Позже, когда организовалось новое сельское правление и батрак Балог стал старостой и секретарем местной ячейки коммунистической партии, а Андраш Рац — судьей и председателем комитета национально-крестьянской партии, Шули Киш Варга не вылезал из управы. Он не гнушался никакими поручениями и, несмотря на свои пятьдесят лет, был у всех на побегушках. Нужно ли было созвать людей на собрание или раздобыть бумагу и чернила, сбегать за ними в лавку или в соседнюю контору — Шули выполнял все с одинаковой готовностью.
Весной 1945 года, когда начали поговаривать о разделе земель графа Сердахеи, Чатари и Шлезингера, ну, и церковные владения, наверное, урежут немного, будущий дележ завладел всеми помыслами Яноша Варги. Обязательные общественные работы в то время уже никому не казались обязательными. Прикарманить чужое добро становилось все труднее и труднее, потому что бежавшие богатеи возвратились на насиженные места и восстановили разобранные заборы; хуторы охранялись работниками (пусть и им кое-что перепадет); одна надежда, что при разделе земли удастся что-нибудь урвать. Правда, в деревне то и дело шептались, что немцы, мол, еще не совсем ушли, что «они уже здесь», «они уже там», «уже слышно, как на Тисе гремят пушки» (на самом деле, это взрывали лед у разрушенного моста). Все эти толки доходили и до переулка Варга. Янош тогда бежал в партийную ячейку или в сельскую управу — послушать радиоприемник, подаренный русскими, и узнавал, что советские войска идут по Австрии, вот они уже в Чехословакии, а вот у самого Берлина. И значит, Иштван Балог прав, говоря, что это просто-напросто на Тисе взрывают лед и что немцы никогда больше не вернутся.
Когда объявили о том, что будет организован комитет по разделу земли, многие не отважились выползти из домов и явиться на собрание: боялись — еще мобилизуют на какие-нибудь общественные работы. Но все же сотни две человек пришло. Избрали председателя — Андраша Раца, потом слово взял Иштван Балог и сказал, что надо выбрать комитет и составить список желающих получить землю, а затем произвести раздел.
Точно бес вселился в Яноша Варгу, он готов был на все, лишь бы пробраться в этот самый комитет, там-то уж наверняка можно будет погреть руки, решил он. Ведь тому, кто у кормушки, всегда что-нибудь да перепадет.
Но он ничего не мог придумать и только постарался пробиться поближе к столу, чтобы быть все время под рукой: вдруг начальству где-нибудь что-нибудь понадобится — он подсобит, просить себя не заставит! Он ел глазами начальство и из кожи вон лез, чтобы обратить на себя внимание: «Видите, я здесь! Я, Янош Киш Варга. Я с вами! Я ваш душой и телом!»
Докладчики рассказали, как смогли, о комитете и приступили к выборам, но никому и в голову не пришло устраивать тайное голосование, составлять список кандидатов или еще что-либо в таком роде. Выбирали так, как привыкли выбирать ночного сторожа или уличного десятского, просто выкрикивая имена.
Ну хорошо, а кто же будет выкрикивать? И кого — самого себя, что ли? Пока речь шла о местных руководителях — Балоге, Раце и других, все шло гладко. Киш Варга первым провозгласил: «Да здравствует Иштван Балог! Он самый нужный нам человек!» То же самое он сказал и об Андраше Раце и о других активистах. А сам с тайной надеждой смотрел на тех, кого уже избрали, — пусть заметят, что Варга здесь и стоит за них горой.
Так и прошли выборы: выдвинут одного, крикнут второго и так далее; кому по душе Андраш Киш, кому Габор Надь, никто ни против кого не возражал. Неужто скажешь в глаза человеку, что, по-твоему, ему не место в комитете?
Потом дело застопорилось: кто застенчив и робок или труслив и осторожен, не решался кого-нибудь предложить, те же, кто похитрее да посмелее, не прочь были бы выкрикнуть свое имя, но так как этого делать было нельзя, то они, как бы случайно переглядываясь, называли своих единомышленников, встречаясь жадными глазами. Киш Варга тоже выразительно посматривал на своих знакомых, выдвигая их одного за другим. Никто не подумал о том, что среди тех, кто остался дома или был занят на общественных работах, могут найтись более подходящие люди. Стоит ли об этом беспокоиться, раз все идет гладко? Поскорее бы только подобрать кандидатов заполнить список. Вот и получилось, что кто-то предложил Варгу, потому что Варга предложил его.
Председатель Андраш Рац во имя демократии ни во что не вмешивался: пусть не говорят, что он использует свое положение и сам назначает людей, пускай народ решает. А Иштван Балог, вся политическая практика которого заключалась в том, что его во время хортизма несколько раз избивали жандармы за то, что он поднимал голос против своих угнетателей-хозяев и их прислужников, только тщательно следил за записью, стараясь не пропустить ни одной фамилии.
Теперь дело пошло быстрее, и в число тридцати членов комитета попал и Шули Киш Варга.
Те, кто его выдвинули, ничего не потеряли, а, наоборот, даже выиграли — Шули умел быть полезным. К сожалению, он не мог составлять списки, так как давно забыл о назначении больших и маленьких букв и путал в графах возраст и количество детей с количеством хольдов, но ему и без того хватало работы.
