Все рты поразевали.
По улицам гонялся осенний ветер — природа хочет вволю надышаться, перед тем как улечься спать.
Небо синее, холодное, а облака такие толстощекие и вдохновенные, словно добрый Господь Бог повелел нарисовать их мастеру Вильгельму Шульцу{112}.
Ах как прекрасен и чист был бы город, если бы противный американец в своей безумной жажде разрушения не наводнил прозрачный воздух мелкой строительной пылью. И как это разрешают у нас подобное безобразие?
Снес три дома — ладно, куда ни шло, но чтобы разом все тринадцать — это же ни в одни ворота!..
И так все кашляют, а уж глаза щиплет от проклятой кирпичной пыли, просто не передать!
Не иначе, построит он нам что-нибудь совершенно несуразное. Сецессион{113}, разумеется. Готов пари держать. Так говорили в городе.
— Нет, наверное, вы все-таки ослышались, господин Шебор! Что? Как это — вообще ничего не собирается строить? Да что он, спятил, что ли? Для чего было представлять властям планы строительства?
— А чтобы получить разрешение на снос.
— ???
— Господа, вы уже слышали последнюю новость? — Аспирант Выскочиль, специалист по строительству дворцов, едва перевел дух. — В городе золото! Да-да, золото! Может, прямо здесь, у нас под ногами!
Весь Грабен сбежался.
— Кто тут сказал «золото»? — закричал коммерции советник Левенштайн.
— Мистер Макинтош, кажется, обнаружил золотоносную породу в почве, когда снес дом на Перл-гассе, — подтвердил чиновник горного ведомства. — Уже и телеграмму послали — комиссия из Вены прибудет.
Прошло два-три дня, и Макинтош стал самым уважаемым человеком в городе. В каждой лавке висела его фотография — острый профиль и ехидная улыбочка на тонких губах.
Газеты писали о его ¿кизни, спортивные обозреватели откуда-то разузнали, сколько он весит да какой у него объем груди, бицепсов и даже вместимость легких.
Получить у него интервью? Не было ничего проще.
Он опять поселился в отеле «Красное солнышко», всех принимал, всем предлагал великолепные сигары и с восхитительной любезностью рассказывал о том, как однажды ему пришло в голову снести свои дома и поискать на земельных участках золото.
Пустив в ход машину, которая по колебаниям электрического напряжения определяла, есть в земле золото или нет — а машину эту сам Макинтош изобрел, — он ночью тщательно обследовал не только подвалы своих домов, но и всех соседних, куда сумел пробраться тайком.
— Смотрите! Вот официальные отчеты горного департамента и заключение выдающегося эксперта, профессора Перпендикуля из Вены. Он, кстати, мой старый друг.
И правда — черным по белому там значилось, да еще было официально заверено печатью, что на всех тринадцати участках, которые приобрел Джордж Макинтош, американец, обнаружено золото. Вернее, известная его разновидность — золотой песок. Причем в таких количествах, что в более глубоких слоях почвы можно с уверенностью предполагать наличие колоссальных залежей драгоценного металла. Такие месторождения до сих пор были известны только в Америке и Азии, но вполне можно согласиться с мистером Макинтошем, а он говорит, что у нас в земле, очевидно, проходит русло доисторической реки. Рентабельность предприятия, конечно, не рассчитаешь с точностью до последнего гроша, но в том, что речь идет о месторождении первой величины, может быть, даже уникальном, — в этом нет никаких сомнений.
Особенно интересна была нарисованная американцем карта с обозначением предположительного хода золотой жилы. Экспертная комиссия единодушно этот план одобрила. На нем было видно, что бывшее речное русло начинается возле одного из домов американца, потом затейливо петляет под соседними домами, а заканчивается у углового дома Макинтоша на Цельтнер-гассе, тут оно исчезает.
Объяснение, что жила проходит именно тут и нигде больше, было таким простым и ясным, что убедило всех, даже тех, кто не хотел верить в великие возможности электрического металлоискателя.
Какая удача, что новый закон о бурении уже вступил в силу!
Ах как предусмотрительно и без лишнего шума американец все, ну просто все предвидел!
Хозяев домов, под фундаментами которых, оказывается, лежали сокровища, распирало от важности, целыми днями они сидели в кафе и не могли нахвалиться на своего находчивого соседушку, которого раньше кое-кто безосновательно, подло поносил!
— Тьфу на них, очернителей человеческого достоинства!
Каждый вечер господа домовладельцы устраивали долгие собрания и консультировались с адвокатом — из спешно созванного небольшого комитета — о том, как лучше действовать.
— Очень просто! Делайте все, как мистер Макинтош, — посоветовал юрист. — Подавайте властям какие-нибудь планы застройки, раз уж по закону положено, и сносите, сносите, сносите! Чем скорей доберетесь до почвы, тем лучше. А по-другому, без сноса, и не получится, копать землю в подвалах бесполезно и, кстати, запрещено согласно параграфу сорок семь «а» подраздела «у» дробь двадцать три римское.
