Избранное: Сборник — страница 92 из 94

Комедия в четырех действиях

Действующие лица:

Баарс.

Стефан.

Госпожа Тристан. Рафаэль.

Д ж е к к и.

Мол.

Тетушка.

Действие первое

Поднятие занавеса сопровождается неземными звуками, которые постепенно стихают. В темноте на сцене различаются два светящихся контура космических скафандров. Эти пластмассовые скафандры на головах Б а а р с а — семидесятилетнего банкира, и Стефана, молодого человека лет двадцати пяти. Оба словно парят в воздухе.

Баарс. Ветер.

Стефан. Западный.

Баарс. Ледяная изморось, лейтенант. Ни зги не видно. Ты что-нибудь видишь?

Стефан. Ничего.

Баарс. Вглядись получше, лейтенант.

Стефан. Равнина. Трещины на ней, как на ладони. Гигантская ладонь из лавы. Я стою совсем один. Как бы мне на этой ладони не заблудиться.

Баарс. Не бойся, лейтенант, я с тобой. Следуй за мной.

Стефан. Следую.

Баарс. Как-как?

Стефан. Следую, полковник.

Баарс. Никогда, ни при каких обстоятельствах не забывай о чинах и званиях, лейтенант. Во всем должен быть порядок. И никаких рывков! Ты что, устал, лейтенант?

Стефан. Почти половина двенадцатого. Мы уже три четверти часа в пути.

Баарс. Внимание! На месте… стой! Запомни, лейтенант: мы в пути ровно восемнадцать дней и три часа. С той самой минуты, как загрохотал двигатель «Темпомобилаксиса» и была нажата главная кнопка. При нынешней скорости корабля это означает, что мы отброшены во времени на четыреста тысяч лет назад. Пожалуйста, будь поточнее. И чему только учат сегодня в военных училищах! Приготовиться! Вперед… марш! Без рывков! Стой! А ну, лейтенант, как меня называют солдаты в столовой?

Стефан. Баарс Железная Шея.

Б а а р с. А еще как?

Стефан. Зубастый Баарс.

Б а а р с. Верно. Медленным шагом, на месте. Скажи, лейтенант, я добр к своим солдатам? У меня золотое сердце?

Стефан. Под весьма шершавой оболочкой, полковник.

Баарс. И я могу, если надо, содрать семь шкур?

Стефан. Без сомнения, полковник.

Баарс. Ну-ну. Что ты видишь?

Стефан. Скалы. Слева и справа — скалы. Насколько хватает глаз. Море, океан камней. Кругом только гладкий серый камень или окаменелый мох. Смахивает на лицо моей бабушки.

Баарс. Покойной?

Стефан. Покойной. И небо тоже из камня. Не видно ни деревца, ни одного живого существа. Только…

Баарс. Что только?

Стефан. Ничего.

Баарс. Но ты же произнес: «только». И подал надежду. Нельзя подавать надежду там, где ее не может быть, лейтенант. Тсс! (Опускается на корточки.) Что я слышу? Крылатый хищник? Или это ветер?

Стефан. Не знаю.

Баарс. Ты не любишь меня, лейтенант.

Стефан. Люблю, полковник.

Баарс. Я рассердился, лейтенант. Если бы не скафандр, ты бы видел мой гнев. Еще до того, как загрохотал двигатель «Темпо-мобилаксиса» и была нажата главная кнопка, я предупреждал, что в этой экспедиции ты должен смотреть в оба. Но ты видишь одни камни. Хватит с меня. Всякий раз ты натыкаешься на что-то серое. Нет чтобы разглядеть зеленый листочек, благоприятствующую нам фата-моргану, вражеский космический корабль или дино…

Стефан вдруг опускается куда-то вниз, в темноту.

Баарс (сердито кричит). Что ты делаешь? Так я и знал! Поднимайся, идиот несчастный! Быстрее, салага!

Стефан. Ты слишком резко рванул!

Баарс (в ярости). Что?!

Стефан. Вы слишком резко рванули, полковник.

Баарс (помогает Стефану подняться, едва сдерживая гнев). Неужели ты не почувствовал, как что-то затрещало под ногами? Что это было?

Стефан. Не разобрал.

Баарс. Катастрофа! Непоправимая беда! Ой-ой-ой! Ты отклонился от заданного курса, которым мы двигались сквозь века и эпохи. Ты коснулся по меньшей мере сотни миллионов молекул за пределами намеченной траектории и вызвал революции во времени! Недотепа! Каждое касание твоей ноги на этой благословенной земле с невероятной скоростью превращается в отпечаток, в канаву, в ущелье, в морской пролив! И тут же от материка отрываются острова, только что ты, например, отломил Австралию. О нет! Я не посмею вернуться к могучим повелителям Гексатона, пославшим нас на разведку. Никогда! Я останусь здесь на веки вечные. Кислород кончится, не станет больше витаминов, мышцы на моих костях истают, но я без колебаний лучше останусь подыхать здесь, останусь до последнего вздоха.

Пауза.

Стефан. Простите меня.

Б а а р с. Надоело. Ты все время сидишь на обломке скалы в этой серости, в своих каменных облаках — и других желаний у тебя нет. Тебе плевать на живую природу. А мне нет! Я хочу постичь ее сокровенные тайны, познать мир! Внимание! Приготовиться! Двойным скользящим шагом, налево марш! И внимательнее, пожалуйста! Ну давай! Что ты видишь?

Сцена внезапно озаряется ярким светом. Баарс и Стефан в обычных костюмах, но в пластмассовых скафандрах стоят на столе посреди комнаты Стефана. Баарс старый, холеный господин, он страдает одышкой, но исполнен благородства; слегка одутловат, но энергичен. Стефан похож на поэта, которым ему хочется стать; он худощав и робок; довольно славный малый, если только поэт может быть славным малым. Комната большая, с типичной обывательской обстановкой: у стены — диван, на стенах — морские пейзажи и фотографии предков, три бюста одного и того же бородатого старика. На заднем плане дверь, ведущая в спальню, слева окно на улицу и дверь в кухню, справа буфет, на котором стоит телефон, письменный стол, заваленный книгами, и дверь в коридор. В дверях стоит госпожа Тристан, заботливая, но несколько докучливая хозяйка дома шестидесяти лет. Это она включила свет. В руках у нее поднос с кувшином и двумя стаканами.

Госпожа Тристан (весело). Ваше молоко.

Баарс (кричит). В чем дело? Хватит с меня! Довольно! Я надеваю шляпу и покидаю этот дом навсегда! Здесь каждый день меня оскорбляют до глубины души, ранят в самое сердце. Но теперь довольно! Прощайте, госпожа Тристан, это была последняя капля!

Госпожа Тристан. Да что случилось, господин Баарс?

Баарс. Мы были в полете, увидели очертания чего-то, какую-то тень… И, хоть это было очень трудно, мы все же достигли состояния предчувствия, зарождающегося ощущения. И тут…

Госпожа Тристан. Я принесла ваше молоко.

Баарс. В открывшемся нам мире высшего наслаждения, освободившись от тисков логического единообразия, мы достигли того, о чем люди науки мечтали долгие годы, мы подошли к решению проблемы посредством чувства, интуиции, опираясь на мистическую сущность вещей, которые… вещей, которые… нет, с этим все кончено!

Госпожа Тристан. Но вы же сами приказали: «Молоко ровно в четверть двенадцатого!»

Баарс. Ваше времяисчисление на меня не распространяется. (Берет стакан молока, хочет выпить, но ему мешает скафандр, он отдает стакан Стефану, снимает скафандр и передает его госпоже Тристан, пьет.) Пей, Стефан, это очень полезно для эритроцитов.

Стефан спрыгивает со стола, берет у госпожи Тристан стакан, а ей протягивает свой скафандр.

Все-таки ужасно, когда человека в летах, но еще вполне крепкого, неглупого, состоятельного, если не сказать — богатого, так третируют. Что записано в нашем договоре, госпожа Тристан? Параграф первый: «Не беспокоить квартиросъемщика ни при каких условиях». Этот договор мы подписали двенадцать лет назад, в ту злополучную весну, когда я поселился здесь.

Она порывается что-то сказать.

Молчите. (Стефану.) Думаю, наш следующий рейс нужно осуществить днем, когда эта женщина отправляется за своими невообразимыми покупками. Да, после полудня, когда, изрядно подкрепившись, но еще не разомлев от процесса пищеварения и не утомившись, но уже войдя в дневной ритм, мы будем… э-э… что ты скажешь?

Госпожа Тристан. Но ведь он в это время должен быть на работе.

Баарс. Молчите. Стефан сам должен решить, где лежат его интересы, он ведь уже четверть века ходит по земле. Что важнее — богатство ощущений, выявление тайных сил, пронизывающих все пласты живого, накопление умственной энергии или исполнение роли служащего в банке господина Реми, имеющего всего одно отделение? Так что ты выбираешь?

Стефан. Выявление… этих сил…

Баарс. Отлично. Я попрошу господина Реми сделать тебя начальником отдела и определить тебе часы работы в середине дня. Это прибавит тебе веса. Авторитет не вредит молодежи. Тщеславие ускоряет кровообращение. Вообще, Стефан, все гении были тщеславны, как кокотки. Помни, что Эйнштейн двадцать раз в день писал свое имя на стене.

Госпожа Тристан. На стене?

Баарс. Молчите!

Стефан. Ну, «гений» в отношении меня — слишком громко сказано Я написал всего двенадцать стихотворений.

Баарс. Не надо скромничать, Стефан. Твоя тетушка рассказывала мне, что в четыре года ты уже умел вязать на спицах, в двенадцать — безукоризненно играл вальс на скрипке. Потом у тебя была пятерка по родному языку и двойка по математике. И еще ты не любишь футбол. Для меня вопрос ясен. Я чую гения за километр. Вот тебя, например. Иначе ты бы не был моим сыном.

Госпожа Тристан. Я знала только одного гения, но он стоил пятерых и никогда не писал на стенах! Ты, Стефан, похож на него, на великого ван Вейдендале. Особенно вот здесь, у висков. И взгляд похож, когда ты встаешь утром. Проспер ван Вейдендале по утрам смотрел так, будто удивлялся, что все еще жив. Прямо как ты.

Стефан. Да, я тоже удивляюсь каждое утро. (Пауза.) Жаль только, что, кроме вас двоих, никто не хочет читать мои стихи.

Баарс. А Ван Гога признавали? Почему он отрезал себе ухо?

Госпожа Тристан. Просперу ван Вейдендале было сорок один год, когда Кортрейкский симфонический оркестр исполнил его «Элоизу». (Влюбленно смотрит на один из бюстов.)

Стефан (в панике). Сорок один?

Баарс. А что такое сорок один? Конец света? Сколько мне можно дать, а? На сколько я выгляжу? Что бы ты сказал, если бы не знал?

Стефан. Но я знаю, сколько вам лет, потому что завтра день вашего рождения. А если бы не знал, сказал бы: шестьдесят.

Баарс. С чего ты взял? Я не крашу волосы, только мою специальным шампунем. Зубы у меня (показывает) все свои, кроме этих трех слева. А морщины бывают и у сорокалетних. Откуда ты взял шестьдесят? Ты меня не любишь, Стефан?

Стефан. Ну тогда пятьдесят.

Баарс. Вот это верно. Моя маникюрша говорит то же. А ей-то зачем врать?

Госпожа Тристан. Проспер ван Вейдендале…

Баарс. Он, прошу прощения, прихрамывал.

Госпожа Тристан. Прихрамывал? Как вы можете говорить такое о мастере, который…

Баарс. Это известно мне из достоверных источников.

Госпожа Тристан. Тридцать лет я верно служила ему. И памятник ему поставили уже через четыре года после смерти. Я плакала, как ребенок, когда сняли покрывало и мой Проспер предстал в бронзе, с пальмовой ветвью в руке. Меня тогда унесли на носилках. Так вот, тридцать лет я была рядом с ним, и всегда он ходил прямо, днем и ночью.

Баарс. Может, я хожу криво? Я ведь тоже гуляю по ночам!

Госпожа Тристан. Я заметила. Вспомнить страшно, как вы месяцами таскали за собой бедного сироту в поля по ночам, объясняя, что роса через ступни придает новые силы. А что получилось? Три недели он пролежал в постели. И сейчас иногда слышно, как он кашляет.

Стефан. Теперь уже не так сильно.

Баарс. Все примитивные народы танцуют на росе.

Госпожа Тристан. А когда вы занимались Средневековьем и не могли вытащить мальчика из лат? А лечение йогой, с бесконечным стоянием на голове, даже при посторонних? Просто стыд. А теперь еще эти путешествия на Луну.

Баарс (язвительно). Вы, вероятно, имеете в виду исследование космоса.

Госпожа Тристан. Я просто говорю о дурных наклонностях.

Баарс. Стефан, ты сын мне или нет?

Стефан. Вы сами пожелали этого, господин Баарс.

