— Это ты меня выгонишь? Ты? — процедил сквозь зубы Янко. — Да я перед тобой и шапки не сниму. Кто ты такой, коротышка?
Янко задел самое больное место Боршоша — тот терпеть не мог, когда насмехались над его маленьким ростом. Только те, кто хотел его кровно обидеть, бросали ему в лицо это оскорбление.
К счастью, поблизости, в двух шагах от них, возле машины находился Габор Киш, он завязывал мешки. Габор хорошо знал нрав Лайоша Боршоша, а потому выпустил из рук мешок и одним прыжком вскочил на уже низкую скирду, успев перехватить вилы Лайоша в самое последнее мгновение.
Вокруг машины поднялась суматоха, в руках остановились вилы, девушки испуганно завизжали. Стоя у барабана, Банди Чапо и его помощница, резавшая перевясла у снопов, недоуменно смотрели на эту сцену сквозь очки, защищавшие глаза от пыли, а шустрый тракторист пристопорил машину — со всех сторон сбегались люди.
Но Габор Киш решительно произнес:
— Не останавливать молотилку, подавать снопы!
Киш не новичок в этом деле, ему не раз приходилось видеть подобные сцены, и он по опыту знал, что в таких случаях лучше всего продолжать работу: гудящая на холостом ходу машина подчиняет себе людей, как музыка на свадьбе, а происшествие можно обсудить и вечером, когда все немного поостынут.
Стоило появиться Кишу, и Чири сразу же пришел в себя, очень он уважал своего кума Габора — ведь он никогда не давал Чири почувствовать, что тот не вышел ростом. А Киш знал, что Боршош за себя постоит, он отличный работник, но задира и драчун. Боршошу стало стыдно перед кумом за то, что он опять набедокурил, и как ни в чем не бывало, хотя и дрожа от сдерживаемой ярости, о и еще усерднее стал подавать снопы.
Янко тоже чувствовал себя немного неловко, и, хотя у него так и чесались руки пырнуть Боршоша вилами, он нашел тот же выход своей злобе — приналечь на работу. Машина загудела с новой силой, большой ремень задрожал, едва не сорвавшись от внезапного рывка, а девушки закричали:
— Дядя Габор, мешок полон, зерно мимо сыплется!
Киш подскочил, быстро опустил затвор, но, подставляя новый мешок, успел крикнуть:
— Вечером поговорим, а теперь за дело!
Старик Шош заметил неладное только тогда, когда мотор трактора сбавил обороты, но и тогда взглянул сначала на трактор, потом на барабан и, наконец, на стог, где все произошло. Михай Шош был погружен в арифметику и, как всегда в таких случаях, ничего не видел и не слышал, он боялся прервать счет, так как тогда пришлось бы начинать все сначала. Пока Шош вставал, снимал очки, мимолетная буря уже улеглась.
К вечеру все устали, так приятно было после знойного дня и ужина, растянувшись на траве, наслаждаться вечерней прохладой; теперь можно было хладнокровно уладить дело. Чири потребовал, чтобы Янко Сабо прогнали от молотилки. Кое-кто поддержал его, но большинство не желало ввязываться в неприятности, опасаясь слухов и кривотолков на селе, а потому держалось нейтрально.
Стараясь не дать страстям разгореться, слово взял Габор Киш:
— Вот что я скажу вам, люди: на этот раз забудем об этой истории. Пусть Яни Сабо поменяется с кем-нибудь и перейдет в другую бригаду. А чтобы этого больше не повторялось, договоримся, кто когда может отойти, покинуть свое место. Пусть никто во время работы, пока не придет смена, не уходит ни курить, ни пить, ни по какой другой надобности, если только у него живот не схватит. Если мы правильно распределим обязанности и будем строго соблюдать порядок, у каждого найдется время и на перекур и на отдых. Отработал смену у барабана, на стоге или на укладке соломы, кончилась твоя смена — сходи на землю, занимайся своими делами, передохни и прочее. Так все по очереди смогут и утолить жажду, и покурить, и не будет никаких недоразумений.
— Вот это правильно, — одобрили люди слова Габора, радуясь, что все обошлось, потому что нет ничего лучше, как мирно отдыхать после тяжелого труда тихим вечером. Глаза, нос, рот, глотка — все отдыхает после дневной страды.
Но через несколько дней стряслась беда среди девушек, и опять виной всему оказался Янко Сабо. Этого малого так и подмывало сыграть с девушками какую-нибудь шутку, он ко всем приставал, ни одной не давал проходу. Не лучше вел себя и тракторист, у которого где-то в городе осталась зазноба, возле бесперебойно работающей машины ему почти нечего было делать, и он заскучал. Парень целый день стоял около трактора или у ящика с инструментом и, глядя на сгибающихся и разгибающихся девушек, чувствовал, как в нем разгорается кровь. «Ай да девки, ай да ножки!» — только и думал он весь день, а вечером решил поближе с этими ножками познакомиться.
