотала по хозяйству.
Сергей Андреевич был как в чаду. Работа валилась у него из рук. Это продолжалось уже около недели, с той памятной поездки.
…Они плыли с Таиской вверх по обмелевшей реке в долбленой ветке. Шли на веслах, потому что всюду обнажились пески, и на моторках больше не ходили.
День выдался особенно жаркий. На далеком небосклоне кучились облака, порой начинали темнеть и забираться выше, суля грозу или дождь, но скоро снова светлели и расплывались, истаивая в пылающем небе.
Гребли попеременно. На перекатах доставалось обоим. Течение сносило легонькую лодку, один из них выпрыгивал из нее и волок за собою, ступая по воде. После трудных участков они приставали к берегу и, разойдясь, подолгу купались.
Сиденьем гребцу служила положенная поперек лодки на дно дощечка. Таиска гребла длинно и размашисто, заваливаясь далеко назад всем телом, так что почти ложилась навзничь и ее вытянутые босые ступни касались ног геолога, сидевшего повыше в корме.
Сергей Андреевич все сильнее проникался очарованием своей спутницы. Таиска словно светилась на солнце, заставлявшем гореть разгоряченное лицо с влажно поблескивающими лбом и висками. Девушка знала, что гребет хорошо, чувствовала, что геолог ею восхищается, и это ее подхлестывало: ветка стрелой выносилась вперед при каждом взмахе, рассекая с журчанием воду. Девушка прикрывала глаза от сверкания воды и, когда откидывалась назад, коротко взглядывала на геолога из-под темных ресниц. От этого сияющего взгляда нестерпимая и жгучая волна поднималась в нем.
Тоненькое платье липло к мокрому после купания телу Таиски. И Сергея Андреевича внезапно пронзило воспоминание, как девушка стояла обнаженной на ослепительном песке, вся в блестящих капельках воды, и неловко прикрывалась скомканным платьем.
Когда они приплыли к нужному месту, он с чувством облегчения взялся за работу.
Таиска выбралась на прибрежный узкий лужок, нарвала охапку цветов и села в тени плести венок. Возбуждение понемногу улеглось. Ей хотелось, чтобы геолог пришел и сел рядом с ней. Она смутно угадывала, почему он вдруг стал молчалив и неловок, — эта перемена отвечала ее неосознанным желаниям. Подбирая один к другому цветы, она задумалась, склонив отяжелевшую голову.
Геолог работал рассеянно. Он ходил по обнаженным рекой, разрушенным песчаникам, останавливался возле вытекающих из трещинок тонких струек воды, подолгу осматривал выдолбленные ею в камне чаши и желобки, покрытые густо-красной ржавчиной, и то и дело оглядывался в сторону, куда ушла девушка.
— Тася, я закончил, можно плыть домой…
Геолог стоял над девушкой, лежащей в густой траве. Таиска закрывала лицо откинутой рукой. В волосах ее краснели дикие лилии. Таиска не шевельнулась. Она из-под локтя приглядывалась к Сергею. Он казался смущенным, в голосе и позе сквозила робость, почти страх. И девушке вдруг сделалось радостно, весело и легко, ей захотелось подурачиться, потормошить его, сделавшегося по ее милости нерешительным и беспомощным.
Таиска вскочила и, с вызовом глядя на него, сказала, что ей здесь хорошо и она никуда не поедет. Неловко потоптавшись, он развел руками.
— Но домой-то ведь надо? Как же…
— Поймаешь, тогда поеду!
Таиска не вдруг, но своего добилась. Нерешительный и вялый вначале Сергей Андреевич заразился ее настроением и начал за ней бегать. Она увертывалась, а пойманная, бешено вырывалась из его рук.
— В тебе точно пружина натянута, Таиска, никак с тобой не сладишь! — сказал, тяжело переводя дух, геолог, когда, набегавшись, они сели на травянистом уступчике над рекой.
— Бедненький, я тебя замучила! — Таиска ласково и шутливо пригладила растрепанные волосы Сергея Андреевича. — Так и быть, буду всю дорогу грести, а ты сиди отдыхай!
Исподволь наступивший вечер потихоньку умиротворял все вокруг — гасли краски, в лесу становилось тихо, река словно отдыхала после дневного сверкания.
— Поедем, что ли? — предложила присмиревшая Таиска.
Дорогой они почти не разговаривали. Таиска задумалась или устала — она ушла в себя. Быстрое течение подхватило лодку, и грести почти не приходилось. Вокруг пловцов закурились первые легкие клочья тумана. Потом высоко над рекой возникла в надвинувшейся темноте крохотная светящаяся точка: это был огонек в избушке Дмитрия.
Лодка уткнулась в берег. Геолог выскочил первым, подтащил ее на песок и стал собирать вещи. Неожиданно к нему подошла Таиска и молча взяла за руку повыше кисти. Он увидел ее лицо близко-близко. В ее немигающих глазах слабо отражались последние отсветы неба. Она смотрела на него пристально, и рука на его рукаве вздрагивала. Сергей Андреевич обнял девушку и стал покрывать лицо поцелуями. Она замерла, не отвечая на них. Потом также молча его отстранила, мягко и сильно упершись рукой ему в грудь, и быстро ушла. Он стоял ошеломленный, и голова его слегка кружилась от сумасшедшей радости и ужаса.
…Время тянулось мучительно. Дни были наполнены томлением и настороженным ожиданием.
С вечера Сергей Андреевич твердо решал, что на следующее утро отправится в дальний поход, уйдет надолго, чтобы с собой справиться и образумиться. Но оно наступало, это утро, и все его намерения шли прахом. Свою работу геолог забросил.
Всякую минуту он думал о Таиске. В редкие дни доставки почты он был готов скрыться из дома, так страшило его сейчас получение письма от жены. Но как раз в эти дни писем не было.
Таиска ходила сникшая, от ее прежнего оживления не осталось следа. Она не избегала Сергея Андреевича, но и не приходила к нему больше по вечерам. Притихла, как березка перед грозой.
Тяжелое и напряженное ожидание становилось с каждым днем невыносимее, безвыходность очевиднее. Про себя уже каждый знал, что в душе решил бесповоротно не противиться овладевшему влечению, и желал и страшился этого неизбежного исхода. Казалось, маленький дом над яром выставлен тревожным порывам раскаленного ветра, от которых некуда уйти.
И как-то Дмитрий, или ничего не замечавший, или не хотевший ничего замечать, объявил, что уезжает в район на десяток дней. В ту ночь Сергей Андреевич не сомкнул глаз. Таиска спала тревожно, то и дело просыпаясь с бьющимся сердцем. Геолог слышал, как на заре она проводила брата.
В этот день геолог вернулся домой только к вечеру. Он зажег лампу, облокотился на стол и замер. Бумаги и карты в беспорядке грудились перед ним. В доме было темно и тихо. Через распахнутые двери проникали дурманящие запахи июльской ночи, привядшего сена. Таиска показалась на минуту, чтобы собрать ужин, и сразу ушла.