Итак, началось.
Какой-то иностранец, всезнайка-инженер предложил сперва проверить, не подбросил ли Макинтош тайком золотого песка туда, где его нашел, не одурачил ли комиссию, — его подняли на смех.
На улицах грохот и треск, сверху падают балки, рабочие орут, тарахтят повозки со щебнем, да еще этот чертов ветер поднимает густые клубы пыли. Спятить можно.
У всех в городе конъюнктивит, приемные окулистов переполнены, яблоку некуда упасть, столько там пациентов, брошюру профессора Писучего «О неблагоприятном влиянии современного строительства на состояние роговицы» расхватали за считанные дни.
Положение ухудшалось.
Транспорт не ходил. Гостиницу «Красное солнышко» осаждала толпа народу, всем надо было поговорить с американцем, спросить, не думает ли он, что под другими зданиями тоже проходит золотая жила, а не только под теми, которые обозначены на его карте.
В городе появились военные патрули, на всех углах расклеили объявления властей: впредь до особого распоряжения министерства сносить дома строго запрещается. Полицейские ходили вооруженными, да что толку!
Пронеслась весть об ужасных случаях помешательства — некая вдова где-то в пригороде ночью, в одной рубашке залезла на крышу дома и принялась бросать вниз черепицу, оглашая воздух пронзительным визгом. Молодые мамаши точно пьяные шатались по улицам, забыв о бедных детках, которые изнывали от жажды в заброшенных квартирах.
Над городом повисла темная пелена, словно над ним простер свои крылья гигантский нетопырь — демон золота.
И вот настал долгожданный день. Импозантные строения исчезли без следа, словно сметенные могучим ураганом, На смену строительным рабочим явилась армия горняков.
Застучали кирки и заступы.
Золота — ни грамма! Наверное, залегает глубже, чем думали…
И тут в газетах появилось странное, громадных размеров, объявление:
«Джордж Макинтош — своим дорогим знакомым и искренне любимому городу.
Обстоятельства вынуждают меня навсегда проститься с вами.
Мой прощальный подарок городу — большой воздушный шар. Сегодня после обеда он в первый раз поднимется над площадью Йозефсплац. Подниматься разрешается бесплатно. Посетить каждого из моих знакомых и попрощаться было затруднительно, поэтому я оставляю городу одну большую визитную карточку».
— Выходит, все-таки сумасшедший!
— Оставляю городу визитную карточку?.. Сущая ерунда!
— Да что все это вообще значит? Вы что-нибудь понимаете? — Горожане терялись в догадках.
Фотограф Молох — вот кто в конце концов внес ясность в эту историю. Он поднялся на воздушном шаре над городом и с высоты птичьего полета обозрел картину разрушений.
Сделанную фотографию он повесил в витрине своего ателье, и вскоре перед ней столпился народ — всем хотелось посмотреть.
Что же они увидели?
Посреди темного моря крыш зияли светлые участки, на которых были снесены дома, они составляли угловатые буквы: G. М.
Инициалы американца!
Многих домовладельцев хватил удар, и только старик Шлюссельбайн, коммерции советник, сохранил невозмутимую мину. Его дом все равно шел на снос. Старик сердито протер воспаленные глаза и проворчал:
— Я же всегда говорил, от этого Макинтоша нельзя ожидать чего-то серьезного.
ГолемРоманПеревод Д. Выгодского
I. Сон
Лунный свет падает на край моей постели и лежит там большой сияющей плоской плитой.
Когда лик полной луны начинает ущербляться и правая его сторона идет на убыль — точно лицо, приближающееся к старости, сперва покрывается морщинами и начинает худеть, — в такие часы мной овладевает тяжелое и мучительное беспокойство.
Я не сплю и не бодрствую, и в полусне в моем сознании смешивается пережитое с прочитанным и слышанным, словно стекаются струи разной окраски и ясности.
Перед сном я читал о жизни Будды Готамы, и теперь на тысячу ладов проносятся в моем сознании, постоянно возвращаясь к началу, следующие слова:
«Ворона слетела к камню, который походил на кусок сала, и думала: здесь что-то вкусное. Но не найдя ничего вкусного, она отлетела прочь. Подобно вороне, спустившейся к камню, покидаем мы — ищущие — аскета Готаму, потеряв вкус к нему».
И образ камня, походившего на кусок сала, вырастает в моем мозгу неимоверно.
Я ступаю по руслу высохшей реки и собираю гладкие камешки.
Серо-синие камни с выкрапленной поблескивающей пылью, над которыми я размышляю и размышляю и все-таки не знаю, что с ними предпринять, — затем черные, с желтыми, как сера, пятнами, как окаменевшие попытки ребенка вылепить грубую пятнистую ящерицу.
И мне хочется отбросить их далеко от себя, эти камешки, но они выпадают все у меня из рук, из поля зрения моего не могу их прогнать.