Баарс. Вот именно. И я утверждаю, что ты мой сын, хотя и духовный. Скоро я умру, ты возьмешь мою фамилию и передашь ее своему сыну, а тот своему. Так что я, Ипполит Баарс, буду жить на земле до конца света. И каждый розовый сморщенный червячок в пеленках будет носить мою фамилию, когда я уже сгнию под землей. Мир наполнится несмолкаемым журчанием. (Шепчет.) Ипполит Баарс, Ипполит Баарс.

Госпожа Тристан. Вы иногда бываете так великодушны, господин Баарс. (Достает платок, вытирает слезы.) Нет сил сдержать слезы, когда вы так великодушны.

Баарс. Не распускайте нюни. У нас впереди трудный день. Да помогите же мне слезть! Целый час прошу. (Ему помогают слезть со стола, и он тут же падает на стул.) Ой, ой, ой! Опять моя грыжа! Ой, ой, ой! (Вздыхает.) Видишь, Стефан, оказавшись в земных измерениях, вернувшись из ночной тьмы в светлый день со всеми его причудами, мы снова вспоминаем о своих болячках. Вот так-то. Вообще я недоволен сегодняшним путешествием. Ты меня крайне разочаровал: все вокруг видишь в сером свете. Это меня тревожит, сынок. Ты — единственное, что у меня есть на этом свете. Да, госпожа Тристан, единственное, потому что наши с вами любовные утехи в дюнах несколько лет назад я хочу выбросить из памяти. Стефан мой мальчик. Может быть, слишком худощав, и голова забита двенадцатью стихотворениями, и талии не видно, потому что он еще не познал женщин, но все-таки я даю ему свою фамилию. Я люблю его. (Пауза.) Завтра у нас торжество?

Госпожа Тристан. Да.

Баарс. В котором часу?

Госпожа Тристан. Ровно в одиннадцать двадцать три. Это произошло в январе 1881 года.

Баарс. И я все еще жив. Разве не удивительно? Сначала было зачатие, оставим в стороне, при каких обстоятельствах. Потом зародыш стал личинкой, куколкой и — раз! — появился маленький крикунишка. Дальше пронеслись три войны и — раз! — после всех этих телевизоров, истребителей и атомных бомб я, Ипполит Баарс, в полном здравии сижу здесь, в комнате Стефана. Просто чудо, иначе не скажешь. Да, Бог велик. Преклоняюсь перед ним.

Госпожа Тристан. Бог, говорил Проспер ван Вейдендале, — это единственное, с чем я могу смириться.

Баарс. Гм. Пойдем, Стефан. Прогуляемся в поля, пробуждается земля. Не знаю, что уж там во мне пробуждается в мои семьдесят восемь, но я, как болонка, бегаю по комнатам и не могу понять, откуда ветер дует. Весна, наверное.

Стефан. Но ведь нас и так не было целую неделю. Я лучше останусь дома сегодня вечером.

Баарс. Этот Реми просто эксплуатирует тебя. Он дает тебе работу на дом, как машинистке.

Стефан. Вовсе нет, я целый месяц ничего не делал в банке.

Баарс. Вот это мне нравится, сынок.

Госпожа Тристан. Разве вы не видите, господин Баарс, как у него блестят глаза? Мне это так знакомо. У Проспера ван Вейдендале тоже иногда среди ночи начинали блестеть глаза, его добрые, милые глаза, и он бросался к роялю, и клавиши оживали под его пальцами, рождалось чудо.

Звучит стремительное, сумбурное соло на рояле.

Баарс. Неужели поэтический зуд? И сегодня ночью родятся стихи?

Стефан (скромно). Ничего не могу с собой поделать.

Баарс. Отлично! (Встает, идет к двери.) Дети мои, как я рад, что все еще жив!

Госпожа Тристан. Возьмите трость, на улице ветер.

После ухода Баарса госпожа Тристан долго смотрит на Стефана. Тот отводит глаза. Стефан…

Стефан. Не хочу больше ничего слышать об этом.

Госпожа Тристан (гладит его по голове). Я была у доктора Ландейта, он все понял и дал мне порошок.

Стефан снимает ее руку со своей головы.

Хорошо, молчу. (Пауза.) Одна щепотка убивает кролика, кофейная ложечка убивает лошадь. (Пауза.) Я люблю его, Стефан, как тебя, но я слишком долго думала и теперь уже не могу отделаться от этой мысли. Я хочу провести остаток жизни спокойно: поздно вставать по утрам, поездить по свету. Во всяком случае, жить, как мне хочется.

Стефан. А разве он мешает? Господин Баарс никому не делает зла.

Госпожа Тристан. Делает, и очень много. Он живет на земле и не совершает ничего полезного. Расхаживает в носках, исследует Средневековье и Луну. Для чего он существует?

Стефан. Вы хотите сказать, для чего существует его богатство?

Госпожа Тристан. Не надо грубить, Стефан, не напоминай о том, что твой отец был маляром. Веди себя пристойно. Ты находишься в приличном обществе. (Пауза.) Он милый человек, несмотря на все свои причуды, но это еще не дает ему право и дальше оставаться жить у меня. Не могу же я пускать в дом каждого, кого нахожу милым.

Стефан. Тогда пусть он переедет на другую квартиру.

Госпожа Тристан. Чтобы другие нагрели руки! Я прекрасно представляю себе, что тогда будет! Не успеет он отойти в мир иной, как они примутся шарить у него по карманам! Фу, мерзость! (Пауза.) Доктор Ландейт сказал, что от порошка ничего не почувствуешь, только легкое головокружение. Спросишь себя «Где это я?», и, прежде чем успеешь понять, тебя уже больше нет. Разве сам он не выбрал бы такой способ в день своего рождения? Разве это не прекрасная возможность подвести итог полнокровному, насыщенному пребыванию на земле? Он ведь имел все, что хотел, и ни в чем себе не отказывал. Но всему приходит конец. (Пауза.) Ты же слышал, как он жаловался на сердце, на шумы и учащенное биение. Всего одна кофейная ложечка, и он был бы счастлив. Так будет лучше для него самого. Ты сам слышал, с каким восторгом он рассказывал, как у примитивных народов старики, не приносящие больше пользы, залезают на кокосовую пальму и бросаются оттуда вниз, во имя интересов общины. А разве мы не его община?

Стефан. Я же сказал, что не хочу ничего знать об этом.

Госпожа Тристан. Мне жаль его, а заодно и нас. Я всегда желаю людям только добра. А что это — добро, ты и сам понимаешь. (Пауза.) Объясни мне, пожалуйста, почему он должен и дальше изводить нас.

Стефан. Меня он не изводит.

Госпожа Тристан. Потому что он слишком большой эгоист. В тебе он видит себя в молодые годы. А кто же будет изводить самого себя.

Стефан. Он, правда, иногда раздражает меня своими причудами, старый циркач.

Госпожа Тристан. Ну, циркачом он был совсем недолго, в молодости, а с твоей стороны нехорошо так говорить. Не забывай, что он почетный председатель Кредитного банка и член административного совета «Ллойда», хоть и остался человеком простодушным и непосредственным. Ты не имеешь права ворошить его прошлое. Вот увидишь, когда он покинет… от этого никуда не деться, так вот, когда он отправится на тот свет, весь город выйдет проводить его в последний путь, с венками, под звуки траурного марша. Это будет триумф. А ты хочешь лишить его этого триумфа. Некрасиво с твоей стороны.

Стефан. Не хочу я его ничего лишать.

Госпожа Тристан. Ну тогда хочешь отсрочить этот триумф.

Баарс (из коридора). Спокойной ночи.

Госпожа Тристан (ему вслед). До свидания! Спокойной ночи! Он просто золото. Всегда вежливый, все сделает для ближнего. (Пауза.) Это должно произойти в день его рождения, Стефан, в разгар веселья. Все улыбаются, он растроган, взволнован и залпом осушает бокал шампанского. Легкое головокружение. «Где это я?» — спрашивает он, и прежде чем успевает понять…

Стефан. Я все расскажу ему.

Госпожа Тристан. Неблагодарный балбес. Быстро же ты забыл, что я и он для тебя сделали. Не он ли взял тебя, сироту бесштанную, к себе, когда ты, обливаясь слезами, стоял на мосту, готовый прыгнуть в ледяную воду? Разве не мы напоили тебя горячим-горячим грогом? И много лет держали у себя как домашнее животное? И разве не этот добрейший человек усыновил тебя по закону и перевел на твое имя свое состояние?

Стефан. Перевел, из-за налогов.

Госпожа Тристан. Ты жалкое ничтожество, действительно сын маляра. Ты видишь в человеке только плохое. К чему ты придешь, как далеко ты зайдешь с такими мыслями!

Раздается звонок.

Господи, опять он забыл ключ! (Идет открывать.)

Из прихожей доносится четкий надменный мужской голос: «Здесь живет Алексис де Ровер?»

Госпожа Тристан. Нет, вы, должно быть, ошиблись.

Второй мужской голос, развязно: «Я видел, как днем он вошел сюда и больше не выходил. Он должен быть здесь, мамаша».

Госпожа Тристан. Я вам не мамаша.

Первый мужской голос: «Он иногда выдает себя за поэта, может, это вам говорит что-то».

Госпожа Тристан (обеспокоенно). Поэт? Здесь живет один поэт.

В комнате Стефан подходит к двери и слушает. Потом в испуге отпрыгивает назад, обходит комнату, поправляет фотографии на стене, книги на столе. Первый мужской голос: «В каждом доме хоть один найдется, но тот ли, что нужен?»

Госпожа Тристан (входит). Здесь пришли какие-то люди, Стефан. Они ищут поэта.

Входит угрюмый бородатый мужчина лет тридцати в плаще с капюшоном. Это Рафаэль тен Харент. По крайней мере так он подписал сборник своих стихов, принесший ему четыре года назад некоторую известность. Вместе с ним входит Мол, молодой человек в кожаной куртке и в джинсах. За ними легкой танцующей походкой идет Д ж е к к и, девушка с короткой стрижкой. Она сразу же принимается осматривать все углы, открывает буфет, заглядывает в спальню.

Мол. Вот он! (Подает Стефану руку.) Привет! Я Мол. Рафаэль. Алексис де Ровер, если не ошибаюсь?

Стефан (в замешательстве). Да. А вы Рафаэль тен Харент. Как вы оказались здесь? Для меня это такая честь.

Джекки обходит вокруг него, ободряюще хлопает по плечу.

Все так неожиданно… Это госпожа Тристан, она, э-э, не знает моего псевдонима.

Джекки. И как же тебя зовут?

Стефан. Ужасное имя, я его стыжусь.

Рафаэль. Прошу прощения, мы, кажется, пришли некстати… Стефан (решительно). Вовсе нет. Присаживайтесь.

Мол (у письменного стола). Черт побери, Рафаэль, всё как ты говорил! Твое фото висит у него над столом. (Стефану.) Прекрасное фото, а?

Стефан. Да, я восторженный поклонник ваших произведений. Рафаэль. Благодарю.

Стефан. Что господам угодно?

Мол. Мне пива.

Госпожа Тристан. У меня заварен чай.

Усевшийся в кресло Рафаэль откидывается на спинку, кладет руки на голову и громко вздыхает.

Стефан (испуганно). Что случилось?

Госпожа Тристан тоже пугается, остальные — нет.

Мол. Он просто валится с ног, никогда так много не ходил. Он называет себя породистым рысаком и говорит, что любая мелочь выбивает его из колеи. Так оно и есть на самом деле.

Рафаэль. Тише, тише.

Мол (спокойнее). Ничего, пройдет. Это лестница виновата.

Госпожа Тристан (тоже спокойно). Домовладелец уже двенадцать лет обещает сделать лифт, но в прошлом году его арестовали и…

Стефан (взволнованно). Просто глазам своим не верю, Рафаэль тен Харент в моей комнате! Вот это подарок, госпожа Тристан!

Джекки успела заглянуть во все ящики и теперь направляется в кухню.

Мол. Это Джекки. Она беременна.

Стефан. Правда?

Мол. Так получилось, впрочем, разве это редкость в наше время? (Подмигивает госпоже Тристан.)

Госпожа Тристан (с достоинством отворачивается, разглядывает фотографию над письменным столом Стефана). И правда! (Осматривает Рафаэля.) Это он.

Стефан. Про него написано в энциклопедии. (Поспешно берет том и показывает госпоже Тристан.)

Рафаэль (с закрытыми глазами). Страница триста восемь.

Госпожа Тристан. Ой, он книгу написал. Какая прелесть! «Конфетка» называется?

Стефан. Да, она у меня есть. (Хочет достать книгу с полки.)

Рафаэль распрямляется, потирает лоб.

Рафаэль. Прошу прощения, мне нездоровится.

Госпожа Тристан. Чашку горячего чая…

Рафаэль. Благодарю вас, не стоит, мне ничто не помогает. (Госпоже Тристан.) Ваш муж, наверно, говорил вам, что я страдаю переутомлением…

Стефан. Я ей не муж.

Госпожа Тристан (сладострастно улыбаясь). Я б не отказалась.

М о л. А мне пивка.

Джекки возвращается из кухни, откусывая от половины холодной курицы. Садится на диван, отрывает от курицы кусочки и кормит Рафаэля и Мола. Достает из-под мышки бутылку шампанского и протягивает Молу.

