Распахнув дверь, он увидел профессора и Нихада.
— Ах, послушай, Маджиде, я совсем забыл. Хочу познакомить тебя с моими товарищами.
Омер взял ее за руку и вывел в прихожую. Нихад и профессор, вежливо улыбаясь, поднялись со своих мест.
— Моя жена. Профессор Хикмет. Мой товарищ Нихад! — представил их друг другу Омер и, обернувшись к Маджиде, сказал: — Побудь здесь минутку. Я скоро вернусь!
Омер бегом спустился по лестнице. Маджиде проводила его взглядом, потом обернулась к гостям и улыбнулась.
— Впервые я видел вас вроде бы на пароходе, — поколебавшись, сказал ей Нихад.
Маджиде покраснела и потупила глаза. Она сразу же поняла, на каком пароходе видел ее Нихад. Она испугалась: с тех пор прошло так мало времени, меньше двух недель. Но как все переменилось! Ей казалось, что и нескольких лет не хватит на то, чтобы осмыслить все, что было пережито за эти двенадцать дней.
Когда она подняла голову, то встретилась с бесцеремонным взглядом профессора и почему-то сразу же вспомнила, какое отвращение вызвало у нее пожатие его холодной, влажной руки.
Наступило неловкое молчание, временами они лишь натянуто улыбались. Наконец профессор Хикмет произнес:
— Скажите, откуда вы родом, милая?
— Из Балыкесира.
Профессор удовлетворенно кивнул головой.
— Из Анатолии! Прекрасно! Кажется, Омер тоже оттуда?
— Да…
— Омер — славный парень!
— И хороший товарищ! — вмешался Нихад. — Только очень разбрасывается. Он нуждается в добром наставнике, да и чудаковат немного…
Маджиде рассердилась. Она сама знала, каков Омер, и допускала, что другим он может казаться чудаком. Но совершенно неприлично говорить ей об этом.
— И в то же время он умница, — сказал профессор Хикмет, глядя ей в лицо.
— Но не находит своему уму применения, — опять влез Нихад. — Не знает, какой цели себя посвятить.
В это время на лестнице послышались шаги. Все трое повернули головы. Вошел Омер с лампочкой в руках; его влажные растрепанные волосы падали на лоб.
— Вот, пожалуйста, — сказал он, подойдя к Маджиде.
Она сейчас же ушла в комнату, оставив открытой дверь, ввернула лампочку при свете, падающем из прихожей, и принялась расставлять вещи.
Омер устало опустился в кресло и погрузился в свои мысли.
— Что с тобой? — спросил Нихад. — О чем задумался?
— Сегодня один знакомый поведал мне очень печальную историю… И я расстроился.
Не дожидаясь расспросов, он рассказал гостям историю Хюсаметтина-эфенди. Профессор слушал невнимательно, следя глазами за Маджиде, то и дело переходившей из одной комнаты в другую, но покачивал головой, хмурил брови, делая вид, что следит за рассказом Омера с большим интересом. Нихад вначале тоже был занят своими мыслями, но под конец вдруг заинтересовался, даже придвинулся к Омеру, стараясь ничего не упустить. Он несколько раз прерывал его, чтобы выяснить кое-какие подробности.
— Жалко беднягу, — сказал Омер, закончив рассказ. — Если б вы только знали, какой это замечательный человек.
— Жалко? — возмутился профессор Хикмет. — Да как можно жалеть человека, который под каким бы то ни было предлогом прикарманил государственные деньги.
— Но ведь он не хотел этого!
— Все равно. Это не оправдание. Будь я на твоем месте, я сейчас же сообщил куда следует.
Омер был поражен. Он никак не мог поверить, что профессор Хикмет, этот доброхот и благодетель, способен проявить подобную жестокость.
— У этого человека большая семья. Всю свою жизнь он. был безупречен… — попытался было вступиться за кассира Омер, но профессор прервал его:
— И ты еще защищаешь таких подлецов! Всем им головы надо поотрывать!
«Он хоть и добряк, но ужасно узколоб», — подумал Омер и сказал:
— Разве можно так судить о людях, попавших в беду? Истинное добро — это когда оказывают услугу-незнакомому человеку. Но мы, увы, спешим на выручку только приятелям, остальных же, не задумываясь, называем подлецами.
Профессор не стал возражать — снова уставился на Маджиде. Нихад тоже притих.
— О чем ты думаешь? — спросил Омер приятеля.
— Эта история еще не выплыла наружу?
— Нет. А почему ты спросил? Собираешься донести?
— Что ты, душа моя. Просто так!
Помолчав немного, Нихад снова спросил:
— В вашей кассе бывает много денег?
— Иногда бывает много. Тысячи четыре, пять. Может быть, и больше. Тебе-то что до этого?
— Просто так, интересно. Значит, никто бы не узнал, если бы этот тип украл и больше?
Омер обозлился:
— Что значит украл? Какие странные слова ты употребляешь! Ничего не понимаешь в людях… Думаешь, мы автоматы и все, что мы делаем, заранее предопределено. А произойдет какая-нибудь поломка — нас надо разобрать и выбросить. Да как можно отрицать, что даже у самых сильных людей бывают минуты слабости, когда они вынуждены поступать против своих желаний! И это не делает никого ни хуже, ни лучше, чем он есть!
Нихад поднял руку.
