Позвольте мне закончить, как я и начал, словом, имеющим личный характер. Если вы люди религиозные и христиане, поверьте мне – было бы нестоящим делом учить христианству ради христианства. Если вы чужды религии и далеки от христианства, поверьте мне – не наша задача делать вас религиозными и превращать в христиан, интерпретируя призыв Иисуса применительно к нашему времени. Мы называем Иисуса Христом не потому, что Он принес новую религию, а потому, что Он – конец религии, потому, что Он – превыше религии и нерелигии, превыше христианства и нехристианства. Мы распространяем Его призыв потому, что он обращен к каждому человеку каждой эпохи, потому что это призыв обрести Новое Бытие, ту скрытую в нашем существовании спасительную силу, что слагает с нас бремя и труды и дарует покой нашим душам.
Не спрашивайте сейчас, что нам делать, какие действия должны вытекать из Нового Бытия, из покоя в наших душах. Не спрашивайте; ведь не спрашиваете же вы, как получаются добрые плоды от добротного дерева. Доброе дерево дает добрый плод; действие вытекает из бытия, и новое действие, лучшее, сильнейшее действие, вытекает из нового, лучшего, сильнейшего бытия. Мы и наш мир были бы лучше, истиннее и справедливее, если бы в нашем мире было больше покоя душам. Наши действия были бы более творческими, более победоносными, преодолевавшими трагизм нашего времени, если бы они брали начало на более глубоком уровне нашей жизни. Ибо наша творческая глубина есть глубина, где мы утихаем и успокаиваемся.
12. Смысл провидения
Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.
Эти хорошо известные слова Павла выражают христианскую веру в божественное Провидение. Они содержат первое и основополагающее истолкование приводящих в смущение слов из Евангелия от Матфея, где Иисус велит не думать о своей жизни, пище и одежде и искать прежде всего Царства Божия, ибо вся наша каждодневная жизнь и наши нужды уже ведомы Богу. Мы нуждаемся в таком истолковании, ибо немного найдется положений христианской веры, более важных для повседневной жизни каждого человека, более подверженных неверному пониманию и искажению. И такое неверное понимание с необходимостью ведет к разочарованию, не только отвращающему сердца людей от Бога, но и порождающему мятеж против Него, против христианства и против религии. Когда во время последней войны я разговаривал между боями с солдатами, то они выражали свое отрицание христианской вести в форме нападок на веру в Провидение – нападок, горечь и острота которых были вызваны глубочайшим разочарованием. Прочитав статью великого Эйнштейна, в которой он бросает вызов вере в личного Бога, я пришел к выводу, что между его чувствами и чувствами простых солдат нет разницы. Идея Бога кажется невозможной, потому что реальность нашего мира трудно совместить со всемогущей силой мудрого и праведного Бога.
Однажды, когда я старался растолковать группе христианских и еврейских беженцев парадоксальный характер божественного мироправления словами Второисайи, один весьма известный еврей из Западной Германии рассказал мне, что получил из Южной Франции множество телеграмм о страшной истории стремительной высылки из Германии около десяти тысяч евреев в возрасте девяноста и более лет и их отправки в концентрационные лагеря. Он сказал, что мысль об этом невообразимом несчастье лишает его возможности усматривать смысл даже в самой могучей и впечатляющей вести о божественном Провидении. Какой мы дадим ответ, какой мы можем дать ответ перед лицом острейшей проблемы, ставящей под вопрос все христианство, проблемы, относящейся не к теоретической критике идеи Бога, а к боли человеческого сердца, неспособного больше выносить власти демонических сил на земле?
Павел говорит об этих силах. Он знает их все: ужас смерти и тревогу жизни, неотразимую мощь природных и исторических сил, неясность настоящего и непроницаемую темноту будущего, неисчислимые повороты судьбы, истребление одних живых существ другими. Павел знает все эти силы, как знаем и мы, вновь открывшие их в нашу эпоху, после краткого времени, когда Провидение и реальность казались чем-то само собой разумеющимся. Но Провидение не было и никогда не будет чем-то само собой разумеющимся. Оно, скорее, объект наиболее сильной, наиболее парадоксальной, наиболее рискованной веры. Только будучи таким, Провидение обладает смыслом и истиной.
