Внезапно чувство безмерной вины, состоявшей уже в том, что она принадлежит к привилегированному классу и никогда особенно не упрекала себя в отсутствии интереса к страданиям ближнего, иными словами: грех безучастия, малый, как песчинка в своем зарождении, и подобный опустошительной лавине в своих последствиях, — все это повергло Еву в глубокий ужас, сравнимый со смертельным испугом человека, который, ничтоже сумняшеся, затеял игру с канатом и вдруг увидел, что держит в руках змею.
Когда Суламифь рассказывала о бедственном положении приказчика, Ева инстинктивно потянулась за кошельком (этим безотчетным порывом сердце надеется провести рассудок), но уже через минуту-другую решение помочь бедняге казалось ей неудачным, и вместо доброго деяния она выбрала доброе намерение — сделать это позднее, но уж как следует.
Испытанная военная хитрость лукавого, имеющая целью затянуть время до срока, когда утихнет порыв сострадания, сработала и на сей раз.
Иезекииль тем временем оправился от припадка и лишь кротко всхлипывал.
Сефарди, который, как и все именитые португальские евреи в Голландии, неукоснительно следовал обычаю предков не являться в чужой дом без подарка, воспользовался возможностью отвлечь внимание от припадочного и, развернув упаковку с маленьким серебряным кадилом, протянул его Сваммердаму.
— Золото, ладан и мирра{186}… Три царя, три волхва с Востока! — прошептала Хранительница порога дрогнувшим от умиления голосом, благоговейно закатывая глаза. — Узнав вчера, что вместе с Евой к нам пожалуете вы, господин доктор, Аврам нарек вас именем одного из них — царя Бальтазара. И что же: вы приходите и приносите ладан! Царь Мельхиор (в миру барон Пфайль, я знаю это от маленькой Катье) явился сегодня в своей духовной ипостаси, — она с таинственным видом повернулась к разинувшим рты братьям и сестрам, — и передал деньги. И вот я вижу духовным зраком: к нам держит путь третий из волхвов — Каспар{187}. — Она с чувством подмигнула Мари Фаатц, ответившей ей всепонимающим взглядом. — Да, времена семимильными шагами идут к своему концу…
Ее прервал стук в дверь, и появившаяся на пороге Катье, маленькая внучка сапожника Клинкербогка, объявила:
— Спешите наверх, у дедушки второе рождение.
Глава пятая
Когда все ринулись в мансарду сапожника, Еве удалось ненадолго задержать коллекционера бабочек.
— Простите, господин Сваммердам, у меня к вам только один вопрос, хотя узнать хотелось бы так много. То, что вы говорили об истерии и силе, сокрытой в имени, глубоко поразило меня… но, с другой стороны…
— Позвольте дать вам совет, милая барышня. — Сваммердам остановился, и внимательно посмотрел Еве в глаза. — Я прекрасно понимаю, что все услышанное здесь не могло не озадачить вас. Однако вам принесло бы немалую пользу, если бы вы восприняли это как первый урок и не ждали духовного руководства от других, но доверили бы его самой себе. Только поучения собственного духа даются в нужное время и находят благодатную почву. Что касается чужих откровений и прозрений, то здесь надо быть глухим и слепым. Стезя, ведущая к вечной жизни, узка, как лезвие ножа. Вы не можете ни помочь тем, кто неуверенно ступает по ней у вас на глазах, ни ждать помощи от них. Стоит лишь оглянуться на других, как сам сорвешься в пропасть. По этой тропе нельзя идти вслепую друг за другом, как водится в обычном мире, а посему тут необходим вожатый, который должен явиться из царства духа. Только в земных делах какой-либо человек может служить вам путеводителем, а его жизнь — путеводной нитью. Все, что не от духа, есть прах земной, и мы признаем лишь того Бога, коего открываем в собственной душе.
— А если в моей душе нет Бога? — в отчаянии воскликнула Ева.
— Тогда, оставшись наедине с ней, вы должны призвать Его с такой силой мольбы, на какую только способны.
— И вы думаете, Он отзовется? Это было бы слишком просто!
— Он придет! Но — пусть вас это не пугает — сначала как суровый судия ваших прежних деяний, как грозное божество Ветхого Завета, утвердившее закон: око за око, зуб за зуб. Его знамением будут внезапные перемены в вашей внешней жизни. Поначалу вам придется утратить все, даже… — Сваммердам понизил голос, словно боясь причинить ей боль своими словами, — …даже Бога, если вы хотите обретать Его вновь и вновь… И лишь очистив представление о Нем от воплощенного образа, от всякой идеи внешнего и внутреннего, творца и творения, духа и материи, вы сможете Его…
— Увидеть?
— Нет. Никогда. Но вы узрите себя его глазами. И будете свободны от земных уз, ибо ваша жизнь вольется в Его бытие и ваше сознание уже не будет зависеть от тела, которое, подобно призрачной тени, движется к своей могиле.
— К чему же тогда превратности внешней жизни, о которых вы говорите? Что это? Испытание или кара?
— Нет ни кар, ни испытаний. Внешняя жизнь со всеми изломами судьбы — не что иное, как процесс исцеления, для кого-то более, для кого-то менее мучительный, — в зависимости от того, насколько нужен человеку весь опыт, им нажитый.