— Оставь. Еще немного — и ты заведешь свою любимую пластинку о дьяволе внутри нас. Я ни о ком не собираюсь судить ни плохо, ни хорошо. Хочу только понять, в чем дело. Могу. сказать, что я не считаю нужным прощать людям их слабости. Быть сильным — прежде всего! Сила оправдывает любой поступок. Жалость к слабым — просто глупость.
Омер ничего не ответил. С Нихадом частенько случается: распалится и начинает заговариваться. Хотя, по существу, он хороший товарищ и неглупый человек, но нередко, особенно в своих статьях, проявляет неожиданную по силе проявления для своего тщедушного тела озлобленность и болезненную нервозность. Когда же он говорит просто и непринужденно, то производит впечатление бойкого, насмешливого и толкового парня. И Омер всегда удивлялся, что такой человек пишет статьи, исполненные слепого фанатизма, и с помощью примитивной демагогии пытается собрать вокруг себя сторонников, наивных, но много о себе мнящих, студентиков-недоучек. Когда однажды он сказал об этом Нихаду, тот ответил:: — Почем ты знаешь? Может быть, именно с этими наивными и невежественными студентами я собираюсь делать большие дела!
Тогда Омер не принял его слова всерьез и только рассмеялся. Но мало-помалу ему пришлось поверить, что Нихад сказал правду, потому что в последнее время тот не разлучался со своей компанией и возымел привычку произносить длиннейшие речи.
Оба гостя поднялись одновременно.
— Ну, ладно, — сказал Нихад. — Пока, до свидания. Заглядывай к нам. На днях зайду к тебе. Надо как следует потолковать. А сейчас оставим молодого супруга в покое.
Профессор Хикмет обнял Омера за плечи и, притянув к себе, доверительно спросил:
— Скажи-ка, братец, как у тебя дела? В деньгах есть нужда? Если что-нибудь понадобится, приходи ко мне. Помогать товарищам — наш долг. Если хочешь, могу тебе дать сейчас несколько лир.
Омер понурился, и профессор вытащил кошелек.
— Сколько тебе нужно? Этого хватит? — Он показал бумажку в десять лир.
Омер все так же мрачно молчал. Наконец, нерешительно протянув руку, взял деньги.
Гости поднялись, Маджиде вышла к ним, и они, попрощавшись с ней за руку, удалились. Молодые супруги сидели друг против друга на стульях и осматривали свое новое жилище так, словно хотели хорошенько запомнить, как оно выглядит. Каждый думал о своем и не решался поделиться с другим своими мыслями.
«Зачем только я взял у этого субъекта деньги! — укорял себя Омер. — Не так уж они мне нужны. Денег Маджиде и тех, что я взял у Хюсаметтина, вполне хватило бы и на хозяйство, и на карманные расходы. И все-таки не удержался, не смог отказаться. С какой стати я взял эти деньги и даже пытался разжалобить его? А ему только того и надо. Несколько лир потеряет, подумаешь велика важность. Зато еще один человек обязан ему. Еще кто-то будет восторгаться его добротой. И он будет доволен! Ишь ты, захотел стать ходячей добродетелью. Но разве это так уж плохо? Если бы у всех были такие слабости… А потом, кто знает, может быть, человек действительно испытывает потребность творить добро и делает это бескорыстно… Сами мы не можем быть добрыми и поэтому стараемся умалить достоинства других, обвиняем их в саморекламе, лицемерии и в желании заслужить даже посмертно, благодарственные молитвы».
«Следует ли сказать Омеру, что его приятели мне совсем не понравились, — думала в это время Маджиде. — Один из них просто урод… Какие у него липкие глаза! И другой не лучше. Его взгляд мне тоже не понравился. Смотрит, как будто приценивается к людям. А каков нахал?! Смеет при мне называть Омера чудаком… Однако мы беседовали всего несколько минут. Не могу же я судить о людях, которых толком не знаю, к тому же еще жаловаться на них Омеру. Все-таки они его товарищи. Если бы он не находил в них никаких достоинств, то не дружил бы с ними. Нет, я ничего не скажу ему. Надо привыкнуть к этой среде. Может быть, кое-что меня пугает просто потому, что я здесь чужая».
Тут взгляды Омера и Маджиде встретились, и они мгновенно позабыли обо всем, кроме того, что они наконец остались наедине в чистой, уютной комнате, что они любят и желанны друг другу.
Но все же у обоих на душе было немного печально, потому что впервые за время их знакомства они предпочли умолчать о том, что думают. Они могли не признаваться в этом даже самим себе, но все равно это было так.
XV
Несколько дней прошло без всяких перемен. Омер прилежно посещал контору, старался возвращаться не поздно и каждый день твердил, что бесконечно счастлив. Маджиде снова начала посещать консерваторию. Только теперь она уходила с занятий пораньше, чтобы забежать по дороге в лавки, купить сыр, чай и другие продукты. Собрав на стол, она терпеливо ждала возвращения мужа.
Как ни старались они экономить, им все же не удалось избежать самых необходимых расходов. Питаться в столовой было не по карману, и они обедали кто где, иногда вместе в дешевой шашлычной, а вечером довольствовались легким ужином, который Маджиде готовила на кухне у мадам. Для этого им пришлось купить несколько тарелок, чашек, ложек, поднос и прочую мелочь, которая хотя и стоила дешево по отдельности, но вся вместе обошлась в порядочную сумму. До конца месяца было еще десять дней, а у молодых супругов осталось всего шесть лир.