Шампань! (Восхищенно смотрит на Стефана, обращается к Джекки.) Вот это поэт, не то что наш!

Госпожа Тристан. Это же для завтрашнего дня рождения!

М о л. У него день рождения? Шикарно, просто шикарно! (Сильно хлопает Стефана по спине.) Да, годы приходят и уходят. Надо же, день рождения! По нему не скажешь, а, Джекки?

Стефан. Не у меня, у друга… у знакомого…

Мол (возится с пробкой). Ничего, не надо отчаиваться, придет и твой черед. (Хлопок вылетевшей пробки.) Опля!

Госпожа Тристан. Но…

Стефан. Купим другую для господина Баарса.

Д ж е к к и. На кухне есть раскладушка. (Достает из буфета бокалы и наливает всем.)

Мол. Отлично.

Рафаэль. За знакомство. (Пьет.)

Д ж е к к и (Рафаэлю о Стефане). Он мне нравится. Смотри, он краснеет! (Стефану.) Не надо так краснеть. Тебе это не идет. Ты что, гомик? (Она снова наливает.)

Стефан. Нет.

Д ж е к к и. Жаль. Я люблю гомиков. Они такие вежливые, всегда веселые и хорошо одеваются. От них вкусно пахнет.

Стефан. Пахнет лосьоном после бритья.

Рафаэль. Джекки!

Она снова наливает.

Госпожа Тристан (Рафаэлю). Я вижу, господин Рафаэль, что вам эта марка по душе.

Рафаэль (оглядывается по сторонам). Кто здесь господин? Ты видишь здесь господина, Мол?

Мол (госпоже Тристан притворно-доверительно). Как-то раз я дал в глаз одному парню, который назвал его господином. Это его страшно бесит.

Госпожа Тристан. А что вас, собственно, смущает, господин Рафаэль?

Рафаэль (чеканит слова). Я не господин, мамаша. Я поэт. Если вы еще раз назовете меня господином, я буду вынужден просить вас покинуть этот дом.

Госпожа Тристан бросает свирепый взгляд на Стефана, который пожимает плечами.

Рафаэль (кричит). Мы должны уничтожить все классовые различия!

Госпожа Тристан (старается его успокоить). Наверно, это справедливо.

Стефан (искренне). Я тоже так считаю!

Рафаэль (кричит). Если потребуется, с помощью террора!

Госпожа Тристан. Как же мне говорить… товарищ?

Рафаэль (смертельно устало). Называйте меня Рафаэль. Разве так уж трудно?

М о л. А меня зовите Мол. (Госпоже Тристан.) Вы никогда не слышали обо мне? В программе новостей три недели назад шесть раз сообщали: «Исчез из родительского дома Пит Схунмакерс, по прозвищу Мол!» И потом сказали, во что я одет, какого цвета волосы и все прочее.

Госпожа Тристан. Не обратила внимания. (Рафаэлю.) А как вам пришла идея разыскать Стефана?

Рафаэль. Мамаша, у меня никогда не бывает идей. Это унылое занятие для шашистов, но не для меня. Я действую исключительно интуитивно: сосредоточиваюсь, делаю глубокий вдох — и приходит озарение. Вот так, например, я узнал, что мой друг должен быть здесь, что он примет меня и приютит у себя на время.

Стефан. Благодарю вас, я очень тронут.

Госпожа Тристан. С нами живет господин, чьи методы во многом совпадают с вашими.

Рафаэль (с надменным безразличием). Нисколько не сомневаюсь. (Стефану.) А твои приметы я узнал…

Госпожа Тристан. Тоже по радио?

Рафаэль. Нет, мне сообщил их твой дядя, летчик-испытатель, которого я встретил в «Кукараче». Он подробно рассказал мне про тебя. Что ты поэт и так далее. К сожалению, он не мог процитировать ни одной строчки, но я сразу понял, что твои стихи высший класс.

Госпожа Тристан. Дядя Стефана? Летчик-испытатель?

Стефан. Подождите, госпожа Тристан.

Рафаэль (укоризненно взглянув на госпожу Тристан). После чего я немедленно известил отборочную комиссию литературного кружка «Федон», что они в твоем лице имеют потенциального члена. И сейчас мне очень приятно сообщить, что твоя кандидатура рассматривается.

Стефан. «Федон»?

Госпожа Тристан (достает носовой платок). Ах, мой мальчик!

Рафаэль. Скажу больше. Не исключено, что во время голосования ты сможешь рассчитывать на мою помощь.

Госпожа Тристан (обнимает Стефана). Наконец-то, Стефан.

Рафаэль. Мол, разве она не бесподобна?

Мол. Бесподобна.

Рафаэль. А теперь, мамаша, разожми клешни и слушай. Джекки. (Поднимает пустой бокал.)

Джекки. Больше не осталось.

Стефан. В шкафу на верхней полке есть еще бутылка.

Мол (опережая Джекки). Теперь моя очередь. (Уходит на кухню.)

Госпожа Тристан. Это самый прекрасный миг в моей жизни. И этим я обязана искусству! (Рафаэлю.) Я тридцать лет служила в доме у Проспера ван Вейдендале.

Рафаэль. А кто это такой?

Госпожа Тристан (показывает на бюсты). Ван Вейдендале, композитор! В его честь выпущена марка! Да не притворяйтесь, что не знаете! Ван Вейдендале! (Сердито.) О нем ведь написано в энциклопедии, так же как о вас. (В слезах уходит.)

Рафаэль. Очень симпатичная у тебя мать.

Мол (возвращается из кухни). В шкафу ничего нет!

Джекки (все это время не прекращавшая поиски). А где здесь розетка?

Стефан. Вон там. (Показывает.) Может, помочь чем?

Джекки (целует его в щеку). Пока не надо, дорогой.

Рафаэль. Стефан знает здесь поблизости винный магазин.

Стефан. Уже почти полночь. Но я попробую разбудить Сандерса. В конце концов, не каждый же день… (Не сводит глаз с Джекки.)

Рафаэль. Старательный, как пчелка, отзывчивый, как сенбернар. Мол, разве он не бесподобен?

Мол. Он бесподобен.

Джекки. По-моему, он милый.

Рафаэль. Мол, пойди поищи этого Сандерса…

Стефан. Сразу за углом. У него бакалейная лавка.

Рафаэль. Скажешь, что от Стефана. Возьми три бутылки сухого. (Стефану.) Тебе ведь дают там в кредит?

Стефан. Э-э, да.

Рафаэль. Захвати еще бутылку коньяку, бутылку мятной и немножко зелени.

Стефан (без особой надежды). Только обязательно скажи, что я тебя послал. И назови мое настоящее имя: Стефан Вермеере. Потому что он не очень-то доверяет людям.

Мол. Три бутылки сухого, бутылка коньяку, бутылка мятной и немножко зелени. Будет исполнено, генерал. (По-военному отдает честь, щелкает каблуками и, как истребитель, со свистом уносится.)

Рафаэль. Иди сядь рядом, приятель. Устраивайся поудобнее. Теперь, когда мать ушла, мы можем поговорить. Ты, конечно, понимаешь, что вероятное вступление в «Федон» означает карьеру, положение, престиж. А тебе должно быть известно, что, каков бы ни был талант, каковы бы ни были художественные достоинства, карьера зависит от социально-экономических факторов…

Джекки. Он хочет сказать, гони монету…

Рафаэль. Джекки, я тебя уважаю, у тебя восхитительные ляжки, и ребенок твой будет лапушка, золотце, сокровище. Но сейчас я занят, и если ты еще раз откроешь рот, то…

Джекки (раздраженно). Я открываю рот, где и когда хочу. (Начинает плакать.) Вообще мне это надоело: чуть что, все упоминают мои ляжки. (Падает в объятия Стефана.) И никому нет дела до моей души.

Стефан (смущенно). Мне есть.

Джекки. Это только слова.

Стефан. Нет, правда.

Джекки. Почему?

Стефан. Это все так неожиданно.

Госпожа Тристан (в дверях, решительно). Я не дам больше запугать себя!

Стефан (сразу отпускает Джекки). Госпожа Тристан…

Госпожа Тристан. Никому. Я в своем собственном доме.

Рафаэль (с тоской в голосе). Опять начинаются сложности. Я вижу густой дым, слышу лязг цепей, чувствую запах дохлых крыс. О… (Обхватывает голову руками.)

Д ж е к к и. Подожди-ка. (Берет со стола колбасу и вторую половину курицы.)

Госпожа Тристан. Дохлые крысы в моем доме! И ты позволяешь такое говорить, Стефан?

Джекки передает колбасу и курицу Рафаэлю.

Рафаэль (жадно ест). Уже проходит. (Вздыхает.) Поэт должен питаться, Стефан, никуда не денешься. У меня постоянное чувство голода. К жизни, к красоте, к еде — ко всему. Это мрачное наследство, полученное от моих родителей, которые, как ты, наверно, знаешь, погибли во время бомбардировки Роттердама. Больше я их никогда не видел, но голод они оставили мне в наследство. Я должен есть, иначе сломаюсь. Конечно, кое-кто хочет, чтобы я сломался, не выдержал и, растоптанный, лизал чужие подметки, но… (Засыпает.)

Госпожа Тристан. Ах, бедняжка! Какой ужас! Простите меня, я не хотела.

Джекки. Да он просто пьян. Его мгновенно развозит.

Рафаэль храпит.

Стефан. Значит, он сирота. Как я. Ничего удивительного. Иногда мне кажется, что нам, сиротам, присуща какая-то особая чувствительность, она у нас в крови. Мы должны твердо стоять на собственных ногах. Отсутствие родителей обостряет наши ощущения, нас оттачивает самый лучший камень, имя которому одиночество.

Рафаэль (с закрытыми глазами). Хорошо сказано, приятель, полное одиночество.

Джекки. Мне нравится, как ты говоришь.

Госпожа Тристан (ехидно). Это потому, что вы здесь. Обычно он ничего не говорит.

Стефан. Мне так одиноко, Джекки, что я не могу выразить. У нас здесь живет старик, который любит чудить, и я должен приспосабливаться к его причудам, потому что он мой приемный отец. А еще здесь есть госпожа Тристан, которая заботится обо мне, ничего не могу сказать. Но порой приходит мысль: ну чем я здесь занят каждый день с двумя стариками? Мне же двадцать пять, а что делают другие двадцатилетние? Вот я читаю Франсуазу Саган[197] или заглядываю в стихи Рафаэля, и все-таки мне не хватает… (Запинается.) Каждый день я прихожу из банка и пытаюсь писать стихи, но я должен играть в шахматы с господином Баарсом, чтобы оттачивать свой интеллект, или идти с ним в кино, потому что, как он считает, это придаст моим стихам эпический настрой… (Запинается.)

Джекки. Мы тебе поможем.

Рафаэль (с закрытыми глазами). Можешь рассчитывать на нас, приятель.

Стефан. И то, что он называет меня «приятель», — мелочь, конечно, но как трогательно, как человечно, — просто не выразить словами…

Госпожа Тристан. Если тебе у нас так плохо, надо было раньше сказать. Выглядел ты вполне счастливым, весело насвистывал по утрам.

Стефан. Но вот здесь, внутри… (Показывает на сердце.)

Рафаэль. Отлично понимаю тебя, приятель. С этой особой каши не сваришь.

Стефан (словно его прорвало). Теперь я знаю, что все живут под стеклянным колпаком и это продолжается семьдесят лет. Но почему нельзя сказать об этом во всеуслышание?

Рафаэль. Этот юноша поэт, я чувствую. (Выпрямляется, у него пересохло во рту.) Ну где же Мол? Теперь, когда я услышал этот крик души, Стефан, мне легче сказать тебе то, что я хотел. Слушай. Если ты хочешь, чтобы на ближайшем заседании комиссии «Федона» я дал тебе высокую оценку, ты должен сделать взнос в фонд «Отверженных», как мы их называем. Отверженные — это великие мастера, виртуозы, которые из-за своего величия обречены на одиночество, всеми покинуты, терпят унижение и нужду. А твои высказывания доказывают твое сочувственное отношение к одиночеству, к духовным и материальным нуждам. Конечно, ты можешь сказать: я такой же великий, как любой из них, и тоже не имею опоры в жизни. Милый мой, если бы это было так, я бы немедленно от имени фонда перевел деньги на твой счет. Но это не так. У тебя есть опора, потому что ты становишься членом известного кружка «Федон». Понимаешь?

Госпожа Тристан (видя, что Стефан нерешительно кивает). Сколько он должен заплатить за это?

Рафаэль (великодушно). Пусть он сам определит сумму.

Госпожа Тристан. Знаете, Проспер ван Вейдендале никогда ничего на платил. Всегда платили ему. Он только получал. Даже если бы его жена не держала меховой магазин, он мог бы жить за счет своих произведений.

Рафаэль. Времена изменились.

Госпожа Тристан. И сколько же это стоит?

Рафаэль. Могу предположить, что Стефан, который живет в полном достатке, будет готов обеспечить по крайней мере год жизни одному отверженному мастеру, сидящему на мели.

