и, томясь, таила столько лет
радость, обретаемую в Сыне;
молча в дом входила, как поныне
шла за Ним, ликующая, вслед.
В доме был жених, была невеста,
а вина в кувшинах нет как нет;
одного она просила жеста
у Него, но был суров ответ.
А потом Он даровал сосудам
то, о чем Его просила мать,
не подозревавшая, что чудом
жертву будут люди называть
скрытую; еще не наступило
то, что видел Он перед Собой,
но Она Его поторопила
суетной, слепой своей мольбой;
видела веселие на лицах
и не знала, что затаена
вместо прежних слез в ее глазницах
кровь, подобье этого вина.
Перед распятием
Когда предвидел Ты такой исход,
без женского Ты мог явиться лона;
спасителей, чья воля непреклонна,
из горных лучше добывать пород.
Скажи, зачем урон Ты мне нанес,
не пожалев Своей долины милой?
И всех и вся Ты превосходишь силой,
а я источник молока и слез.
Во мне Ты мною чудом обнаружен,
и плоть моя была Твоя броня;
когда Тебе был тигр свирепый нужен,
зачем средь женщин выбрал Ты меня?
Ты моему доверился старанью;
я соткала Тебе хитон без шва;
вся жизнь моя была подобной тканью.
Зачем она теперь не такова?
Pieta
Я вся беззвучный безымянный крик.
Я цепенею, как моя тоска,
камнем застыв.
Но знаю я, хоть я теперь жестка:
Ты был велик —
... Ты стал велик,
чтобы такую боль,
боль больше всей моей природы,
перенести.
На лоно снова Ты ко мне поник,
но я теперь Тебя родить
не в силах.
Утешение Марии воскресшим
Их тогдашнее чувство: не это ли тайна,
из всех тайн сладчайшая,
но все еще земная:
когда Он, еще бледный от могилы,
но уже с легкостью к Ней подошел:
воскресший всем телом.
О, к Ней сперва! Каково им в том несказанном
исцелении.
Они исцелились, да. Они не нуждались
в прикосновениях резких.
Лишь на одно мгновенье
Он Ей положил на плечо
женское Свою вот уже вечную руку.
И для Них началась,
как весной для деревьев,
бесконечная одновременность,
время года
их крайнего единения.
О смерти Марии
(три фрагмента)
Всё тот же ангел, строгий и большой,
Ей возвестивший Рождество Христово,
привлек Ее вниманье: ты готова
Ему явиться телом и душой?
И содрогнулась перед Тем, Кто прав,
Она, тиха, как прежде, и покорна;
сияющий, чья близость чудотворна,
в чертах Ее как бы исчез, призвав
тех, кто разносит веру по вселенной,
вернуться на знакомый горный склон,
в дом вечери; походкою смиренной
они вошли, спеша со всех сторон;
загадочный предчувствовала сон
на узком ложе, словно в колыбели,
избранница, внимавшая, как пели
архангелы небесный свой канон.
Она узнала всех, кто теплит свечи,
при ангелах не смея говорить,
успела при последней этой встрече
свои два платья сестрам подарить,
то к тем глаза подъемля, то к другим
(источник слез, бегущих с новой силой)
и в слабости своей перед могилой
вдруг низвела на Иерусалим
все небо, и напрячься лишь чуть-чуть
душе пришлось, пока Ее не встретил
Тот, Кто знал всю Ее, могуч и светел,
чтоб вознести в Божественную суть.
Кто мог бы знать, как долго уповало
на завершенье в небе бытие
и рядом с Воскрешенным пустовало
без года четверть века для Нее
оставленное место, и они
привыкли к неопознанной святыне,
Ее величье созерцая в Сыне,
чей свет и в Ней сияет искони.
Когда Она вошла в небесный свет,
то потянулась вся к Нему невольно,
но нестерпимый луч Ей сделал больно:
казалось, рядом с Ним Ей места нет.
Тогда Она приблизилась к другим
и в сонм блаженных, робкая, вступила,
как будто не Она их искупила,
но взорвалась Она сама таким
сияньем, что соседей ослепила,
и ангелы спросили: Кто она?
И Тот, Чья ипостась им не видна,
изволил Бога-Сына Бог-Отец
остановить, и трепетный венец
над пустотой забрезжил нежно вдруг,
заоблачный след одиноких мук,
пусть временных, но и для Бога столь
болезненных, что не проходит боль. —
Смятения от взоров не тая,
склонясь, Она сказать хотела: я
есмь боль Его, но, истомясь вдали,
к нему рванулась. Ангелы стремглав
слетелись к Ней, запели, поддержав
Ее восторг — и к Сыну вознесли.
