Волосы любимой не только так прекрасны, как волосы Лейли, они сами — Лейли, и ветер, тронувший их, — это Меджнун, влюбленный в , сердце которой не знает покоя, как эти кудри. Ветерок своим дуновением отстраняет локоны с лица возлюбленной. Таким же образом он отстраняет гиацинт от лица розы. Соловей пел все утро, приняв лицо возлюбленной поэта за розу ("Ом счастья пери умерла"). Ветер, как поэт, влюблен в кудри любимой, поэтому он к вечеру все слабее и слабее ("Смысл твоих дней уходит"). Наконец, кудри сравниваются с цепью, на которой водили сумасшедших ("Живу я ныне в Междуречье"), а с безумными влюбленные сравнивают себя. Когда волос любимой касается гребень, раздается нежная музыка. Локоны черны, как индусы, а лицо схоже с попугаем (попугай в восточной поэзии- символ красоты и красноречия). Поэт искал лицо любимой и нашел его в стране кудрей. Ведь попугай живет в стране индусов ("Лицо твое в броне кудрей").
Множество образов связано в восточной поэзии с устами возлюбленной. Уста ярко-алы, как рубин, сердолик или коралл. Рубин даже стыдится себя, видя алость уст красавицы. Зубы возлюбленной — жемчуг или даже звезды. Тому, кто видел губы и зубы возлюбленной, не нужны рубины и жемчуга. Слезы поэта сравниваются с жемчугами и рубинами. Отсюда идет дальнейшее усложнение образа путем упоминавшегося уже выше параллелизма мира объективного и мира субъективного. Когда глаза поэта видят рубины (губы) и жемчуг (зубы) красавицы, они превращаются от слез в море, в котором добывают жемчуг, в частности Оманское море, особенно славившееся своими жемчугами, или становятся рудниками, в которых добывают рубины. Поэт так много плакал, что на долю моря и рудников не осталось жемчуга и рубинов. Лицо влюбленного от тоски обычно желтеет, как шафран или янтарь. Желтое от горя лицо сравнивается с золотом, а возлюбленная — с алхимиком, который может все превратить в золото.
Желая видеть жемчужные зубы возлюбленной, поэт проливает море слез, и его зрачок становится похож на рыбу, играющую в волнах.
Рот похож на бутон. Бутон, увидев, что он не так красив, как губы красавицы, рвет на себе ворот (то есть распускается). Как уста Исы, уста возлюбленной обладают свойством дарить жизнь своим дыханием. Когда жестокие взгляды возлюбленной убивают поэта, он ждет от уст хотя бы ласкового слова, которое вернуло бы его к жизни, но его ожидания тщетны ("Войска любви повсюду истребляют жизни след").
В восточной поэзии красивые глаза — это хмельные, томные, усталые глаза. Поэты сравнивают глаза с миндалем. Ресницы похожи на стрелы и убивают влюбленных. Убивает и приносит горе и взгляд любимой. Брови красавицы похожи на мечи, на луки. Они схожи также с михрабом — сводом в мечети, отмечавшим направление на священный город мусульман Мекку. Поэтому перед бровями все склоняются, как перед михрабом. От взгляда красавицы сердце истекает кровью. По жестокости глаза сравнивают с гяурами, в частности хайбарскими гяурами — племенами, жившими в Индии, за Хайбарским проходом.
Наконец, еще несколько штрихов облика возлюбленной поэта. Родинка на ее щеке — это зерно, приманивающее влюбленного, как птицу, в силки кудрей. Улыбка возлюбленной — расцветающая роза. Ей завидует цвет граната. Пушок на щеках красавицы ("хатт") часто сравнивается с письменами корана (тоже "хатт"). Здесь игра слов.
По стихам Саккаки рассыпаны намеки на реальную жизнь его времени. Небосвод обыгрывает его в кости — он выкинул шестерку и отнял у поэта сердце. И вновь в чаше небосвода гремят кости. Что-то они принесут поэту ("Метнул шестерку небосвод").
Интересно упоминание о русских (газель "Твои глаза нарцисс прекрасный опьянили"). В XV веке Россия выходила на международную арену. Послы Шахруха в 40-х годах XV века были в Твери, а русские купцы бывали в Самарканде.
В стихах Саккаки мы встречаемся и с образами восточной мудрости. Говоря
Матерей четыре было и, наверно, семь отцов
У тебя: красы подобной грудью не вскормить одной.
(газель "Он насытится с лихвой", поэт подразумевает под "четырьмя матерями" четыре стихии (воду, воздух, землю и огонь), из которых, еще по представлению античного мира, состояло все сущее, и под "семью отцами"- семь климатических гоясов земли.
Религиозные представления тоже фигурируют в стихах Саккаки, преломляясь в своеобразном художественном плане. Брови возлюбленной сравниваются с михра-бом, кудри и пушок на ее лице — со стихами корана. Возлюбленная, сердце которой, как камень, разбивает сердце поэта, которое сравнивается со священным храмом мусульман Каабой, построенным над черным камнем-метеоритом, будто-бы дарованным — богом ("Войска любви повсюду истребляют жизни след").