Но вскоре убедился, что это вовсе не так легко, как ему думалось. На первый взгляд Эржи Сабо была развязна на язык, ее, казалось, не смутишь непристойным словом: на игривые речи она отвечала дерзко и язвительно. Правда, здесь и Имре Варга, видимо, не чужой человек для нее. Можно было даже подумать, что они с Имре помолвлены — так свободно, по-домашнему они вели себя друг с другом. Что там говорить, странный здесь, в деревне, обычай: жених всегда очень сдержан со своей невестой, никогда не скажет ей ничего недозволенного, но невесте своего друга, которая со временем будет ему кумой, он не постесняется порой отпустить ядреное словечко. А Эржи Сабо была невестой закадычного друга Имре — Габора Эрдеи, который сейчас служил в армии. Отец молоденькой Эсти Тот работал тут же; он мастер укладывать полову. Отец зорко присматривает за дочкой, следит за каждым ее шагом. У него есть на то свои причины — недоглядел он в прошлом году за второй дочерью, и после прошлогоднего обмолота в доме появилась маленькая внучка. Жених Жужи Балог, Фери Михаи, тоже работает здесь, с ним лучше не связываться. У одной девушки — жених в солдатах, и, видимо, она собирается хранить ему верность до гроба, так как никому не позволяет за собой ухаживать. К другой — тихой, скромной девушке — и не подступиться. Оставалась одна только Теруш Сёке, только она подавала некоторые надежды.
Но беда в том, что Яни Сабо тоже остановил свое внимание именно на ней. И вот каждую свободную минуту днем ли, вечером ли оба парня постоянно вертелись около Теруш.
Это бы еще куда ни шло, но по вечерам Теруш исчезала, а вслед за ней исчезал и Янко. Девушки, у которых на учете каждый шаг, каждая любовная история подружки, ужаснулись и начали сплетничать.
Возможно, ничего и не было. Теруш — девушка опытная, она прежде служила в городе и умела обходиться с мужчинами; тем более исчезала она ненадолго, и, хотя ее поведение бросалось всем в глаза, никто не вмешивался. Михай Шош, как председатель, мог бы сказать свое слово, но он смотрел на такие вещи сквозь пальцы. Кроме того, ночами он спал не со всеми вместе в стане за током, а ложился около молотилки, охраняя подготовленные к отправке мешки с зерном. Он дремал по-стариковски, как извозчик на облучке. Едва приклонит голову, как тут же начнет похрапывать да посапывать, словно дует на горячую кашу. Правда, спал он чутко: пройдет ли кто-нибудь мимо и под ногами зашуршит стерня, набежит ли на месяц ночное облачко, пролетит ли между скирдами предрассветный ветерок, он сейчас же открывает глаза. Но тут Михай ничего не замечал. Ему и в голову не приходило, что тракторист и Янко Сабо — соперники. Тракторист уже давно жил вдали от городских девушек, и стройная Теруш, ее лукавые глаза и полные икры очень волновали его. Однако Янко сторожил ее, как цепной пес: коль самому не под силу съесть, так и другому не даст к ней притронуться.
Бригада считала главной виновницей Теруш, которая вела себя не так, как подобает честной девушке, — и увлекала и дурачила обоих мужчин. Теруш забыла, что здесь нельзя позволять себе того, что допускалось в городе. Там надоело тебе встречаться с каким-нибудь солдатом, перемени только место воскресного гулянья — и уже не столкнешься с ним.
Скандал еще не разразился, но уже назревал. В субботу утром, когда все обычно вставали спозаранку, чтобы после обеда пораньше вернуться в деревню, чтобы помыться и привести себя в порядок, а дядя Михай, обходя стан, тихо, чтобы не проснулись остальные, будил нужных ему людей — надо смазать машину, все подготовить, — он обнаружил Янко Сабо близ того места, где спали девушки, рядом с Теруш.
— Ты что тут делаешь? — пнул он его ногой.
Отец Теруш — старик Сёке — член кооператива, но легкие его уже не переносят пыли от молотилки, поэтому он посылает в бригаду Шоша вместо себя дочь, — значит, она тоже входит в коллектив, и Михай отвечает за нее.
Янко Сабо испуганно встрепенулся и в первое мгновение не мог понять, где находится. Ночью он долго не засыпал, все хотел подобраться поближе к Теруш. Хитрые девчонки вокруг тоже не спали, и чуть он пошевелится, как они начинали ворочаться, кашлять или хихикать, словно от щекотки. Так продолжалось за полночь, до тех пор пока Янко наконец не охватила сладкая, как мед, предрассветная дремота, так что он не смог добраться до своего места. Тракторист еще раньше ушел спать, так и не смог «переждать» Янко, поскольку обязан был ночевать около машины. В страду у хорошего тракториста ночью под боком вместо жены трактор, как у хорошего солдата на войне — винтовка.
Спросонья Янко пробурчал что-то невразумительное.
— Да я не знаю толком… Долго не ложились… Кажется, я тут и застрял…
Вдова Миклоша Юхаса, резавшая перевясла у снопов, бой-баба — она спала среди девушек и, затаив дыхание, ночью тоже следила за тем, что там происходит у Теруш с этим парнем, — обрушила теперь свой гнев за бессонную ночь на дядю Михая:
— Ну и председатель же вы, с позволения сказать, у себя под носом ничего не видите. Из-за этих негодников никому покоя нет, а вам хоть бы что! — И она стала выкладывать, что надо, что и не надо. Теруш спряталась под одеяло, по ее вздрагивающим плечам можно было догадаться, что она плачет. Девушки вокруг помалкивали либо хихикали, в них боролись стыд и женское злорадство. Дядя Михай растерялся. Такого уж он никак не ожидал. Всю жизнь Шош не знал покоя и в своем доме, ему хватало неприятностей от тетки Жужи и собственных дочерей, а тут еще о чужих заботиться.