На тайники-то как раз мало надежды. Насколько же реальная жизнь отличается от того, чему учат в детстве! Но я с течением лет научился смотреть в корень вещей и совершенно точно знаю, что нужно делать, чтобы в душе моей не проснулся даже отзвук страха.
Одни говорят, что совесть существует, другие говорят, — ее нет; для тех и других она повод для размышлений и споров. А истина-то лежит на поверхности: совесть есть — и ее нет, в зависимости от того, верят в нее или не верят. Если я верю в совесть, то я ее себе внушаю. Совершенно естественно.
Странно только, что, если я в нее верю, то совесть не только появляется, но и может совершенно независимо от меня воспротивиться моим желаниям и воле.
Воспротивиться! Странно! Значит, «я», которое я себе воображаю, восстает против того «я», с помощью которого я и создал его, и начинает играть совершенно самостоятельную роль.
Хотя, собственно, и с другими вещами то же самое. Например, у меня иногда сердце начинает биться учащенно, когда говорят об убийстве, а я ведь абсолютно уверен, что они никогда не выйдут на мой след. У меня ни тени страха нет в таких случаях — точно знаю, я ведь слежу за собой, вряд ли это могло бы ускользнуть от моего внимания; и все-таки сердце бьется учащенно.
Эта сказочка про совесть — вот уж действительно дьявольское наваждение, насланное проповедниками.
Интересно, кто первым запустил эту выдумку в мир? Преступник? Вряд ли! Или невиновный? Так сказать, тот, на чьей стороне правда? Да как бы он догадался, что за этим потянется?!
Есть только одно объяснение: какой-то старик припугнул этой сказкой детей. Потому что инстинктивно почувствовал, что скоро будет беззащитен перед нарождающейся брутальной силой молодости…
Помню, как я, уже большой мальчик, верил, что призраки убитых могут преследовать душегуба по пятам, являясь ему в ужасном обличье.
Душегуб! Как же хитро подобрано и устроено это слово. Душегуб! В нем слышится достаточно хрипящих звуков.
Наверное, буква «ш» вызывает это ужасное впечатление…
Как хитро обложили человека суггестиями!
Но я-то уже знаю способ выхолостить их. Я повторял это слово в тот вечер тысячи раз, пока оно не потеряло для меня весь свой ужас.
Теперь оно для меня такое же, как любое другое слово.
Вполне могу себе представить, что какого-нибудь необразованного убийцу навязчивая идея о преследующих его мертвецах может свести с ума, но только если он не умеет мыслить, взвешивать, продумывать ситуацию наперед. Кто из ныне живущих привык хладнокровно встречать гаснущий взор, полный смертельного ужаса, не получая от этого зрелища страшных пробоин в душе, или способен задушить проклятия, клокочущие в глотке жертвы, не испытывая все-таки тайного страха перед ними. Неудивительно, что такая картина может ожить и породить в душе что-то вроде совести, которая в конце концов и приводит к гибели.
Что касается меня, должен сказать, что я действовал просто гениально!
Отравить одного за другим двух человек и замести все следы — тут, конечно, много ума не надо; но вот чувство вины, задушить в зародыше собственное чувство вины, это… Это удалось, кажется, мне одному…
Да, если бы существовал на земле такой несчастный, который бы знал абсолютно все, — вот ему было бы трудно защититься от самого себя! Я, однако, мудро воспользовался своим незнанием и выбрал яд, действие которого мне абсолютно неизвестно и должно остаться таковым: морфий, стрихнин, цианистый калий, — их действие мне известно, или я могу его себе представить: скрюченные пальцы, судороги, внезапное падение, пена на губах. Но курарин! Я понятия не имею, как выглядит агония, вызываемая этим ядом, и каким образом я составил бы понятие об этом?! Читать об этом мне и в голову не придет, а случайно или невольно услышать об этом — исключено. Да кто вообще знает такое название — курарин?!
Итак! Если я не могу представить себе последние минуты моих жертв — что за дурацкое слово, — то как они могут меня преследовать? А если они мне приснятся, то, проснувшись, я всегда смогу доказать себе несостоятельность такой суггестии. Какая суггестия оказалась бы сильней такого доказательства!
26 сентября
Странно, но как раз сегодня ночью мне приснилось, что оба мертвеца идут за мной, один справа, другой слева. Вероятно, это оттого, что я вчера записал свою мысль о сновидениях?!
Теперь есть только два способа преградить путь этим снам: или все время заставлять себя смотреть их, чтобы выработать привычку, как было с этим нелепым словом «душегуб», или же, во-вторых, вырвать с корнем всякое воспоминание о них.
Выбрать первое? Хм… Сон был слишком отвратительный… Выберу способ номер два.
Итак: «Я не буду больше думать об этом! Не буду! Я не буду, не буду, не буду больше думать об этом! Слышишь, ты!..
Ты не смеешь больше думать об этом!»
Собственно, если разобраться, такая форма: «Ты не смеешь и так далее» — выбрана мной необдуманно, нельзя обращаться к себе на «ты» — посредством этого мы расщепляем, так сказать, свое «я» на «я» и «ты», и со временем это может привести к фатальным последствиям!