Важно отметить, что религиозные мотивы в творчестве Саккаки занимают незначительное место. Это следует объяснять его близостью к кругам, связанным с Улугбеком, человеком редкого для своего времени свободомыслия. В частности, мистические настроения, свойственные поэзии суфиев, у Саккаки отсутствуют. Если у современника Саккаки, выдающегося таджикского поэта Джами, есть стихотворения и поэмы, которые можно толковать в суфийском духе, аллегорически понимая под возлюбленной бога, под любовью — мистическую любовь к богу, под опьянением — состояние экстаза от сознания близости к богу, то у Саккаки, в дошедших до нас стихах, подобные аллегории не встречаются. Реальные детали, приметы времени, рассыпанные по стихам Саккаки, тоже говорят против подобного предположения. Возлюбленная у Саккаки выступает со всеми свойствами земной женщины, она только идеализирована в духе традиций восточной поэзии, но это не бог, не духовная сущность, а живой человек из плоти и крови, и любовь к ней — это земная любовь с радостью и горем, ревностью, надеждой и страданием.
Саккаки не раз смеется над мусульманскими аскетами. Аскет то предается пьянству, увидев пьянящие глаза возлюбленной, то не может оценить по достоинству прямизну стана красавицы и влюбляется в тубу — дерево, растущее в раю, которое, конечно, не может сравниться с возлюбленной ("Уста ее спасают от тоски"), то опоясывается четками, как зуннаром, при виде локонов возлюбленной. Саккаки-поэт земной любви. Речи своей возлюбленной он сравнивает с близкой ему музыкой чан-га, а речи соперника — с оглушительной трубой-карнаем. Любовь жжет его сердце так, что получается кебаб.
Саккаки нежен и лиричен, у него сказочное богатство образов и задушевная, народная задумчивость. Как живой с живым, говорит он с нами из XV века.
Перевод Саккаки осуществлен по тексту узбекского издания 1960 года непосредственно с оригинала. Заголовки газелей даны автором перевода,
А. Старостин
Газели
Душа
В саду найдется ль кипарис, похожий на твой ста душа?
Твои ланиты расцвели, как дивный гулистан[1], душа!
Глаза и сердце меж собой ведут кровопролитный бой —
Любовь к тебе их увлекла, наслав на них туман, душа.
Хабешцев — локоны свои — когда б на Рум послала ты
То был бы в тот же миг тобой разгромлен вражий стан душа!
В стыде пред лалом уст твоих в крови растаял камень-лал,
Увидевши мое лицо, стыдиться стал шафран, душа!
Ах, слава богу, что враги не видят, как я желт лицом.
Ведь слезы сделали его красней, чем аргаван, душа!
При виде твоего лица я лалы, жемчуг лью из глаз.
Дивятся море и рудник, что дар такой мне дан, душа.
Средь псов любимой Саккаки — лежит в пыли и день, и ночь.
Завидно небу. Ведь такой им не достигнут сан, душа!
Сорочку роза разорвала
Твой лик увидев, сорочку роза разорвала,
Газель, увидев свет глаз прекрасных, в Хотан ушла.
Твой рот увидев, упало сердце в небытие,
Но слов привета и утешенья ты не нашла.
Но этой муки и злого горя я сам хотел, —
Так пусть меня же и поражает моя стрела.
Коль ты на слезы мои посмотришь, о кипарис —
Свежен ты станешь, моя же будет душа светла.
Планеты в небе крутятся быстро, но не быстрей,
Чем льются слезы тоски, что сердцу ты принесла.
И днем, и ночью рыдаю горько и плачу я.
Мой друг — лишь горе по той, что душу мою сожгла.
Приносит горе она, взглянувши на Саккаки, —
Ах сколько бедствий она бедняге приберегла?
Знаешь ли число песчинок?
Если бы в мечеть приняла ты, брови выгибая,
Их сочли б двойным михрабом, головы склоняя.
Я ничтожный раб, готовый вечно к услуженью,
Что ж меня убить ты хочешь, жалости не зная?
Сердце кровью истекает от лукавых взглядов,
И разит его нещадно клевета людская.
Лай собак у дома милой слух мой услаждает,
Для влюбленных это лютня, что поет, стеная.
С ночью схожи кудри милой, а лицо — с луною,
Потому и утверждают: "Вот луна ночная!"
Пересохло горло с горя, гнет врагов измучил —
Дай врагам я взрежу горло — и напьюсь тогда я.
Знаешь ли число песчинок в выжженной пустыне —
Саккаки изведал в сто раз больше бед, страдая.
Рекой течет из сердца кровь
Глазами черными меня обворожив, не убивай,
Коварным взглядом иссушив, мир, как меня, не покоряй.