Госпожа Тристан. Конечно. А нельзя ли платить ежемесячно? Так сказать, в рассрочку?

Рафаэль (раздумывая). В рассрочку? Я вас недооценил. Вы просто бесподобны!

Госпожа Тристан (польщена). Стараюсь из всех сил.

Рафаэль. Тогда позвольте записать первый месячный взнос в журнал нашего фонда. И каков же этот взнос?

Госпожа Тристан. Понимаете, откровенно говоря, существует маленькое препятствие между Стефаном и мной. (Решительно.) И как только это препятствие будет устранено, могу вас заверить, в распоряжении Стефана будет значительная сумма для вашего кружка.

Рафаэль. Да, но мастера в эту минуту страдают от голода. Когда, вы думаете, это препятствие…

Стефан (понимает, о чем идет речь). Потом, потом.

Рафаэль. Нужда поджимает, приятель.

Госпожа Тристан. Стефан, бессмысленно откладывать. (Рафаэлю.) Послезавтра. Взнос будет сделан послезавтра. Я бы сказала, с помощью кофейной ложечки.

Стефан. Нет, нет. Я не хочу.

Рафаэль. Но сколько может поместиться в кофейную ложечку! (И, так как никто не объясняет, он продолжает.) Тогда позвольте подождать до послезавтра. Я бы с удовольствием слушал до зари про вашего ван Видебале, но, увы, наше время истекло. Нам нужно в этот неурочный час еще искать пристанище. Позавчера мы покинули свое жилище и стали бездомными. Всю ночь смиренная троица бродила по пустынному городу в поисках места, где дева может родить. Но все гостиницы были закрыты.

Стефан (смотрит на Джекки). А ей пора рожать?

Джекки (смеется). Не к спеху. Разве что-нибудь заметно? (Становится боком.)

Стефан. Нет.

Джекки. Конечно, нет. Ему только две недели.

Стефан. Кому?

Джекки. Ребенку.

Рафаэль. Две недели назад она пришла ко мне в слезах и сказала, что кто-то в тот день заделал ей ребенка. Кто, где и как, она не хотела говорить.

Госпожа Тристан. Но откуда же она знает, если прошло всего две недели?

Джекки. Знаю. (Похлопывает себя по животу.) Он тут.

Стефан. Само собой разумеется, вы можете оставаться здесь, сколько хотите.

Джекки. Ты ангел! (Бросается ему на шею, целует, потом исчезает в коридоре.)

Госпожа Тристан. Но у меня нет ни одной свободной комнаты.

Рафаэль. В кухне есть раскладушка.

Стефан. Да, Джекки может спать на моей кровати, Рафаэль в кухне, а я здесь на диване.

Рафаэль. Если мне позволят расположиться здесь на голом полу, будет прекрасно. Знаете, я ночевал и под мостами в Париже, и на вокзалах в Берлине, под открытым небом, в росистой траве… Я закалился, это моя жизнь — жизнь одиночки, певца, поэта…

Входит Джекки, обвешанная рюкзаками, сумками, пакетами. Бросает все это посреди комнаты и принимается подсоединять проигрыватель, который держит под мышкой, к розетке у письменного стола.

Госпожа Тристан. Так не годится. Поймите меня правильно, мы очень рады дать вам приют, но…

Рафаэль. Да, знаю. Бесчувственному обывателю в потоке повседневности нравится давать приют свободной личности, это известно. Он утешается тем, что лев позволяет себя погладить. Поэтому все меня любят. Знаете, две недели назад один человек хотел взять меня с собой на Карибское море. Владелец ночного клуба. Клянусь вам. Правда, Джекки?

Джекки (занята своим делом). Мы бросили монетку, ехать или нет. Он загадал орла, а выпала решка.

Рафаэль. Но этот тип больше не появился.

Джекки (сердито). Я его тоже больше не видела. И теперь должна водить компанию с такой вот голью перекатной.

Рафаэль. Никакая я не голь и никуда не перекатываюсь. Попрошу уважительно относиться к моей бедности.

Мол (входит, нагруженный свертками из бакалейного магазина). Я на всякий случай прихватил всего понемножку. (Кладет свертки. Стефану.) Посмотрел я на твоего бакалейщика! Ничего себе! Как же он рассердился, когда я вытащил его из кровати! Говорит, у него грипп. А я ему: «Ну ты, грипп, не смеши меня, ерунда все это, не стоит кипятиться, ваше бакалейное сиятельство».

Госпожа Тристан. Где это он был? (Смотрит на обертку пакетов.) У господина Сандерса? В такой час?

Стефан. Да, за мой счет.

Госпожа Тристан. У тебя там нет счета!

Мол. Их бакалейное сиятельство с трудом ворочал языком. Не хотел, конечно. Только охи да ахи в ответ. «Что случилось, — спрашиваю, — азиатский грипп?» «Ох», — отвечает. (Выходит в коридор.) Такие дела!

Госпожа Тристан. Стефан, я тебя не понимаю.

Рафаэль. Джекки, принеси штопор.

Джекки (продолжает заниматься проигрывателем, но у нее ничего не получается). Сам принеси.

Рафаэль. Вот она, современная молодежь, госпожа Тристан, ни дисциплины, ни порядка, ни уважения. Куда это приведет? Поскорей бы умереть, чтобы не видеть, как в мире воцарится эта новоявленная порода эгоцентричных слабаков. (Шарит в свертках из магазина.) Прекрасно! Зелень. (Бросает покупки госпоже Тристан, которая с трудом их ловит.) Морковка, сырное печенье, сушеные креветки, икра. Ай да Мол! Просто ангел. Посмотрите-ка, коробка жевательной резинки с картинками участников гонки Тур-де-Франс. Ты их собираешь, Стефан? Я, например, собирал в детстве. У меня было шесть полных комплектов!

Мол (входит с велосипедом, на багажнике которого корзинка с табличкой: «Сандерс. Продовольственные товары»). Что скажете? Почти новенький!

Рафаэль. Красивый! Спасибо, Мол. (Пробует тормоз, поглаживает седло.) Ты прав, мне надо больше заниматься физкультурой. Каждое утро кататься часок. Замечательно!

Стефан. Ты взял велосипед?

Мол (кивает). Там не было мотоцикла.

Госпожа Тристан (в замешательстве). Но ведь это велосипед господина Сандерса!

Стефан. Пожалуйста, немедленно верни велосипед!

Мол. Почему?

Стефан. Действительно, почему… (Не знает.)

Мол. Тебе не нравится? Конечно, у него нет второй передачи, но…

Госпожа Тристан. Верните велосипед, молодой человек!

Мол. Что сделает их бакалейное сиятельство, если увидит меня с этим велосипедом? Вызовет полицию и упрячет Мола.

Рафаэль. Вот именно. Такая возможность совсем не исключена.

Джекки наконец приладила провод, и зазвучала песенка в исполнении ансамбля.

Джекки танцует в такт.

Рафаэль (Молу, который возится с велосипедным замком). Мол.

Мол. Да.

Рафаэль. Мол, этот велосипед… того. (Осматривает велосипед, качает головой.) Вот что я тебе скажу, Мол, это немецкая модель, этот велосипед напоминает мне о бомбардировке Роттердама, о моих родителях. Я не могу ездить на таком велосипеде.

Мол (пристально смотрит на велосипед, потом отступает на несколько шагов). Черт побери! Немецкая тварь! (Выкатывает велосипед за дверь.)

Госпожа Тристан. Как вы, интеллигентный человек, о котором написано в энциклопедии, можете терпеть такое общество! Не понимаю. Он ведь…

Рафаэль. Несчастный. Как вы и я.

Джекки. Внимание, начали! (Очень громко включает проигрыватель и подпевает.)

Госпожа Тристан. Стефан, я больше не могу. Пойду спать…

Рафаэль (берет ее руку, проникновенно смотрит ей в глаза, целует руку). Спите спокойно.

Джекки. Вам бы сделать начес вперед, дорогая. Вот так. (Меняет госпоже Тристан прическу.)

Госпожа Тристан (в смущении). Спасибо. Да-да. Спасибо. (Убегает.)

Стефан (растерянно наблюдавший за всем этим, идет к двери и кричит вслед). Насчет препятствия… с кофейной ложечкой… не хочу больше слышать об этом. Госпожа Тристан, я не хочу больше слышать.

Рафаэль (делает граммофон потише). Что вы все время о какой-то ложечке?

Стефан. Ничего. Пустяки. (Смеется.) Поэтическая вольность.

Рафаэль. Она тоже сочиняет стихи?

Стефан. Нет. Но она мне помогает. Всё вокруг помогает. Разве не так? Ты ведь знаешь, что настоящему поэту помогает все, что его окружает. Вот и Мол мне помог, хоть и появился совсем недавно в этом доме. Почему, ты думаешь, Мол пришел с велосипедом? За этим кроется нечто большее, чем ты предполагаешь. Так вот, Мол украл велосипед для того, чтобы недвусмысленно напомнить мне, что мне никак нельзя забывать про велосипед.

Рафаэль. Я пошел спать.

Стефан. Знаешь, я три недели сочиняю стихотворение. Первая строчка уже есть. (Джекки.) Закрой глаза. (Она закрывает глаза, и он читает ей прямо в лицо.) Мама, я еду без рук!

Рафаэль. Неплохо. Немного загадочно. А дальше?

Стефан. Все.

Рафаэль. Ах, так?

Джекки. Мне очень нравится.

Стефан. За душу берет, правда? Эта строка пришла из далекого прошлого, когда я был совсем маленьким мальчиком.

Рафаэль. Я так и думал.

Стефан. Я ехал на новом велосипеде. Мама была еще жива, она стояла в саду у нашего дома, ярко светило солнце, и она задумчиво смотрела перед собой. Рядом с садом проходило шоссе, по которому я ехал и все пытался отпустить руль, и тут она посмотрела на меня, и я вдруг поехал без рук!

Вдалеке слышится детский голос: «Мама, посмотри, я еду без рук!»

Я крикнул ей: «Мама, посмотри, я еду без рук!» И тут руль повернулся, и я упал на обочину, на гравий. (Слезы катятся у него по лицу.)

Джекки. На гравий.

Стефан. До сих пор заметно. Посмотри. (Показывает на бугорки на своей щеке.)

Джекки. Ой! (Гладит его по щеке.)

Рафаэль. Ничего не скажешь, волнующая история. Но чтобы об этом стих…

Джекки. Помолчи! Какой ты бессердечный! Он ведь упал! (Стефану.) Надо было следить за рулем!

Стефан. Знаю.

Рафаэль. Стефан, не хочу злоупотреблять твоим гостеприимством, я уже говорил, что привык всю жизнь спать на камнях, но все-таки позволь мне на четверть часика залезть в твою постель. Я больше не могу. (Берет из пакетов еду, пару бутылок.) Но прежде чем пойти спать, я должен тебе кое-что сказать. Не надо вспоминать детство, не попадайся в эту соблазнительную ловушку. Вслушивайся, настрой ухо на все, что происходит вокруг, и, когда дух, оплодотворенный внешним миром, соберется снести яйцо, забудь про детство и детские забавы, ляг в кровать, как женщина, у которой начались схватки. Просто и естественно. Будь проще, Стефан. (С бутылками и провизией в руках идет к двери в спальню.) Будь проще. Пока. (Уходит.)

Стефан. Никто меня не понимает.

Джекки. А почему тебя должны понимать?

Стефан. Действительно, почему?

Джекки. Спроси у кого-нибудь другого.

Стефан. Мы все умрем, и очень скоро.

Джекки. Я вижу, ты опять начинаешь канючить. Это не для меня. У меня есть мой проигрыватель, мои летние платья, моя прическа и мой ребенок; не смей опять разглагольствовать о жизни и смерти и спрашивать «почему?», а то я тоже начну, потому что ты мне нравишься, и не успеешь оглянуться, как у меня опять сдадут нервы.

Стефан (оглядывается по сторонам). Мы одни.

Джекки. Ну и что?

Стефан. Можно я тебя поцелую?

Джекки. Если хочешь. (Они целуются, Джекки вырывается и хватает свои вещи.)

Стефан. Ты куда?

Джекки. На кухню, спать на раскладушке.

Стефан (загораживает дверь в кухню). Кто отец?

Джекки. Чей отец?

Стефан. Твоего ребенка.

Джекки. Не твое дело.

Стефан. Мое. Теперь мое.

Джекки. Почему это?

Стефан. Потому что я тебя поцеловал.

Джекки. Ты слишком часто ходишь в кино.

Стефан. Что мы теперь будем делать?

Джекки. С чем?

Стефан. С Рафаэлем и Молом. Мы им скажем? Кому из них я должен сказать? Я имею в виду, чья ты девушка, Рафаэля или Мола?

Джекки. Что ты должен сказать?

Стефан. Что я влюбился.

Джекки. Ты? В кого?

Стефан. В тебя.

Джекки. Ты живешь в прошлом веке.

Стефан. Можно… можно я укушу тебя в руку?