А Фома-апостол опоздал,
хоть спешил он к ней что было силы,
но Фому проворный ангел ждал
и промолвил: «Камень сдвинь с могилы,
чтобы опровергнуть суесловье;
знай: Она положена была
чистою лавандой в изголовье
человеку, чья душа цела,
чтобы впредь пристанище земное
Ею пахло, словно полотно.
Смертное (ты слышишь) и больное
Ею навсегда напоено.
Видишь, здесь Она лежала в белом.
Из виду не упусти холста,
выбеленного пречистым телом,
ибо Светоносная чиста.
Содрогнулась под Ее стопой
небо, но когда Она вставала,
то почти не смяла покрывала;
преклони колени, глянь и пой!»
Дуинские элегии(1922)(Перевод В. Микушевича)
Элегия первая
Кто из ангельских воинств услышал бы крик мой?
Пусть бы услышал. Но если б он сердца коснулся
Вдруг моего, я бы сгинул в то же мгновенье,
Сокрушенный могучим его бытием. С красоты
начинается ужас.
Выдержать это начало еще мы способны;
Мы красотой восхищаемся, ибо она погнушалась
Уничтожить нас. Каждый ангел ужасен.
Стало быть, лучше сдержаться и вновь проглотить свой
призывный,
Темный свой плач. Ах! В ком нуждаться мы смеем?
Нет, не в ангелах, но и не в людях,
И уже замечают смышленые звери подчас,
Что нам вовсе не так уж уютно
В мире значений и знаков. Нам остается, быть может,
Дерево там, над обрывом, которое мы ежедневно
Видели бы; остается дорога вчерашнего дня
Да прихотливая верность упрямой привычки,
Которая к нам привязалась и бросить не хочет.
И ночь. Ночь, когда ветер вселенной
Гложет нам лица, кому она не остается,
Вожделенная ночь, мягким обманом своим
Всем сердцам предстоящая? Легче ли ночью
влюбленным?
Ах, они друг за друга разве что спрятаться могут.
Не знаешь? Так выбрось из рук пустоту
В пространства, которыми дышим;
быть может, лишь птицы
Проникновеннее чуют в полете расширенный воздух.
Да, весны нуждались в тебе, и звезды надеялись тоже
Что ты чувствуешь их. Иногда поднималась
Где-то в минувшем волна, или ты проходил
Под открытым окном и предавалась тебе
Скрипка. Всегда и во всем порученье таилось.
Справился ты? Уж не слишком ли был ты рассеян
От ожидания? Все предвещало как будто
Близость любимой. (Куда же ты денешь ее,
Если мысли, большие, чужие, с тобой сжились,
В гости приходят и на ночь порой остаются.)
Если хочешь, однако, воспой влюбленных. Поныне
Чувству прославленному ниспослано мало бессмертья.
Брошенных пой. Ты завидовал им, потому что милее
Без утоленья любовь. Начинай
Снова и снова бесцельную песнь славословья.
Помни: гибель героя — предлог для его бытия.
Гибель героя последним рождением станет.
Но влюбленных устало приемлет природа
В лоно свое, словно сил у нее не хватает
Вновь их родить. Воцарилась ли Гаспара Стампа
В мыслях твоих, чтоб, утратив любимого, молча
Девушка этим великим примером прониклась,
Чтобы думала девушка: вот бы такою мне стать?
Не пора ли древнейшим страданиям этим
Оплодотворить нас? Не время ли освободиться
Нам от любимых, дрожа, чтобы выдержать
освобожденье,
Как стрела тетиву выдерживает перед взлетом,
Чтобы превысить себя. Нет покоя нигде.
Голоса, голоса. Слушай, сердце, и жди — на коленях
Ждали, бывало, святые могучего зова.
Чтоб он их поднял с земли. Оставались, однако,
На коленях они и потом, ничего не заметив.
Так они слушали. Божьею гласа, конечно,
Ты не снесешь. Дуновенье хотя бы послушай,
Непрерывную весть, порождаемую тишиною.
Овеян ты теми, кто в юности с жизнью расстался.
В каждой церкви, в Неаполе, в Риме, повсюду
Их судьба говорила спокойно с тобой.
Или тебе открывалась высокая некая надпись
На могильной плите, как в Santa Maria Formosa.
Что им нужно? Последний проблеск сомненья