Словно тростник, изгибается тело, коль по устам твоим сердце скорбит.
Солнце ль, луна ли твой облик прекрасный — ты расскажи мне, мой верный кумир.
Знаю: стрела золотого сиянья бьет мне в лицо, мои очи слепит.
Уст твоих тонкость похитив, фисташка ею гордится, как будто своей.
Только, полита соленой водою, а краже призналась заплакав навзрыд.
О дорогая с дыханьем Мессии! Дай исцеленье дыханьем своим!
Взгляд твой лукавый разит беспощадно, ночью и днем эта рана горит.
Кудри любимой увидев, испуган грозною силой неверия был,
С шеи снял четки, на пояс повесил их, как зуннар, боязливый захид.
"Сердце не вынесет"! — сколько ни стал бы я говорить, изнывая в тоске.
Что тут поделаешь, если создатель розы лишь вместе с шипами творит?
Думал: любовь — это легкое дело, и заблуждался бедняк Саккаки —
Ныне душе его из-за ошибки тяжкая доля, как видно, грозит.
Любовь — алхимия
Глаза губительней твоих, скажи, родная, где?
Другой такой, что сносит боль от них, страдая, — где?
Согласен, в мире нет таких, как сердолики, губ, —
Но где есть щеки, как янтарь, и скорбь такая где?
В разлуке с милой плача, я в прах превратил глаза,
А тутию — уста твои-найду, рыдая, где?
Вино любимых уст спасет от горестей души;
Печаль в душе, спасенье где ж? Скажи мне, злая, — где?
Лицо мое как золото, так сделала любовь,
Любовь — алхимия, скажи, где есть другая, где?
Самшит сказал: "Мой стан прямей!", а роза:
"Я — алей!" Но где в движенье плавность их и страсть живая где?
Рабу ты хочешь подарить закят своей красы?
Где верный есть, как Саккаки, достойный рая, — где?
Локоны твои смутили Чин и Хинд
Пери ты, тебя небесной всякий назовет, —
Кто уста твои увидит, слез кораллы льет.
Лик твой увидав, я реки проливаю слез.
В мире всех людей поглотит их водоворот.
Сердце не сжигай — как гостя, ты прими его,
Если гость к тебе явился, он приязни ждет.
Сердце, полюбив, лишь беды принесло душе,
Я сожгу его — оно мне лишь печаль несет!
Локоны твои смутили Чин и Хинд. Глаза
Разорили туркестанский боевой народ.
"Кровью я истек от этих лалов", — говорю,
А она: "Ты сам льешь слезы, в чем же суть невзгод?"
Если взглядом кровь прольешь ты, Саккаки смолчит,
Убивая, взгляд твой ценность крови придает.
Смута в крае души
Не снимай с этих алых ланит покрывала —
Ведь в огонь будет брошен и старый, и малый!
Кудри милой, построившись войском, идут —
Смута в крае души в тот же час запылала.
Увидавши тебя, устыдилось вино,
И в бутылке укрылся шербет светло-алый.
Взгляд хмельной этих глаз жжет мне сердце, друзья!
Пьяный — все он сожжет, не тревожась нимало!
Видя рот твой — фисташку и алый рубин,
"Дай вина и закуски!" — собранье вскричало.
В сердце скрыт клад стремленья к тебе — не дивись,
Ведь оно от тебя же разрушенным стало.
Саккаки от соперников вечно скорбит,
А султанша его весела, как бывало!
Каждый день встречай весельем
Ах, сожгла разлука с милой сердца бедную страну,
Потушу я влагой горе! Чашу мне! Я к ней прильну.
Голову срубить царица хочет, взять ее, как дань.
Заноси же меч — охотно головою я кивну!
Только, чтобы-видеть друга, мне нужна от бога жизнь —
А без милой бремя жизни я тотчас с себя стряхну!
Стан ее стройней чинары, а ланиты — гулистан,
Души радуются, видя стана милой прямизну.
Если сядешь рядом с милой — бойся ей в глаза смотреть:
Вдруг разбойники наскочат и утащат в глубину!
Душу целью ты избрала, но удачно ли? Боюсь,
Как бы не сгорели стрелы, если я огнем дохну!
Я напрасно веселился, что соперник умер мой:
В чаше века горечь гуши я еще не раз хлебну.