Джекки. Можно. (Он тихонько кусает ее руку у локтя, она отталкивает его, улыбается и идет в кухню.)

Стефан (когда дверь закрывается, смотрится в зеркало, целует зеркало, принимает романтический вид, кривляется, декламирует). Ты мне, зеркальце, скажи, кто на свете всех милее?

Действие второе

Когда поднимается занавес, звонит телефон. На диване под пледом лежит Мол. Невдалеке на полу на подушках спит Стефан. Наконец он поднимается и, бурча что-то, идет к телефону.

Стефан. Да, тетушка. Конечно, нет, тетушка. Я отпросился из-за дня рождения господина Баарса. Да. Угу. Угу. Но ведь у меня гости. Спят на полу. На подушках. Все трое. Нет, не вместе. Один в кухне. Нет, конечно, не на моей кровати, как вы могли подумать. Это поэт. О нем написано в энциклопедии.

Из кухни выходит заспанная Джекки, на ней только трусики и лифчик. Она проходит мимо Стефана и ставит пластинку. Звучит громкая музыка. Джекки идет обратно в кухню.

Стефан (вынужден кричать). Это соседи шумят. Да, ссорятся. Э-э, оркестр. Они репетируют. Постучать в стенку? (Стучит по полу, Мол поворачивается на другой бок, но не просыпается.) Вы слышите, как я стучу? Да. (Добирается до проигрывателя и уменьшает звук.) Точно. Значит, вы придете на праздник.

Джекки возвращается, бросает на Стефана сердитый взгляд и снова усиливает звук.

Стефан (кричит). Они опять начали, тетушка! (Пластинка останавливается, а Стефан все еще кричит.) Я скажу им. Полицию вызову.

Джекки берет у него трубку и кладет на рычаг.

Джекки. Никогда, слышишь, никогда не трогай мой проигрыватель.

Стефан кивает.

Джекки. Это единственное, что у меня есть.

Стефан ехидно улыбается.

Джекки. Я больше не люблю тебя. Ты какой-то чокнутый.

Стефан. Это всегда по утрам.

Джекки (закуривает, качает головой). Ты чокнутый, Стефан. Я таких еще не встречала: пока темно, ты трудишься, как пчелка, а когда наступает день, превращаешься в робкого юнца.

Звонит телефон. Джекки снимает трубку.

Кого? Какого Стефана? Да здравствует Сталин! (Кладет трубку.)

Стефан. Это моя тетушка. Она воспитывала меня с тринадцати лет.

Джекки. Не надо винить ее за это. Кто-то же должен был этим заниматься. Ведь воспитание иногда приносит пользу. Взять хотя бы меня. Почему я ничего не добилась в жизни, почему я не в Голливуде? Потому что меня никто не воспитывал. Недавно я сидела с одним хорошим знакомым в ресторане, он хотел взять меня с собой на Карибское море и оплатить все расходы. Так вот, обедали мы, и я совершенно спокойно, не придавая этому никакого значения, высморкалась в скатерть. Ты не поверишь, он от злости налился кровью, даже не мог больше есть! Швырнул салфетку на пол и ушел! С тех пор о нем ни слуху ни духу. А он даже соглашался взять с собой Рафаэля, если я поклянусь на Библии, что не сплю с ним.

Стефан. А разве нет?

Джекки. Было, конечно. Я жила у него в доме, и иначе было невозможно. Но с тех пор прошло уже не меньше четырех недель, все в прошлом. Тот, с Карибского моря, был хозяин ночного клуба. Он собирался вывести меня на сцену. Честное слово. Номер должен был называться «Рок-н-ролл в пустыне». Зеленая шаль, две розочки вот тут. Да, один разок высморкалась — и тю-тю. Не понимаю я этих мужиков. Хотя тот, из ночного клуба, все делал основательно. Сначала, говорил, пробный танец, вроде испытания, чтобы не купить кота в мешке. Нельзя ведь, ни разу не выходя к рампе, вдруг изобразить и чувственность, и страсть, и рок-н-ролл в пустыне. Вообразить, как он говорил. (Кричит.) Увижу ли я тебя когда-нибудь, Карибское море? (Тише.) Увидит ли мой ребенок Карибское море? Нет, бедняжка вырастет под дождем и в тумане, как и его мама. Ты не хочешь есть?

Стефан. По утрам никогда не хочу есть.

Джекки (качает головой). Ты и правда чокнутый. Но я питаю к таким слабость. (Пристально смотрит на него.) Знаешь, если бы я себя не сдерживала, я б в тебя влюбилась. По-настоящему. Чтобы сердце горело и трепетало, чтобы плакать и жить одной любовью. Тебе пришлось бы привыкнуть!

Стефан. Что может быть прекраснее!

Джекки. Но я решила выкинуть всех мужчин из своей жизни.

Стефан. Почему?

Джекки. Ради ребенка. Мы вместе пойдем с ним по жизни, вдвоем — против всех вас.

Стефан. Понимаю.

Джекки. Ты серьезно? Или просто мне поддакиваешь? Ты какой-то тихоня. Я тебе не верю. Ты правда такой робкий или притворяешься, чтобы соблазнять девушек? Распускаешь нюни, что упал с велосипеда, про маму и всё такое.

Стефан (с усмешкой). Может быть.

Джекки. Я-па те-пе бя-па лю-пу блю-пу.

Стефан. Что?

Мол храпит.

Джекки (кричит). Мол! Мол! Он везучий, но и он скоро нарвется.

Стефан. Он вор.

Джекки. Да, но глупый вор. И никогда не поумнеет. Это у него от отца, тот тоже был не больно сообразительный.

Стефан. Он что, тоже был вор?

Джекки. Да. У нас был один отец. Мол — мой братишка. Позавчера нас выставили из дома Рафаэля за то, что Мол открутил все дверные задвижки и продал. Он когда-то слышал, что во время войны медь и цинк ценятся не меньше золота. И вот позавчера по радио передали, что американцы высадились в Антверпене, а русские уже в Германии. Потом оказалось, что это радиоспектакль, но мы узнали об этом уже после того, как все задвижки были проданы.

Стефан. Надеюсь, здесь он этого не сделает.

Джекки. Будь уверен. Он никогда не делает одно и то же дважды. Здесь он найдет что-нибудь новенькое. Не смотри так на мои ляжки.

Стефан (отворачивается). А я и не смотрю.

Джекки. Я тебе нравлюсь? (Принимает соблазнительные позы, копируя красоток с журнальных обложек, он смотрит в замешательстве. Она ставит ту же пластинку, кружится вокруг него, теребит ему волосы.) Я-па те-пе бя-па лю-пу блю-пу. Стан-пан цу-пу ем-пем?

Входит Рафаэль. У него мрачное лицо, волосы взлохмачены, костюм помят. Он выдергивает штепсель проигрывателя из розетки, садится на диван возле Мола и неподвижно смотрит перед собой.

Стефан. Привет, Рафаэль. Хорошо выспался? (Джекки.) Он что, сердится на меня? Я сделал что-нибудь не так? Ну, тогда я пошел готовить кофе.

Рафаэль. Мне без молока. (Джекки.) Я скоро стану управлять этой страной, и моя грозная воля будет законом, тебя первую поставят к стенке, не посмотрят, что беременная. То, что этот олух провел с тобой ночь, меня не волнует. Но того, что я сейчас слышал, я от тебя не ожидал. После всего, что я сделал для тебя! Ты не имеешь права! Не-пе им-пим е-пе ешь-пеш пра-па ва-па. Ты превращаешь все, что было между нами, в прах! Между нами все кончено, ладно, но пусть хоть останется наш язык. Ты обучила меня этому языку в минуты нашей исступленной страсти, он принадлежит только нам, единственный человеческий язык на свете. А теперь ты разговариваешь на нем с этим кре-пе ти-пи ном-пом! Джекки, как я унижен! Я-па те-пе бя-па лю-пу блю-пу — как часто я шептал тебе эти слова и слышал их в ответ, когда мы делили ложе! А теперь это превратилось в пустую болтовню, эти же слова ты говоришь какому-то… Утро полетело к черту. И весь день, наверно, тоже. Сегодня настанет мой конец, я погибну, сгину, превращусь в ничто.

В кухне свистит чайник.

Что ЭТО?

Джекки. Кофе.

Рафаэль. Этот парень просто святой.

Джекки. Он любит людей. (Стефану, который входит с чашками.) Правда, Стефан?

Стефан. Кто? Я? Конечно. А вы разве нет?

Рафаэль. Не лги, Стефан, ты не любишь людей.

Джекки уходит на кухню.

Вот тебе пример. Я сижу здесь с моим ангелом Молом и пытаюсь спокойно начать новый день, в состоянии полной релаксации поглощаю неприятные запахи, окружающие нас, — короче, сосредоточиваюсь на обыденной повседневности. А что делаешь ты? Болтаешь-балаболишь у меня над ухом, а оно так чувствительно к малейшему колебанию в этот неурочный час, что перестает слышать. Ты говоришь, что любишь людей, но первое, что делаешь с утра пораньше, — нахально суешь нос в чужие дела, мешаешь человеку в самые лучшие мгновения дня, когда ангелы еще летают вокруг, когда человек еще способен думать обо всем на свете. Следовательно, ты не любишь людей, потому что ты не любишь одного человека. Следовательно, тебя нужно поставить к стенке. (Обращается к Джекки, которая приносит кофе и разливает по чашкам.) Спасибо, дорогая. (Стефану, который пьет кофе.) И ты говоришь, что любишь людей! Каждый день над твоей головой поднимаются самолеты (угрожающе показывает наверх) и кружат с кобальтовыми бомбами в чреве. Ты хоть одним словом, хоть одним жестом когда-нибудь протестовал против этого? Молчишь! А кто молчит, тот соучастник. (Пьет кофе.) Отменный кофе. (Указывает пальцем на Стефана.) Ты несешь ответственность за кобальтовую бомбу!

Стефан. Мне очень жаль. А что я должен сделать?

Рафаэль. Неважно — что, только не утверждай, будто ты любишь людей. Добавь сахару, дорогая. Впрочем, не принимай близко к сердцу, Стефан, не один ты такой.

Мол (несколько раз вдохнул аромат кофе и наконец проснулся). Кофе. Привет, ребята.

Стефан. Привет.

Джекки. Привет, Мол.

Мол идет на кухню.

Рафаэль. Да ты не волнуйся. Вопросы существуют для того, чтобы их задавать, вот и все. Такова людская доля. Что говорил Чжуан-цзы[198]? «Человек не должен ничего любить, тогда он будет неуязвим». Значит, давая любой ответ, ты просто умываешь руки, вот и все — пусть эта кобальтовая бомба падает. Никто не заслуживает лучшей участи. Так хоть не надо будет корчиться от рака в своей конуре. Чем быстрее она упадет, тем лучше. (Показывает себе на голову.) Пусть падает вот сюда.

Мол (входит из кухни). Джекки, там в шкафу было печенье!

Джекки. Я все съела. Мой ребенок должен питаться.

Рафаэль. А мы загибаться. И ни крестов, ни венков. Тишина и покой. Местами только трепыхающаяся радиоактивная моль. И мы счастливы. Я думаю, что целый день сегодня пролежу в кровати. Окружающее не настраивает на оптимизм.

Раздается «ку-ку», и входит госпожа Тристан с подносом пряников.

Госпожа Тристан. Здравствуйте, все спали без дурных снов?

Рафаэль оглядывает пряники.

Рафаэль. Миндальные, вишневые. Позвольте мне попросить вашей руки.

Госпожа Тристан. Вы насмехаетесь над самым святым.

Рафаэль. Но прежде я хотел бы узнать одну вещь: вы с утра сегодня уже сделали что-нибудь против кобальтовой бомбы?

Госпожа Тристан. Я в эти дела не вмешиваюсь.

Рафаэль. Прекрасно, я уважаю любую точку зрения, в том числе и неистребимый оптимизм.

Госпожа Тристан (Стефану). Ты хорошо спал, мой мальчик?

Стефан (резко). Нет, и вы знаете почему.

Госпожа Тристан. Понимаю. Принять решение, даже когда оно полно благих намерений, иногда бывает тяжело.

Рафаэль (жуя пряник). Вишневые — самые вкусные.

Госпожа Тристан (радостно). Я так и знала. Проспер ван Вейдендале тоже обожал их. Я абсолютно уверена, что между гениями всех времен существует родство душ. А вы? Родство чувств, желаний.

Рафаэль. Какое-то существует.

Мол. Это точно!

Рафаэль (смотрит на Мола, который ест пряник). Даже Мол, которого можно назвать гением зла, чтит это родство.

Мол. Да, я плохой. Ничего не поделаешь.

Госпожа Тристан. Это только кажется. Человек по природе добр. Он стремится к добру. Как раз вчера по телевизору досточтимый господин ван хет Реве сказал: «Не делай ближнему своему того, что ты не хочешь, чтобы делали тебе самому».

Рафаэль (берет четыре пряника и направляется в спальню). Мол, ну разве она не бесподобна?

Мол. Бесподобна.

Рафаэль уходит.