В чем оно заключается? Совершенно очевидно, что Провидение – это не какое-то неопределенное обещание, что с Божьей помощью все в конце концов закончится хорошо: в действительности многое кончается плохо. И это не утверждение надежды в любой ситуации: есть ситуации, где не может быть никакой надежды. Это и не предвкушение исторических эпох, когда божественное Провидение будет удостоверено счастьем и блаженством человека: ни для одного поколения Провидение не будет менее парадоксальным, чем для нашего. Вера в Провидение заключается в следующем: когда, как ныне, смерть падает с неба подобно дождю, когда жестокость овладела народами и отдельными людьми, когда голод и преследования гонят миллионы людей с места на место, когда тюрьмы и трущобы всего мира искажают облик человеческих тел и душ – в это время, и именно в это время, мы можем гордиться тем, что все эти беды не отлучили нас от любви Божией. В этом, и только в этом смысле, все вместе служит благу, безусловному благу, вечной любви и Царству Божиему. Вера в божественное Провидение есть вера в то, что никто и ничто не сможет помешать достижению последнего, безусловного смысла нашего существования. Провидение не означает, что Бог все расчислил и предопределил, как целесообразно сконструированную машину. Скорее, Провидение означает тот факт, что в каждой ситуации есть творческая и спасительная возможность, которую ничем нельзя уничтожить. Провидение означает, что демонические и разрушительные силы внутри нас и внутри нашего мира никогда не смогут раз и навсегда завладеть нами, и что узы, связывающие нас с совершенной любовью, никогда не смогут быть расторгнуты.
Эта любовь является перед нами и воплощается «во Христе Иисусе, Господе нашем». Прибавив эти слова, Павел не просто пускает в ход торжественную фразу, как это часто делаем мы, – он употребляет их после того, как указал единственное, что может разрушить нашу веру в Провидение: наше неверие в любовь Бога, наше недоверие Богу, наш страх перед Его гневом, нашу ненависть к Его Присутствию, наше представление о Нем как о тиране, осуждающем нас, и наше ощущение греха и вины. Нашу веру в Провидение разрушает не глубина нашего страдания, а глубина нашего отделения от Бога. Провидение и прощение грехов – не две отдельные стороны христианской веры, они суть одно: уверенность в том, что мы сможем достичь вечной жизни, невзирая на страдание и грех. Павел соединяет оба эти слова в речении: «Кто осуждает? Христос Иисус… Он и ходатайствует за нас, – а потому, продолжает Павел, – Кто отлучит нас от любви Христа? Скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность или меч?.. Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас». Такова вера в Провидение – и только такова.
13. Знание через любовь
Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем. Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан.
В приведенных здесь знаменитых словах Павел говорит о вещах, данных нам отчасти, или, как мы бы сказали сегодня, – фрагментарно; и о вещах совершенных, или законченных. Фрагментарное непременно упразднится; законченное пребудет постоянным. Первое – временное; последнее – вечное. Фрагментарным, временным бывает не только одно лишь материальное; это и высочайшие дары Духа Божиего: пророчество – объяснение смысла нашей эпохи и истории; языки – наши экстатические чувствования и речи; и знание – понимание нашего существования. Даже и эти духовные блага должны исчезнуть вместе со всеми материальными и интеллектуальными благами. Все они – фрагментарны, временны, преходящи. Одна лишь любовь не исчезнет; она длится вечно. Ибо Сам Бог есть любовь, согласно Иоанну, доводящему до конца мысль Павла.
Однако в нашем тексте содержится и другое рассуждение, которое по-видимому противоречит этим словам о любви. Павел особо выделяет знание и указывает на различие между нашим отрывочным, косвенным и замутненным знанием и полным, прямым и тотальным знанием, которое должно прийти. Он сравнивает младенческие фантазии со зрелыми постижениями взрослого. Он говорит о том, что совершенно и вечно помимо любви: о видении истины лицом к лицу; о знании столь же полном, сколь полно знание Бога о нас.
Как совмещаются две эти мысли? Разве забыл Павел о том, что только что предрек совершенство и вечность одной лишь любви? Нет, не забыл, ибо заключает эту часть своего послания тем, что вновь подчеркивает непреходящий характер любви, которая превыше всего. Или же слова о знании вставлены сюда без всякой заботы о ясной связи их со всем отрывком? Нет, это не простая вставка, потому что имеется связующее звено между ними, – одна из фраз в этой главе, полная глубокого смысла: «…подобно как я полностью познан». Полностью познан: значит познан Богом. Но существует только один способ познания личности: единение с этой личностью посредством любви. Полное познание предполагает полную любовь. Бог знает меня, потому что любит меня, и я познаю Бога лицом к лицу благодаря подобному единению, которое есть любовь и знание в одно и то же время. Любовь длится, одна лишь любовь выдерживает испытание временем; и кроме любви, вне зависимости от любви – н