5 октября
Если бы я не изучил столь досконально сущность суггестии, то очень сильно бы теперь нервничал: сегодня была восьмая по счету ночь, в течение которых я вижу один и тот же сон. Все время эти двое идут за мной по пятам. Сегодня вечером пройдусь и, пожалуй, выпью рюмочку-другую.
Сходить бы в театр — но, как нарочно, сегодня дают «Макбета».
7 октября
Век живи, век учись. Теперь я знаю, почему так долго должен был смотреть эти сны. Парацельс же ясно сказал: чтобы постоянно видеть яркие сны, достаточно один-два раза записать их. В будущем эта оплошность не повторится. Интересно, имеют ли об этом понятие нынешние господа ученые? Вот высмеивать Парацельса — это они могут.
13 октября
Сегодня надо точно описать то, что произошло, иначе мои воспоминания обрастут подробностями, которых вовсе не было.
С недавних пор у меня появилось такое чувство — от снов я, слава Богу, избавился, — как будто кто-то все время идет за мной слева.
Можно, конечно, обернуться, удостовериться в обмане чувств, но это было бы большой ошибкой… Потому что тем самым я бы невольно подтвердил себе, что существование чего-то подобного в реальности возможно.
Так продолжалось несколько дней. Я все время был настороже.
И вот сажусь сегодня завтракать, и снова появляется это тягостное чувство, и вдруг я слышу позади себя треск. И прежде чем я успел сообразить, что делать, на меня накатил ужас и я обернулся. В течение нескольких секунд я в состоянии бодрствования отчетливо видел покойного Рихарда Эрбена, очень печального, — потом фантом юркнул за мою спину, но все-таки не спрятался совсем: если я как следует выпрямлюсь и сильно скошу глаза влево, то вижу его контуры, только краем глаза, но если поверну голову, он отодвигается на то же расстояние.
Мне совершенно ясно, это старуха служанка чем-то брякнула в коридоре, она ни минуты не посидит спокойно и вечно толчется у моей двери.
С сегодняшнего дня ей позволено заходить в квартиру только в мое отсутствие. Я вообще не желаю никого видеть.
У меня просто волосы дыбом встали! Думаю, оттого, что кожа обладает способностью стягиваться.
А призрак? Первоначальные ощущения были навеяны виденными снами — это же так естественно; а то, что он стал видимым, обусловлено, в свою очередь, внезапным испугом. Испуг… страх, ненависть, любовь — это те силы, что расщепляют наше «я» и потому могут сделать видимыми наши мысли, даже не отчетливые, так что они отражаются в нашем восприятии, как в зеркале.
Придется теперь некоторое время посидеть дома и хорошенько понаблюдать за собой, потому что так дальше дело не пойдет.
Неприятно и то, что вся история случилась как раз тринадцатого числа. Надо было мне с самого начала энергично бороться с этим суеверием, засевшим, очевидно, и у меня в голове. Кстати, что такого особенного в этом незначительном обстоятельстве?
20 октября
Больше всего мне хочется собрать чемоданы и уехать в другой город.
Опять старуха ошивается у двери.
Опять тот же звук — теперь справа от меня.
Та же самая история, что на прошлой неделе. Теперь справа я вижу своего отравленного дядю, а если я опускаю подбородок на грудь и как бы кошусь себе за плечи, — то вижу обоих, слева и справа. Ноги их не видны. Между прочим, призрак Рихарда Эрбена проступил, кажется, более отчетливо и переместился ближе ко мне. Старуху надо гнать из дома — она мне кажется все более подозрительной, но недельку я еще поулыбаюсь ей, чтобы она чего не подумала.
И с переездом не надо торопиться, это всем бросится в глаза, осторожность никогда не помешает.
Завтра я еще поупражняюсь со словом «душегуб» пару часов — оно снова неприятно на меня действует. Надо опять привыкнуть к его звучанию…
Я сделал сегодня странное открытие: понаблюдал себя в зеркале и увидел, что при ходьбе опираюсь теперь больше на носок, отчего немного покачиваюсь. Выражение «твердая поступь», кажется, имеет глубокий, сокровенный смысл, и вообще, в словах, мне кажется, скрыта некая психологическая тайна. Буду следить за тем, чтобы ступать на пятку.
Господи, если бы только ночью не забывать половину того, что я решил днем. Чисто, как будто сон все стер.
1 ноября
Прошлый раз я специально ничего не написал о втором призраке, и все-таки он не исчезает. Ужасно, как ужасно… Неужели сопротивление невозможно?
Ведь я однажды совершенно четко обозначил два способа вызволить себя из сферы этих видений. Ведь я решил избрать второй путь и все-таки все время иду первым!
Я что же, был тогда не в себе?
Являются ли эти призраки моим расщепленным «я» или ведут независимое существование?
Нет, нет! Ведь тогда я подпитывал бы их собственной жизнью! Значит, они действительно существуют! Ужасно! Но нет, ведь я их только