Госпожа Тристан. От этого человека исходит огонь и уверенность и вместе с тем простота и скромность. Он очень напоминает мне Проспера. Эта невинность… это изящество. Послушай, Стефан, вчера мы говорили, э-э… о здоровье господина Баарса, так вот я хотела бы обсудить это с тобой наедине.

Стефан (не спуская глаз с Джекки). Чуть позже, госпожа Тристан, я зайду к вам.

Мол. Не слишком-то он любезен с вами. Стефан, почему ты грубишь госпоже Тристан?

Госпожа Тристан. Оставьте его, он не со зла.

Мол. Не понимаю, как можно быть таким грубияном! Даже такой негодник до мозга костей, как я, и то не посмел бы поступить так с вами, госпожа Тристан.

Госпожа Тристан. Это значит, что вы еще не до конца испорчены. Может, не хватает самой малости, чтобы наставить вас на путь истинный.

Мол. Какая прелесть! Вы это серьезно?

Госпожа Тристан. Если вы начнете ежедневно читать по нескольку строк из Книги книг. Я, например, каждый вечер читаю из старой Библии моего дедушки, в серебряном переплете.

М о л. В серебряном переплете? А можно взглянуть на эту самую Книгу книг?

Госпожа Тристан. Конечно. Послушай, Стефан, нужно успеть все приготовить к празднику. Ты понимаешь, что я имею в виду.

Стефан. Оставьте меня в покое.

Мол. Так можно сейчас посмотреть на эту серебряную книгу?

Госпожа Тристан. Да, только руками не трогать. Я сама почитаю вам.

Моли госпожа Тристан уходят.

Джекки. Она беспокоится за тебя.

Стефан. По крайней мере на словах.

Джекки. Ты тоже не любишь, когда тебе докучают, пусть даже с самыми лучшими намерениями? Как мы похожи! Я не выношу людей и терпимо отношусь только к старикам, которые тихо сидят и рассказывают о прошлом, никому не мешая. Мне бы хотелось, чтобы ты был старенький, морщинистый дедушка, а не пронырливый, постоянно что-то выслеживающий бойскаут.

Стефан. Я вспоминаю прошлую ночь.

Джекки. То была ночь, а теперь день, новый ясный день.

Стефан (обиженно). Ну ладно, Белоснежка. (Сердито собирает чашки и уходит на кухню. Слышно, как он моет посуду.)

Джекки красит ногти, напевая. Входит Баарс в космическом скафандре. Они узнают друг друга и оба пугаются.

Джекки. Герард! Черт возьми, Герард!

Стефан (из кухни). Что ты сказала?

Баарс делает отчаянные знаки, прижимает палец к губам, закрытым скафандром.

Джекки. Ты отправляешься на Луну, Герард? (Язвительно смеется.)

Баарс усиленно жестикулирует, призывая ее замолчать.

Стефан (из кухни). Не могу разобрать, что ты говоришь. Знаешь, Джекки, мне кажется, я понял, как надо. Я-па те-пе бя-па лю-пу блю-пу! Правильно? Я разгадал!

Баарс (сняв скафандр, кричит). Что? Что я слышу?

Стефан (показывается в дверях). Здравствуйте, господин Баарс. Это моя подруга Джекки.

Баарс. Что ты сказал, Стефан, повтори!

Стефан. Здравствуйте, господин Баарс. Это моя…

Баарс. Нет-нет, до этого. Просто возмутительно!

Стефан (задумывается). А, это! Это у нас с Джекки такой тайный язык. Только шифр я вам не открою.

Джекки. Он его хорошо знает.

Баарс. Даже слишком хорошо!

Стефан. Тогда скажите. А, вот видите! Это она меня научила. Я все утро тренировался. Послушайте. До-по бро-по е-пе у-пу тро-по.

Баарс. Замолчи, Стефан, не береди рану!

Стефан. А что такое?

Баарс. Так, Стефан, я первый раз объяснялся в любви. Ирме де Фиссер, в двенадцатом году.

Стефан. Какое совпадение!

Баарс. Ты только что зачеркнул, уничтожил всю мою юность, Стефан. Язык, которым я изъяснялся с любимой, ты выбросил в помойное ведро, где роются все кому не лень!

Джекки (сердито Баарсу). Не надо было учить меня!

Баарс. У тебя нет никакого уважения к человеческой душе!

Джекки. Ау тебя ко всему остальному!

Стефан. Так вы знакомы?

Баарс. Нет, конечно. Кто эта особа? Что она здесь делает?

Джекки. Разумеется, я совсем не знакома с этим господином. Ведь это не он две недели назад бросил меня одну в ресторане, это не он обещал мне поездку на Карибское море!

Баарс. Мальчик, почему ты не на работе?

Стефан. Вы же сами сказали, что в день вашего рождения я…

Джекки. Так это у него день рождения? Значит, он живет здесь? (Баарсу.) Ты живешь здесь? (Злорадно смеется.)

Баарс. Как она попала сюда?

Стефан. Так вы ее знаете?

Баарс. Разумеется, мой мальчик. Отец должен быть откровенен со своим сыном. Я хорошо знаком с Джекки. Даже очень хорошо.

Джекки. Это он и есть, тот самый тип, который обещал мне круиз по Карибскому морю.

Стефан. Господин Баарс? И рок-н-ролл в пустыне тоже он?

Баарс. Что?

Стефан. А где находится этот ночной клуб?

Баарс. Какой ночной клуб?

Стефан. Владельцем которого вы являетесь?

Баарс. А, этот… Я рассказал ей об этом клубе, потому что хотел доставить ей удовольствие. Что еще может несчастный старик рассказать такой девушке?

Джекки. Ты бросил меня в ресторане, за столиком, и я ждала целый час, у меня ведь не было ни гроша в кармане! Я была вынуждена пойти с органистом в тот вечер.

Стефан. Господин Баарс! Как вы могли! Такая девушка…

Баарс. Я не ищу оправданий. В моем возрасте либидо работает на ускоренных оборотах. Я посыпаю голову пеплом. (Обнимает Джекки.) Прости меня.

Джекки. А потом являешься сюда с невинным видом, да еще в этом скафандре!

Стефан. Оставьте ее в покое! (Вырывает Джекки из объятий Баарса.)

Джекки. Ты только посмотри! (Баарсу.) Можно подумать, он мой хозяин!

Рафаэль (входит с сигарой во рту, ищет спички, при виде Баарса останавливается). Здравствуйте, майор! Я думал, при современных темпах проведения испытаний вы уже расщепились на атомы!

Баарс (строит гримасу). Кто вы?

Рафаэль. Вы меня не знаете, но зато я вас знаю. Несколько дней назад в баре «Кукарача» вы беседовали с господином Реми из Промышленного банка. Речь шла о вашем племяннике Стефане.

Баарс. О каком племяннике? О моем сыне!

Рафаэль. Вы говорили о его стихах, а я подслушивал. Мне хорошо известна ваша секретная деятельность в качестве пилота-испытателя. Хочу вам сразу сказать, майор, ваши испытательные полеты — единственный подвиг в наше время, никчемный, смертельный и глупый. Я восхищаюсь вами, майор.

Баарс. Благодарю вас.

Рафаэль. Меня зовут Рафаэль тен Харент, и, поскольку я тоже поэт, я осмелился прийти в гости к вашему племяннику. Если вы не возражаете, конечно.

Мол (входит). Здравствуйте, господин ван Дирендонк. (Поскольку Баарс не обращает на него внимания, робко проходит мимо него и обращается к Джекки.) Что он здесь делает?

Джекки. А ты его знаешь?

Мол. Конечно. Это господин ван Дирендонк, у него дела с Толстым Максом. И еще он скупает медь и цинк.

Джекки. Кто? Он?

Мол. Да. Он тайный компаньон Толстого Макса.

Джекки. Значит, это он скупил у тебя все задвижки из дома Рафаэля?

Мол (кивает, шепчет). Толстый Макс говорит, что он один из самых богатых людей в городе.

Госпожа Тристан (входит с подносом, на котором стоят рюмки и бутылка вина; начинает петь, Стефан в раздумье подпевает, к ним присоединяется Мол). С днем рожденья поздравляем, многих лет тебе желаем.

Рафаэль. Так это у вас день рождения, майор?

Баарс (Стефану). Мне что-то не по себе, сынок.

Рафаэль (Стефану). Так он твой отец?

Стефан. Ты же слышал.

Госпожа Тристан. С днем рождения!

Все, кроме Джекки, пожимают Баарсу руку.

Баарс (садится). Я смущен, я в смятении. Я так растроган! Просто голова идет кругом. Я очень признателен всем вам, кто бы вы ни были.

Мол. Гип-гип!

Все (кроме Джекки). Ура!

Госпожа Тристан (раздает рюмки, Баарсу). А этот большой бокал вам.

Стефан. Нет-нет! (Отбирает бокал у Баарса. Видя, что все удивлены, поясняет нехотя.) Еще слишком рано.

Баарс. Ты прав, мой мальчик, момент рождения еще не наступил. Это случится только в одиннадцать с чем-то вечера. Еще слишком рано для Бахуса, но уже слишком поздно для слез.

Джекки. Тебе хорошо говорить: слишком поздно для слез.

Стефан (собирается с духом). Господин Баарс, вам должно быть стыдно так вести себя по отношению к Джекки.

Баарс. Стефан, разве может сын осуждать отца? Вспомни, что случилось с сыновьями Ноя[199]!

Госпожа Тристан. Тогда, может быть, чашечку кофе?

Стефан. Нет-нет! Вам нельзя ничего пить сегодня, ни капли.

Баарс. Что это значит?

Госпожа Тристан (понимает, чего боится Стефан). Ах, Стефан, что за глупости! Ведь не сейчас же! У меня и в мыслях не было. Лучше потом, за столом, все честь по чести.

Баарс. Когда я вас слушаю, у меня возникает чувство, будто я попал в зверинец. Я понимаю, что в наше время умение общаться утрачено, однако к чему разговаривать на обезьяньем языке?

Рафаэль (Джекки). Что у тебя с этим пилотом?

Джекки. Да это тот самый, с Карибского моря.

Рафаэль. Майор? (Подходит к Баарсу.) Майор, вы герой эпохи Ренессанса: эрудит, провидец, творец. Я преклоняюсь перед вами. Вы читали мои произведения и, по словам Джекки, так высоко оценили их, что даже пригласили меня с собой на Карибское море.

Баарс (устало). Разве я вас пригласил?

Рафаэль. Да.

Баарс. Всевозможные недоразумения помешали мне…

Мол. Господин ван Дирендонк, а почему бы и мне не поехать с вами на Карибское море?

Баарс (смертельно устало). Мы разве встречались раньше?

Мол. Нет. Но я приятель Толстого Макса. Его еще называют Жирный Макс. Вы знаете, о ком я говорю.

Баарс. Действительно, мы иногда сотрудничаем с Толстым Максом.

Мол. Вот видите! Почему бы и мне не поехать на море, господин ван Дирендонк? Эти двое целыми днями примеряют в магазинах тропические наряды, а я должен смотреть на них, как нищий. Почему мне нельзя поехать? Вы что-нибудь имеете против меня?

Баарс (не выдерживает). Боже, у меня ведь сегодня день рождения.

Рафаэль. Когда, по-вашему, возможен отъезд, майор?

Баарс. Завтра. Послезавтра. В следующем году.

Рафаэль. Значит, вы еще не выкинули эту идею из головы?

Баарс (из последних сил). Я никогда ничего не выкидывал из головы, любезный господин.

Госпожа Тристан (с усмешкой). Ему нельзя говорить «господин».

Рафаэль (поспешно). Да, уж лучше не надо. Я начинаю от этого нервничать. Говорите «Рафаэль». Просто «Рафаэль».

Баарс. Но вы же говорите мне «майор»!

Рафаэль. Так вы и есть майор. Не думайте, что мы не заметили. (Победоносно размахивает скафандром.) Может быть, в подвалах этого дома идут секретные испытания, и поэтому вы поселились в таком убогом жилище?

Баарс (с готовностью кивает). Вы угадали. Но больше ни слова! Вы тоже пилот?

Рафаэль. Нет, я поэт. Просто поэт.

Баарс. Стефан, подойди сюда. Перед тобой поэт. Посмотри на него внимательно. Ты хочешь вот так же идти по жизни?

Стефан. Да, очень хочу. О нем даже написано в энциклопедии.

Баарс. Любезный мой поэт, я делаю для моего сына все, что в моих силах. Я к тому же его духовный отец, ментор, как говорили в наше время, но латынь сегодня не в моде. Я научил парня танцевать и играть в бильярд, я брал его с собой в космос, и мы путешествовали во времени, мы бродили в полях по росе в четыре утра, я оттачивал его интеллект и развивал инстинкты, короче, я способствовал его становлению как поэта. Но смелости, упорства, таланта и моей помощи недостаточно, чтобы поэт нашел себя в этом мире. Человеку нужен каркас, и его может построить только такой специалист, как вы. Короче, по случаю дня моего рождения я призываю Ассоциацию примирения с конголезцами обойтись своими средствами и годик подождать своего чека. А вам я предлагаю двенадцать тысяч франков в месяц. Вы будете учить Стефана поэтике. Мы вместе сделаем из этого скромного служащего настоящего сына богов.

