Пока шли разговоры о средствах производства и общественной собственности, все протекало гладко, без особых задорин. Крестьяне прислушивались да покачивали головами, приговаривая: «да», «нет», «ишь ты!» Но когда дошло до дела, все осложнилось. Некоторые говорили Филону Герману прямо в лицо:
— Большую справедливость оставь себе, с нас и маленькой хватит.
— Землю не отдадим! — заявляли другие.
Шопынгэ, лихой танцор и умом не обижен, заранее ухмыляясь своей шутке, воскликнул:
— А вы принимайте без земли, мы все вступим!
К всеобщему удивлению, громким басом ему ответил вечно молчавший Хурдук:
— Ну и дурень же ты, Шопынгэ! Испеки-ка мне ватрушку без творога!
Против поборников коллективного хозяйства выступали столь же яростные его противники. Наиболее рассудительные крестьяне помалкивали и выжидали, к чему же приведут эти разговоры, конца которым нет и не будет.
Целый год тянулся спор, а рассудительные крестьяне, молча стоявшие в сторонке и пережевывавшие, как жвачку, все, что говорилось во весь голос и той и другой стороной, так и не могли решить, кто же прав. Они только удивлялись, что число приверженцев коллективного хозяйства мало-помалу растет. Примкнул к ним Аугустин Колчериу, окончательно разругавшись со своим отцом Георге Колчериу, с тем самым, что ездил в Америку, потом Траян Испас и его жена Ирина, которая была в то время председателем сельсовета, вслед за ними Аурел Молдован, владевший доброй землей в долине и считавшийся на селе хорошим хозяином и человеком толковым, примкнули к ним и Герасим Молдован и еще пятнадцать семейств, носивших эту же фамилию. К лету 1950 года стало ясно, что в селе Поноаре будет создано коллективное хозяйство.
За эти два года произошли и другие события, о которых необходимо упомянуть. Теофил Обрежэ втайне от людей помирился с Иоакимом Пэтру и на глазах у всего села страшно разругался со своим племянником Иосифом Мурэшаном. Думитру Мога, один из самых крепких середняков на селе, поколотил своего сына Илисие и выгнал его из дому. Илисие хотел вступить в коллективное хозяйство. Думитру стоял на крыльце и кричал вслед сыну, удалявшемуся по дороге в разорванной рубахе: «Лоботряс, придешь еще ко мне на поклон!» Илисие отвечал: «Это ты придешь к нам проситься, но я против тебя проголосую. Реакционер, вот ты кто!» Случались и в других семействах драки, но самая знаменитая произошла в семье Пантелимона Сыву. Сначала он подрался с женой, толстой Саветой, потом в драку вступили сыновья, Павел и Думитру, один за мать, другой за отца, дальше — больше — в побоище втянулись все родственники Пантелимона и Саветы. Тридцать человек, мужчин и женщин, колотили друг друга почем зря, и может, дело дошло бы до смертоубийства, не явись милиция и не утихомирь их. Савета убежала к матери, завывая от ярости и боли, а Пантелимон заявил, что потребует развода. «Стыд и позор!» — качали головой рассудительные люди.
Однажды ночью неведомо кто поджег дом Пэнчушу, одного из самых пламенных агитаторов. В другую ночь избили Инокентие Молдована. Тоадер Поп и Филон Герман получили письма, в которых их грозились убить.
Теофил Обрежэ вышел как-то утром навстречу солнцу, которое медленно поднималось, окруженное золотым сиянием, встал на колени у обочины дороги и принялся бить поклоны, причитая:
— Господи, защити село от наказания, которое надвигается на него!
И рассказывал всем, кто только хотел его послушать, вещий сон, привидевшийся ему минувшей ночью.
В декабре 1950 года коллективное хозяйство было создано. Крестьяне назвали его «Красный Октябрь». Вошло в него пятьдесят четыре семьи, так как рассудительные люди все еще выжидали. Председателем избрали Аугустина Колчериу. И снова овцы понорян паслись на склонах Чертова Трона, и вновь их плуги вспахивали плодородную землю по левому берегу Муреша, о которой в детстве, по вечерам, когда рассказывали сказки, упоминали шепотом: «Наша земля, которую господа украли». Теперь они чувствовали себя вправе сдвинуть круглую шляпу с кисточкой на затылок и гордо заявить: «Мы из Поноаре!»
Аугустин Колчериу был человек мягкий, добросердечный, больше всего боялся кого-нибудь обидеть. Он разрешил бригадирам сформировать бригады из родственников и друзей и сохранять за бригадами тот скот и инвентарь, с которым каждый из них вступил в коллективное хозяйство. Он не пытался установить справедливых порядков, а колебался между теми, кто громче кричал, и теми, кто упорнее стоял на своем. Часто возникало недовольство, потому что председатель держал сторону обоих спорщиков, вовсе не думая, что этим он отказывает в справедливости обоим. Кое-кто забрал свой скот домой, другие перевезли к себе часть урожая. Пропали свиньи, но никто и не подумал искать вора. Когда совершенно случайно задержали одного крестьянина с курицей, которую он унес с птичьего двора, Аугустин посмотрел на это сквозь пальцы и отпустил его с миром. Многие даже перестали выходить на работу, а в конце года, ничего не получив, задумали выйти из хозяйства. Только после бесконечных собраний, после того, как Пэнчушу и Филон Герман охрипли от речей и споров, так что слова не могли выговорить, а лишь шипели, как гуси, после того, как десятки раз все переругались между собой и снова помирились, было решено из хозяйства не выходить, найти виновных и крепко приструнить их.