— И вы полагаете, как только я призову Бога, моя судьба изменится?
— Незамедлительно! Только это будет не изменение, а ускорение. Возьмем для примера лошадь, перешедшую с трусцы на галоп.
— И ваша судьба совершила такой рывок? Простите мне мой вопрос. Но судя по тому, что я слышала о вас…
— До сих пор она отличалась монотонно-мерным ходом, вы это хотите сказать? — с улыбкой добавил за нее Сваммердам. — Но я же говорил вам: не оглядывайтесь на других. Одному дано увидеть необъятный мир, другому — лишь кончик собственного носа. Если вы всерьез хотите, чтобы ваша судьба неслась вскачь, вы должны… (примите мои слова как предостережение и одновременно как совет, ибо это единственное, ради чего человеку стоит появляться на свет, и в то же время самая страшная для него жертва) вы должны призвать сокровеннейшее существо, заключенное в вас, самую вашу суть, без которой вы просто труп или того хуже, и повелеть Ей, чтобы Она вела вас к великой цели, верховной цели всех устремлений — пусть вам пока и не понять этого, — чтобы она несла вас неудержимо, безжалостно, не давая роздыху, через болезни, страдания, смерть и сон, точно закусившая удила лошадь, не разбирая дороги, по зеленеющим нивам, мимо милых полян и цветущих рощ. Вот что значит, по моему убеждению, призвать Бога! Это должно стать обетом и дойти до слуха того, кому он дается.
— Но если в тот момент, когда судьба будет готова понести меня, я не найду в себе сил, учитель, и захочу повернуть вспять?
— Повернуть вспять на духовном пути может лишь тот… нет, не повернуть даже, а остановиться, оглянуться и застыть соляным столбом… может лишь человек, не давший обета! Обет в мире духа — это как высшее повеление, и Бог в таком случае… человеку слуга, помогающий исполнить эту заповедь. Только не пугайтесь, сударыня, это — не богохульство! Напротив! То, что я вам сейчас скажу, просто глупость. Я знаю, что она совершается лишь из сострадания — заведомая глупость, но я хочу вас предостеречь: не переусердствуйте в клятвенном обещании! Иначе вам грозит то, что произошло с разбойником, которому переломали на кресте кости!
Лицо старика стало совершенно бескровным от волнения. Ева порывисто коснулась ладонью его руки.
— Благодарю вас, учитель. Теперь я знаю, что мне делать.
Старик привлек ее к себе и растроганно поцеловал в лоб.
— Да будет властелин судьбы вашим милосердным лекарем, дитя мое!
Они двинулись вверх по лестнице.
Словно пораженная какой-то внезапной мыслью, Ева на секунду замерла у двери в мансарду.
— Объясните мне еще одну вещь, учитель! Многие миллионы людей обагрили землю своей кровью и прошли через страшные муки. Но ведь они не давали обета. Ради чего же они приняли такие муки?
— Как вы можете знать, что они не дали обета? Разве не могло это произойти в прежней жизни? — спокойно спросил Сваммердам. — Или в глубоком сне, когда душа человека не спит и лучше его самого чувствует, что пойдет ей на пользу?
Словно пробив пелену мглы, Еву озарил яркий свет нового знания. Последние слова старика сказали ей о сути жизненного назначения больше, чем это могли бы объяснить все религиозные системы мира. Всякие сетования по поводу якобы несправедливой судьбы отступали перед мыслью о том, что никому не дано иного пути, кроме выбранного по собственной воле.
— Пусть вас не смущает, если все, с чем вы столкнулись у нас сегодня, юфрау, показалось вам нелепицей. Путь часто идет под уклон, и все же это лишь перепад, даже мостик к одной из высот. Лихорадка духовного выздоровления порой производит впечатление какого-то дьявольского морока. Разумеется, я не «царь Соломон», а Лазарь Айдоттер — не «Симон Крестоносец», как поспешила заключить юфрау Буриньон, когда он однажды одолжил денег Клинкербогку, но тем не менее весь этот сумбур в обращении со словом Ветхого и Нового Завета не лишен смысла… В Библии мы видим не только описание событий отдаленных времен, но и путь от Адама к Христу, путь, который должны проделать мы сами в магической стихии внутреннего восхождения от «имени» к «имени», от одного проявления высшей силы к другому, — говорил Сваммердам, помогая Еве подняться на последние ступени, — от изгнания из рая к Воскресению. Для многих этот путь чреват страшными потрясениями… — И он одышливо пробормотал что-то опятъ про распятого разбойника с перебитыми костями.
Госпожа Буриньон вместе с прочими участниками ночного бдения (только Лазарь Айдоттер ушел восвояси) у входа в каморку сапожника поджидала задерживавшихся Сваммердама и Еву. И едва они подошли, как она обрушила на племянницу поток слов, дабы надлежащим образом подготовить ее:
— Ты только представь себе, Ева, свершилось нечто неописуемо грандиозное. И как раз сегодня, в праздник летнего солнцестояния, — в этом такая бездна смысла! Да… так о чем бишь я… ну конечно, сбылось ве