Госпожа Тристан (в восторге). О, Стефан!

Рафаэль. Не знаю, хватит ли у меня на это времени.

Баарс. Хорошо, двадцать тысяч!

Мол. Царствие небесное!

Рафаэль. Сейчас трудные времена.

Баарс. Двадцать две тысячи — это мое последнее слово.

Госпожа Тристан. О, Стефан, я так счастлива!

Баарс. Как вас зовут?

Рафаэль. Рафаэль.

Баарс. Дорогой Рафаэль, я чую в вас гения, а если я что-то чую, то так оно и есть. Не раздумывайте. Договорились? Двадцать две тысячи, а для налоговой инспекции декларируем десять.

Рафаэль. Мне кажется, он стоит того, чтобы я с ним занимался.

Баарс. Браво!

Госпожа Тристан. О!

Баарс. Отлично, первый урок!

Рафаэль. Что вы сказали?

Баарс. Что вы сейчас должны начинать свой первый урок. Я так хочу. В день моего рождения. Я хочу сравнить вашу методику со своей.

Рафаэль. Это невозможно, господин Баарс. Вы ведь знаете, как это непросто, нужно настроиться, погрузиться в атмосферу.

Баарс. Разумеется. Я потерял голову. Простите меня, старика, который испытал в жизни все, кроме лирики и смерти. Но эта последняя не заставит долго себя ждать. Совсем скоро медленная Лета поглотит меня, я чувствую, Харон[200] уже ждет, дети мои. Но будем веселиться до самого конца. Ха, ха, ха.

Все смеются вместе с ним, Мол — громче всех. Потом все снова становятся серьезными.

Госпожа Тристан. Наш дом совершенно преобразился, не правда ли, господин Баарс? Молодость и свежий ветер ворвались сюда.

Баарс обнимает Джекки за талию.

Джекки. Если господин майор, он же владелец ночного клуба, он же скупщик меди и цинка, не обидится, я бы предпочла, чтобы он убрал свои грязные лапы. (Направляется в спальню.)

Баарс. Несчастная девушка.

Мол. Ах, эти бабы, господин ван Дирендонк!

Стефан. Мне кажется, что в ее положении вполне оправдан бунт против человека, который воспользовался ее доверчивостью!

Баарс. Кто мог это сделать? Если бы я это узнал, я б его убил!

Стефан. Я знаю, что говорю.

Баарс. Не хочешь ли ты сказать, Стефан, что я и эта девушка… что я, твой отец…

Госпожа Тристан. Ну, мне пора заняться индейкой. (Рафаэлю.) У нее на голове будет митра, потому что господин Баарс учился на священника, а в клюве — купюра в тысячу франков — знак того, что господин Баарс финансист.

Баарс. Господа, наша беседа меня не только чрезвычайно взволновала, но и утомила. (Госпоже Тристан.) Покажите-ка мне вашу индейку!

Оба уходят.

Рафаэль. Этот человек вызывает уважение. Ну что, Стефан, завтра первый урок. Начнем с самого начала. С того, что произошло еще до твоего рождения с твоими родителями в момент зачатия. Какие факторы могли оказать влияние на тебя в утробе? Полагаю, что ты появился на свет в срок?

Стефан. Кажется, да.

Рафаэль. Дальше, как ты появился на свет, где, каким образом и зачем.

Стефан. Это затруднительно сказать. Тебе не кажется… что момент моего зачатия…

Рафаэль. Наши помыслы чисты, но мы должны подходить к делу научно.

Стефан. Тогда нужно исследовать и мою бабушку. Я очень любил ее, когда был маленький.

Рафаэль. Это бывает.

Стефан. Моя бабушка часто рассказывала мне о своих родителях. Или так далеко не надо?

Рафаэль. Там будет видно.

Стефан. Дело в том, что моя бабушка в детстве была очень несчастна. Она чувствовала себя никому не нужной. Однажды она сидела на кухне и плакала, но никто не обращал на нее внимания. «Все обращаются со мной как с собакой, — сказала она и залезла под стол. — Я собака, — сказала она, — бросьте мне кость».

Рафаэль. Любопытно.

Мол. Ах, бедняжка!

Стефан. Все происходящее со мной так странно и так прекрасно! Рафаэль, Мол, вы здесь, в моей комнате, я так… я просто не могу выразить. Я уже думал, мне всю жизнь придется прозябать тут с господином Баарсом и госпожой Тристан. И вот вы здесь, разговариваете со мной… Я должен вам что-то рассказать. Только никому ни слова, никому! Поклянитесь!

Рафаэль. Слово поэта!

Мол поднимает два пальца, как бойскаут во время клятвы.

Стефан. Вы, наверно, знаете, что господин Баарс усыновил меня. А теперь госпожа Тристан хочет, чтобы я отправил его на тот свет. Разве не ужасно?

Рафаэль. Это нормально, приятель. Эдип[201] поступил так же.

М о л. И Дирк ван дер Зендт. Тот разрубил своего папашу на куски и четыре дня выносил их из дома, завернув в газету.

Стефан. Я не способен на такое.

Рафаэль. А что тебе мешает, приятель?

Мол. Как она предлагает это устроить? Подожди, я сам угадаю. Он входит, а с потолка падает молоток? Нет? Или она предлагает связать его и положить на рельсы перед скорым поездом? Нет? Или он высунется из окна — и привет? Тоже нет?

Стефан. Она собирается сделать это сама.

Мол. Тогда никаких проблем!

Стефан. Одна кофейная ложечка с порошком.

Мол. Это подло.

Рафаэль. Я бы такого не допустил.

Стефан. Правда? Я так и думал.

Рафаэль. Особенно сейчас, когда он доказал, что по-настоящему заботится о тебе и готов за пару монет дать тебе достойное представление о поэтике.

Мол. Уж эти мне бабы! Вечно портят все хорошее, что есть в мужиках, точно говорю! Вот я, Стефан, только соберусь исправиться, стать человеком, как сразу же появляется какая-нибудь баба и все портит, клянусь тебе.

Рафаэль (подумав). С другой стороны… ты ведь его сын?

Стефан. Да.

Рафаэль. И все оформлено по закону? Единственный сын?

Стефан. Да.

Рафаэль. И у тебя есть документ?

Стефан. Он хранится в банке, я его там видел.

Рафаэль. В каком банке?

Стефан. В Кредитном, где господин Баарс почетный президент.

Мол. Толстый Макс говорил, что у него денег куры не клюют.

Рафаэль. Гм. Пойми, приятель, если ты все время будешь зависеть от господина Баарса, то есть от своего отца, это пагубно скажется на твоем поэтическом развитии. Вчера, когда я вошел сюда, я сразу заметил в тебе… (подходит к Стефану, пристально смотрит ему в глаза) какую-то безотрадность, робость, безучастность, уныние и страх. Это плохие качества, с ними надо бороться, дорогой мой. Вероятно, госпожа Тристан не так уж ошибается, как кажется на первый взгляд. Что говорил Ницше[202]?

Стефан. Много всякого.

Рафаэль. Буквально следующее: «Убей своего отца». Конечно, кому-то это может показаться жестоким, но разве природа, которую мы в своих стихах провозглашаем священной, с ее вулканами, эпидемиями и наводнениями, не так же жестока или даже не более жестока? А ученые разве не создают бомбы для блага человечества и мира во всем мире, в чем сотни тысяч людей скоро смогут убедиться? Поэт, Стефан, способен на всё. Убей своего отца.

Стефан. Не могу.

М о л. А если вдруг все сорвется, то виновата будет эта баба, госпожа Тристан, а ты вроде и знать не знал. Твое дело сторона, так и скажешь.

Рафаэль. Доказательством бескорыстия моего совета служит то, что я без колебаний обрекаю на смерть человека, который обещал платить мне за уроки двадцать две тысячи франков в месяц. А кто знает, сколько месяцев эти уроки могут продолжаться!

Стефан. Все равно я не хочу.

Рафаэль. Поэт…

Стефан. Значит, я не поэт.

Рафаэль. Этого я и боялся.

М о л. С парнем что-то творится — сплошные эмоции. Ну и дела! Может быть, нам все сделать за него и подсобить тебе, Стефан?

Джекки (входит в пуловере и джинсах). Старый паскудник, мерзавец, врун! Как он смеет смотреть мне в глаза! Карибское море! Я б его… Знаете, если бы у меня был крысиный порошок, я бы ему сегодня вечером положила ложечку в шампанское…

Действие третье

В комнате Стефана развешаны бумажные цветы и серпантин. Празднование дня рождения в разгаре: все слегка навеселе, в компании царит одновременно приподнятость и скука. Кажется, Рафаэль опьянел больше других. Мола и Джекки не видно. Баарс, Стефан, госпожа Тристан сидят за еще не накрытым столом. Возле Стефана уселась пожилая женщина в цветастом платье, его тетушка. Когда занавес поднимается, идет сдержанный разговор.

Госпожа Тристан. Осень в этом году сносная, не правда ли?

Тетушка. А в прошлом году сентябрь был просто ужасный.

Госпожа Тристан. Может, на следующий год будет лучше.

Т е т у ш к а. Будем надеяться.

Баарс (постукивает по своему бокалу, встает, смотрит на часы и снова садится). Еще рано. Начало двенадцатого.

Остальные замолкают.

Мой час приближается, но какой-то странной поступью. Что-то случилось со временем сегодня.

Рафаэль (декламирует). «Счастливый иду я по улице Смелых». Как тебе нравится эта строка, Стефан? Только что сочинил.

Стефан (неуверенно). Замечательно.

Рафаэль (повторяет шепотом). Счастливый иду я по…

Тетушка. Знаете, что случилось, когда я ехала сюда в трамвае? Он сделал остановку на Ягодном бульваре. Как вам это нравится?

Рафаэль. Вторая строка, Стефан: «Амброзия, куда струишься ты?»

Стефан. Неплохо звучит.

Рафаэль продолжает шептать.

Госпожа Тристан (глядя на Рафаэля). Я бы сказала, что кое-кто здесь уже напился.

Рафаэль. Крови. Хочу видеть, как сегодня вечером полетят головы.

Тетушка (Рафаэлю). Я считаю вас мерзким типом.

Рафаэль. Рад слышать. (Обсыпает ее конфетти.)

Тетушка идиотически смеется.

Баарс. Так уж случилось, что мы живем в этом лучшем из миров. К чему жаловаться на ближних? Пора привыкнуть: я ненавижу тебя, ты ненавидишь меня. Я люблю тебя, ты любишь меня. Это карусель, и давайте на ней кружиться. Раньше я был за братство между людьми и с радостью вспоминаю об этом, я был счастлив. Но со временем это прошло. Слишком обременительно. Неведомые путы оплетают душу и губят ее.

Госпожа Тристан. Прекрасно сказано, господин Баарс.

Тетушка. А как вы относитесь к новому папе?

Мол (появляется из кухни, он несет огромный торт со свечами). А вот и торт!

Рафаэль. Ура!

Госпожа Тристан. Для торта еще слишком рано.

Мол. Джекки успела приложиться — уже отломила кусок.

Баарс (рассматривает). И правда. Вот негодная девчонка. Это святотатство! (Орет.) Джекки!

Мол. Она дуется, потому что вы с ней не очень-то любезны.

Стефан. Ничего, пройдет. Она стеснительна, как многие, как я, например.

Баарс. Здесь не хватает свечи! (Орет.) Джекки! Это уже слишком! Клянусь, никогда в жизни больше никаких дней рождения. Всё к черту! То, что газеты, телевизор, высокий уровень жизни не прибавляют людям веселья, — ладно, но то, что сейчас, здесь, в мой собственный день рождения, меня окружают кислые физиономии, а на кухне кто-то дуется… Хватит, не хочу больше в этом участвовать. Стефан, я поступлю так же, как твой учитель Рафаэль: навсегда откажусь от мирских благ, займусь созерцанием и раз в два года буду сочинять по стихотворению.

Рафаэль. Это единственно правильный путь, дорогой майор. Удалиться от этой суматохи, рассматривать собственный пуп, его складки, его скрытую улыбку, его тайную жизнь. А что до остального окружающего мира, дорогой Баарс, нужно махнуть на него рукой.

Баарс берет бутылку шампанского и хочет налить себе, но Стефан опережает его и быстро наполняет бокал из бутылки, стоящей рядом с ним.

Баарс. Что за странная идея — распить вдвоем бутылку шампанского под тем предлогом, что ты мой сын? Я, конечно, ценю это предложение, сынок, но ведь это же типичная паранойя.

Стефан. Я хочу делить с вами все.

Баарс. Я люблю тебя, сынок. (Постукивает вилкой по бокалу, встает, поднимает бокал.) Дорогие друзья…

Тетушка. Трусы.

Баарс. Правильно. (Опять садится.)

Тетушка. Трусы, никто не захотел объяснить мне, почему трамвай вдруг остановился на Ягодном бульваре. Он никогда там не останавливался! Почему же сегодня остановился?