Во время собраний Шули следил за тем, чтобы не было толчеи у дверей, и то и дело орал, перекрывая общий гул:
— Прошу соблюдать тишину, тут не кабак! — Или: — Спрячьте трубки, здесь и так можно задохнуться! — А когда кто-нибудь возражал: — Ты же сам куришь! — он поднимал трубку вверх: — Глядите — она не горит, я ее только сосу, а это никому не мешает.
И если у работников комитета с непривычки руки отказывались писать или весь вечер без перерыва шло совещание по поводу того, кому и как делить землю, Янош Варга всегда был готов сбегать в корчму и принести что-нибудь промочить горло.
Янош был принят в члены коммунистической партии, но вел себя очень осторожно, держался, так сказать, на известном расстоянии, чтобы в случае чего можно было от всего отпереться. О том, что он был в отряде, охранявшем мост, Шули благоразумно умалчивал, но, если бы у него спросили об этом, ответ был приготовлен заранее: Шаргачизмаш Сабо принудил его вступить в отряд, так как ему нужен был денщик — человек, которого всегда можно послать домой или на хутор, присмотреть за хозяйством. Но он, Янош, сбежал из отряда, не ходил истреблять парашютистов — он тогда спрятался в камышах (разумеется, от страха, но кто должен об этом знать?), несмотря на строгий приказ всем взяться за оружие, и хотя Шаргачизмаш его сосед, он, Киш Варга, всей душой ненавидел его всегда.
Однако Яноша ни о чем не спрашивали; в то время на многое смотрели сквозь пальцы. Да и что взять с этого Варги? Бедняк, восемь душ детей; старший на фронте и в плену побывал, пусть первым в Шули бросит камень тот, кто сам безгрешен. Конечно, Балог его ни в грош не ставил, а Андраш Рац и подавно не принимал всерьез, считая первым болтуном на деревне и хозяйским угодником; но что поделаешь — очень много бестолковых овец в стаде христовом, есть и похуже Шули. Исправится при демократическом строе.
Так вот и произошло, что Янош Шули Киш Варга получил при разделе земли двенадцать хольдов отменного чернозема. И, по общему мнению, он их заслужил, потому что работал, не жалея сил, добросовестно выполнял все поручения комитета, без устали осматривал земли, замерял, забивал колышки и прочее. Ему все было нипочем — грязь, дождь, он целый день был на ногах; пока шел раздел, Шули доносил пару своих стоптанных сапог. Стараясь ничем не выдать свою затаенную радость, Варга стоял на краю такого участка, что лучшего и не пожелаешь. «Наконец-то это мое! — думал он. — Какой я хутор поставлю здесь на будущий год!» Но об этом он никому и словом не обмолвился.
Никто не увидел тут ничего незаконного. Приняли во внимание большую семью Яноша и установили по справедливости, сколько ему полагается земли. А то, что он, член комитета, никого не спросясь, сам выбрал себе землю, поначалу все считали естественным — он столько трудился, бегал, а платы, можно сказать, не получал. Пока доходили из губернской управы его бумажные пенгё, на них уже нельзя было купить и пачку табаку.
К тому же он ведь так нетребователен! Члены комитета и другие активисты получили участки поближе к деревне из земли помещиков. Он же удовольствовался отрезком на хуторе Сильваш, бывшем владении господина Чатари.
— Мне и здесь хорошо, как-нибудь проживу, пусть и плохая земля, — прибеднялся он, — лишь бы не говорили, что я выбрал себе лучший кусочек. Земля со всячинкой, но есть и лужок для выпаса свиней. Участок, правда, наполовину засеян люцерной, но ведь она старая, все равно придется перепахивать. — Батраки с хутора, понятно, ворчали: зачем крестьяне перебираются сюда, когда возле самой деревни есть большие стохольдовые участки, но роптали они потихоньку. Их представитель в комитете по разделу земли Андраш Тёрёк, бывший приказчик Чатари, подружился с Шули Киш Варгой и тоже получил около его земли неплохой участок с люцерной.
Многие деревенские жители, особенно те, кто хорошо знал Шули, завидовали ему: подумать только, Варга, это ничтожество, навозный жук, получил двенадцать хольдов хорошей жирной земли, да еще около хутора!.. Но нельзя же прислушиваться ко всему, что говорят. Кто тогда не сталкивался с людской алчностью и завистью, кому тогда не казалось, что участок соседа лучше и плодороднее, чем его?
Итак, Шули Киш Варга при демократическом строе преуспевал. Этот проныра не жалел сил для «общего блага». Только в одном ему не хватило ловкости: народил Шули много детей. Но в этом не он был повинен — жена (только ей будет сказано). Ведь на нее только взглянешь или погладишь по фартуку — и ребенок готов. Но сейчас ему и это оказалось на руку, потому что у кого детей мало, тот получил только по шесть-семь хольдов. А что в них толку? Отдельный хутор не поставишь, а если жить в деревне, их не обработаешь. На двенадцати же хольдах и стройся, и разводи индюшек и гусей, и даже косячок поросят. А по соседству — бывшая барская экономия, разваленный хутор с пустующими землями, опять же и скотинку есть где пасти — земля под парами, общинная, ее делить не стали, а отдали кооперативу.