Аугустина Колчериу сняли с поста председателя, а на его место, послушавшись совета Филона Германа, выбрали Ирину Испас, затребовав ее из сельсовета, где она была председателем. Ирина показала себя куда более энергичной, чем это можно было предположить. Вместе с членами правления она начала расследование, и виновные в ущербе, нанесенном коллективному хозяйству, выплатили все до последнего лея. Никому не было пощады, сколько бы ни умоляли расхитители. Снова собрали скот и инвентарь, распределили их заново, организовав новые бригады, уже не по принципу родства и приятельских отношений. Только бригада Викентие Пынти, которая работала хорошо и собрала богатый урожай, осталась в прежнем составе, и за ней было закреплено поле, которое она обрабатывала. Поначалу люди снова заволновались и стали поговаривать о выходе из хозяйства, так как все хотели работать в бригаде вместе с женами или друзьями. Тогда Ирина, возвысив голос, насмешливо крикнула:
— Вы что, дома тоже оба держитесь за мешалку, когда замешиваете мамалыгу? А может быть, один колет дрова, а другая мешает ложкой в горшке? Бригады организуются так, как это нужно хозяйству, как этого требует работа, а не по желанию каждого.
А Аурелу Молдовану, который недавно женился на девушке много моложе его, ответила под хохот всех присутствующих:
— Ты что же, и шагу ступить не можешь без Фируцы? Чтобы миловаться, и ночь достаточно длинна!
Через год все поняли, что так лучше. Если кто и пытался воровать, того ловили бдительные сторожа, назначенные Ириной, которая заставляла возмещать убытки. Тех, кто не торопился вылезать из-под теплого одеяла, о шумом будили и под улюлюканье и насмешливые припевки провожали до самого поля, в заранее сооруженный шалаш, куда бросали одеяло и подушку, и какая-нибудь старуха проникновенным голосом насмешливо убеждала, что спать куда полезнее в поле, на свежем воздухе. Много раз в самый разгар страды Ирина организовывала работу миром, которая заканчивалась веселым пиршеством, — закалывали свинью и воздавали должное бочке с пивом.
Ирина входила во все мелочи. У нее была книжечка, в которую она записывала всех, кто был и кто не был на работе. Каждый вечер собирала она бригадиров и проверяла, отметили они или нет, кто и сколько заработал и совпадает ли это с ее записями. Людям пришлось по нраву ее строгое отношение к бригадирам, и они, посмеиваясь над ними, сочинили песенку:
Зелен лист чертополоха —
Бригадиром быть неплохо!
Сладко спится на перине,
Глядь, трясет тебя Ирина,
Только книжку развернет —
В пятки враз душа уйдет.
Ирина вникала даже в семейные дела, мирила поссорившихся супругов, расстроенный человек работает вполсилы, а ущерб все равно на его голову.
Еще больше стали уважать Ирину крестьяне, когда увидели, что пшеница уродилась на славу, кукуруза поднялась, как молодой лесок, и на собрании в декабре 1952 года решили снова избрать ее председателем.
В январе 1953 года в коллективное хозяйство вступило больше сотни семейств. Пэнчушу произнес приветственную речь, из которой люди поняли только одно, что оратор — человек ученый («Ничего, это он от волнения!»). И в этом же году случились все те несчастья, о которых говорил Тоадер Поп на совещании, состоявшемся декабрьским утром.
После собрания Ирина вернулась домой поздно и тут же, даже не поужинав, хотя за весь день ничего не ела, легла спать. Ее муж, Траян, сидел хмурый на лавке и молчал. Он знал, что Ирина не спит, что она расстроена, что у нее заботы, но давно уже привык переживать молча все невзгоды своей жены и страдать про себя, ей сочувствуя. История их супружеской жизни была поначалу довольно печальной. Человек тихий и добросердечный, Траян женился на Ирине без особой любви. Она понравилась ему своей хозяйственностью и честностью. Но когда он узнал ее ближе, то полюбил той беззаветной любовью замкнутых людей, знающих такие головокружительные пропасти, которых только они одни и не боятся. Вскоре он понял, что Ирина его не любит, но был уверен в ее честности и убежден, что рано или поздно Ирина оценит его. И не ошибся.
Дважды он опасался за Ирину. Первый раз это случилось в 1939 году, когда ему и Илисие Колчериу пришли повестки о призыве в армию. Ирину тогда охватило какое-то мрачное беспокойство, она никак не могла удержаться от слез. Траян знал, что не из-за него она плачет и убивается, а из-за Илисие Колчериу, но тихо сидел на лавке и сумрачно молчал. Ирина несколько раз принималась куда-то собираться, тщательно причесывалась и утирала слезы платком, отводя от него глаза. Траян не знал, что Илисие через подругу Ирины просил ее встретиться с ним, но понимал, догадывался, с кем она хочет пойти проститься, а когда любящие прощаются, и, возможно, навсегда, то случиться может всякое. Но Траян ничего не сказал и знал, что никогда ничего не скажет, если даже Ирина пойдет, если даже что-нибудь случится. Однако Ирина никуда не пошла, всю ночь проплакала, а утром проводила его до околицы, поцеловала в губы и с заплаканными глазами сказала: «Возвращайся, Траян!» Потом что-то вспомнила, залилась слезами и, крикнув: «Прости меня, Траян, дорогой!» — как безумная, бросилась бежать к дому.