Мир печален — не заботься! Царство бренности к чему?
Если ты влюблен в царицу, что ж у тлена ты в плену?
Саккаки от горя умер — ты царица, будешь жить —
Каждый день встречай весельем словно юную весну!
Я сгорел в огне печали
Сладость губ твоих, царица, всем сердцам дает бальзам,
В мире ты одна — Мессия, в мире ты одна — Марьям,
Кто жестокостью сравнится, лучезарная, с тобой?
Если кто-то так и скажет, веры нет его словам!
Впив дыханье уст сладчайших, слаще заиграл тростник,
Как он счастлив на мгновенье к сладостным прильнуть устам!
Пусть я нищий, но живу я, где твоя царит краса.
Я с твоею красотою не завидую царям.
Я сгорел в огне печали, пеплом стал я, Саккаки,
Горе лишь одно осталось в сердце, преданном страстям.
Касыда
Похвала Улугбеку
Волнений в мире больше нет — и благоденствие пришло,
Ликуй и радуйся, народ,- ведь счастье подняло чело!
Народ был телом, но душа была ли у него иль нет?
Теперь у тела есть душа — сверкнул нам с неба божий свет.
Царь сделал прах своей стопы сурьмой для глаз, дал душу всем.
Искусством этим восхищен весь наш народ, восторжен, нем.
Пусть беки голову свою поднимут гордо к небесам.
Как небо, подпирает их счастливый наш властитель сам.
Ушел из мира Ахриман, и джинны все покорены —
Воссел на свой воздушный трон царь Сулейман, султан страны.
Престол твой выше прежних всех, и звезд достиг венец царя —
С Ануширваном занялась здесь правосудия заря.
Пусть соловей души поет, пусть песня будет всем слышна —
Настала осень для врагов, к друзьям пришла теперь весна.
Со стадом подданных сравню. Волк иль пастух — султан для них.
Но волку смерть, стадам покой: Муса пасет овец своих.
Дождется милостей народ от этой радостной поры,
Правитель всей стране несет разнообразные дары.
Сердца сияния полны, навеки источится мрак,
Раз солнце наших дней пришло, воздвигнулся веселья стяг.
Да будет славен Улугбек, звезда, жемчужина царей,
Как царь Шахрух, он показал себя Хосровом наших дней.
Победоносные войска куда бы ни направил царь,
"Пощады! — жители кричат.- Помилуй, светлый государь!"
Поднимут воины мечи и копья, яростью горя, —
И враг застонет, побежит от грозного лица царя.
Как на врага пойдут войска по манию руки твоей,
То войска не увидишь ты за строем палиц и мечей.
Ты именем своим, о царь, чужие покорил края.
Бери же мир: ты наречен с небес владыкой бытия.
Увидев, как ты счастлив, враг овцой испуганной бежит,
И, руки сам себе связав, бессильный пред тобой дрожит.
Лисою убежав в нору, твой враг от голода умрет,
Увидев, что свирепый лев идет властительно вперед.
Хоть враг старался день и ночь не допустить твоих побед,
Впустую хлопоты его, себе он только сделал вред.
Тебя опишет, о мой шах, один лишь ангельский язык,
Прочти же мой дастан, хоть я не мог сказать, как ты велик,
Один лишь прах твоих дверей для всех скорбящих и больных —
Бальзам, целебный эликсир, что уврачует раны их.
Коль правды в чем-то не достиг великий царь Ануширван —
Исправил упущенья все премудрый, благостный султан.
Когда б у неба был язык, оно б сказало, что на свет
Являлось множество царей — тебе подобных в мире нет.
В молитве и посте дошел до ангельских пределов ты,
Тем самым ты уже достиг при жизни райской высоты.
Вознесся, как Кейван, дворец, и замок твой достиг небес,
Сам Хиндустана шах пришел быть стражем в том дворце чудес.
На пир к тебе послал Зухру служительницей небосвод;
Она рабыня у тебя — и песни райские поет.
Каруном станет у тебя бедняк — его ты в шелк облек,
Рукой Мусы рассыпал ты повсюду золотой песок.
Народу злато-серебро рассыпал ты, на пир позвав,
А небо скатерть жемчугов прислало, счастье даровав.