М о л. В честь его дня рождения, наверно. (Показывает на Баарса.)

Т е т у ш к а. Ой, об этом я не подумала. (Баарсу.) Извините. Конечно, это в честь вашего дня рождения.

Минута молчания.

Баарс (великодушно). Многое вам простится.

Тетушка целует ему руку, долго, не отрываясь.

Госпожа Тристан. Очень мило!

Баарс (позволяет целовать себе руку). Кто без греха, пусть первый бросит в меня камень!

Госпожа Тристан (тетушке). Как не стыдно, в вашем-то возрасте!

Тетушка (взволнованно). А что такого? Я была замужем, мадам, я вдова!

Госпожа Тристан. А я очень достойно вела себя во время войны. У меня даже есть справка об участии в Сопротивлении.

Тетушка. А я мать Стефана. Моя сестра на смертном одре сказала: «Лиза, присмотри за ним. Будь ему теперь матерью!» Так она сказала.

Госпожа Тристан. Раньше надо было беспокоиться!

Тетушка. Я этого мальчика чуть ли не грудью кормила, мадам!

Госпожа Тристан. Не называйте меня «мадам», я-то никогда не была замужем.

Т е т у ш к а. Изумительно!

Госпожа Тристан. Да, я была изумительна. И композитор ван Вейдендале писал об этом своему отцу. Писал, что я стройна, как лань! Я покажу вам это письмо!

Рафаэль. Как жаль, что я не ван Вейдендале! Тихо бы тлел себе под землей, никто бы меня не трогал. Стефан, скажи, ты жив?

Стефан. Иногда я сам задаю себе этот вопрос.

Рафаэль. С этим надо кончать.

Стефан. Да.

Баарс. Опять эти мрачные настроения. Как мало с вами радости, господа!

Тетушка. Во всяком случае, его мать была мне сестрой, значит, я ближайшая родственница и, значит, больше, чем кто-либо, имею право называться его матерью!

Госпожа Тристан. Кто кормил этого сироту, заботился о нем, чистил ему одежду?

Тетушка. Кто баюкал его, кто вычесывал ему вшей?

Госпожа Тристан. Я.

Тетушка. Я.

Госпожа Тристан. Никто не отнимет его у меня. (Подходит к Стефану и берет его за руку.)

Т е т у ш к а (тянет его за другую руку). Стефан, помни о своей матери!

Госпожа Тристан. Уберите руки!

Т е т у ш к а. Не трогайте моего мальчика!

Баарс. Сынок, мне придется, как повелел Соломон, рассечь тебя надвое!

Мол (снимает кривой восточный меч со стены и протягивает Баарсу). Вот!

Баарс. Внимание! Кто первый отпустит?

Рафаэль. Кому достанется в награду целый и невредимый Стефан?

Т е т у ш к а (отпускает). Возьмите его!

Госпожа Тристан. Возьмите сами!

Тетушка. Я первая отпустила, дрянь вы этакая!

Госпожа Тристан. А ты торговка!

Тетушка. Мерзавка!

Госпожа Тристан. Поломойка!

Тетушка. Я была замужем в отличие от вас! (Бросает в госпожу Тристан пакет конфетти.)

Госпожа Тристан (уронив голову на стол, плачет). Я совсем одна на белом свете. Все меня ненавидят.

Баарс. В свой следующий день рождения я буду поосмотрительнее.

Мол. Миленькая семейка. Хороший пример для меня.

Рафаэль заснул.

Тетушка (расчувствовалась при виде плачущей госпожи Тристан, подходит к ней и гладит по голове). Никто и не думает вас ненавидеть, милая. Выбросьте это из головы.

Госпожа Тристан (поднимает заплаканное лицо). И вы тоже?

Т е т у ш к а. Конечно. Я ненавижу только одного человека — господина Вандале с почты, и этого мне вполне достаточно. У него бородавка вот здесь. (Показывает у носа.) О, как я его ненавижу!

Госпожа Тристан (заливается слезами). Вы ненавидите беднягу только за то, что у него бородавка, ой-ой-ой!

Тетушка. Я терпеть не могу людей с бородавками!

Госпожа Тристан. Но они же не виноваты! (Встает, обнимает один из бюстов.) Мой Проспер!

Баарс. Не сомневаюсь ни секунды, что этот Проспер был весь покрыт бородавками.

Госпожа Тристан. Ни одной у него не было. Он был гладкий и розовый, как новорожденный младенец. И у меня никогда не было ни одной бородавки. А в газете написали, что они у меня есть. (Всхлипывает.)

Мол. Чего только не пишут сегодня в газетах!

Госпожа Тристан. Когда Проспер умер, я написала в газету, в рубрику «Письма читателей», и рассказала, что я одинока и несчастна и хочу начать новую жизнь с мужчиной, которому за пятьдесят и который имеет загородный домик и «фольксваген» с раздвижной крышей. Письмо поместили через две недели и приписали, что я несчастна и одинока, потому что у меня бородавки. (Всхлипывает.)

Тетушка (возмущенно). И это была неправда?

Госпожа Тристан. Конечно. Но они мне посоветовали выводить бородавки «Сульфалюксом»!

Стефан. Может быть, это была другая дама, тоже несчастная и так же, как вы, мечтавшая о пятидесятилетием женихе с «фольксвагеном»?

Госпожа Тристан. Нет, это была я. Под письмом стоял мой девиз: «Разбитое сердце».

Мол. Пора промочить горло. (Наливает.)

Стефан наливает себе и Баарсу из той же бутылки.

Баарс (встает, постукивая вилкой по бокалу). Дорогие друзья и подруги… (Снова садится, орет.) Джекки! (Устало.) Стефан, пойди приведи эту поганку с кухни!

Стефан (Баарсу, прежде чем уйти). Будьте осторожны! Пейте только из этой бутылки! (Уходит.)

Баарс. Этот парень явно страдает манией преследования. (Качает головой.) Такое нынче время! Мне за ним уже не угнаться.

Тетушка. А я поспеваю. Знаете, я в восторге от новой модели «мерседеса». У правителя Урунди такой же «мерседес», одни шины стоят две тысячи четыреста франков.

Баарс. В наше время были всякие интересные игры, увлекательные занятия. Как счастливы мы были!

Госпожа Тристан. Мы пели, словно жаворонки.

Тетушка. А мы дома всегда играли в домино.

Госпожа Тристан. Или читали вслух хорошую книгу.

Баарс. Или разыгрывали шарады.

Госпожа Тристан. Проспер играл на рояле и пел южноафриканские песни.

Баарс (орет). Стефан!

Джекки (из кухни). Оставьте его в покое! Занимайтесь своим ночным клубом!

Баарс. Как вам это нравится? Не молодежь, а шайка разбойников. Я рад, что скоро умру. Хотя горько думать, что мир таким и останется после меня.

Тетушка. Я сказала неправду. Однажды, четыре года назад, восьмой трамвай тоже вдруг остановился на площади Брюгмана. Никто не звонил, никому не надо было входить или выходить, а он остановился, и двери открылись — вот.

Мол (долго рассматривавший торт). Чего только в этом торте нет!

Госпожа Тристан. Слой марципана, слой миндаля, а под ним самое потрясающее: крем «мирадор».

Баарс. Когда-то в Копенгагене был отель «Мирадор». Я еще собирался его купить. Послушайте, я совсем не ощущаю праздника.

Из кухни вбегает Стефан, он без пиджака, волосы взъерошены. Смотрит, осталось ли что-нибудь в «его» бутылке, наливает Баарсу и убегает обратно в кухню.

Тетушка (Молу). А как тебе нравится «харлей-давидсон»[203]?

Мол. Хорошая штука, только дороговата.

Тетушка. В гараже, где я прибираю, их целых четыре. Механик иногда заводит все сразу, чтобы доставить мне удовольствие. И они тарахтят, тарахтят. Я прихожу в такой восторг, что просто не передать.

Рафаэль (с закрытыми глазами). Рев моторов, шум-гам, эскапизм[204], дурман — знайте, что все это не для меня! Реактивные двигатели, радиоволны, базуки — стреляйте себе на здоровье. Меня уже нет! Где поэт Рафаэль? Его нет. Он отказывается быть. Отказывается, и все!

Баарс. Жаль, что сегодня не воскресенье. (Смотрит на часы.)

Тетушка. Ведь «харлей» стрекочет совсем не так, как другие мотоциклы. А вы что любите слушать больше всего?

Госпожа Тристан. Шопена.

Баарс. Ах, в юности я буквально купался в музыке. «Искатели жемчуга», баркарола! (Поет. Госпожа Тристан подпевает ему.) Я много страдал в жизни, но музыка всегда спасала меня.

Т е т у ш к а. Ах, оперетта! «Веселый крестьянин»!

Баарс (испытывает прилив вдохновения, так как вдалеке звучит хор, декламирующий отрывки из Еврипида[205], никто, кроме Баарса, его не слышит). Смотрите все! (Встает.) Смотрите внимательно! (Хор становится громче. Баарс садится на спинку стула.) Я царь, восседаю на троне, а вокруг причитают несчастные женщины. Чума и холера, кричат они, Фивы превратились в сплошную язву, за городской стеной все покрыто пеплом. Кто пустился на поиски? Кто ищет? Я! Потому что я взвалил царство на свои плечи. (Слезает со стула, делает круг.) Что говоришь ты, странник? Мой отец? Где мой отец? Отец, где ты? Нет нигде отца. И снова я пускаюсь на поиски. А кто этот хромой старик, который бормочет что-то на скрещении дорог? (Машет руками, как мельница крыльями.) Я не раздумывая разделываюсь с хромыми стариками. Я продолжаю поиски, прихожу домой, а моя верная, любимая супруга молчит, не говорит ни слова. (Кладет голову на плечо госпожи Тристан.) Почему ты молчишь, жена моя? Почему? Я не знаю, что убил своего отца и что она — моя мать, не знаю! (Кричит.) О горе, горе! И я ослепляю себя, потому что не хочу видеть ужасную правду, не хочу. (Снимает у тетушки очки и надевает их на себя.) Вот, я ничегошеньки не вижу. Но правда преследует меня, всё вокруг наполнено ядом, он жжет. Я не знаю, что делать. О горе, горе! (Наконец садится в изнеможении.) Кто я?

Тетушка (берет назад свои очки). Мои очки, негодник!

Баарс. Назовите мое имя!

Пауза.

Мол. Теперь моя очередь. Утром в дорогу, вечером к порогу. Так устали, что без ног.

Баарс (устало). Башмаки. Но кто был я? Попробуй ты, Рафаэль.

Рафаэль (с закрытыми глазами). Ричард Третий.

Баарс. Не угадал!

Рафаэль. Эйзенхауэр.

Баарс (сердито). Ты вышел из игры.

Рафаэль (ему надоело). Эдип.

Баарс (восторженно). Правильно!

Госпожа Тристан. Это было здорово! А теперь я. (Выходит на середину комнаты, с трудом делает круг, хромая на обе ноги, садится, снова идет, подает руку воображаемому спутнику.) Мои бедные ноги, как вы устали, мне вас даже не видно, потому что мой живот раздула раковая опухоль. Но я вас еще чувствую, мои ноги, я продолжаю идти эти два километра по снегу в разгар зимы. Моя верная, заботливая хозяйка и подруга держит меня под руку и тащит вперед. Обрывки небесной мелодии проносятся в голове. (Слышатся обрывки мелодии.) Но я не слушаю их, надо идти дальше. Я тяжело дышу и продолжаю путь. Стоп! (Жалобно.) «Мариэтта, дорогая, где мы? Уже видна Гора Уединения?» — «Еще нет», — отвечает хозяйка и подруга. Вперед. Я больше не могу. И вдруг (громко вступает старинная мелодия) показался поворот дороги, а за ним Гора Уединения! Я слышу музыку и сажусь прямо на снег (садится и делает вид, что торопливо пишет) и записываю. И вслух произношу название: «Квартет для арфы, фортепьяно и двух скрипок Зимний вечер на Горе Уединения», а моя хозяйка и подруга слушает как завороженная. Угадайте, кто это?

Мол. И правда, кто это?

Госпожа Тристан. Мой Проспер! Мой Проспер ван Вейдендале! Вот так он умер — не вынес тяжелого пути. И все это ради искусства!

Тетушка. У нее доброе сердце. Мне очень нравится эта игра. А теперь моя очередь. (Сдвигает очки на лоб, мчится по комнате.) Вжжж, жжж! Слишком крутой поворот. (Слышится визг тормозов, удар, звон осколков.) И вот я лежу посреди улицы на трамвайных путях. Я истекаю кровью, но никто не приходит на помощь. Меня никто не знает, у меня нет с собой удостоверения личности. Потом мне забинтовывают голову, вставляют в нос резиновые шланги, а в рот металлическую трубку. Я не могу говорить. Никто вокруг не знает, чего я хочу. Я лежу посреди улицы и не могу пошевелиться. А мотоциклы, главным образом «харлеи», проносятся мимо. (Слышится треск мотоциклов.) Что скажете?

Мол. Здорово.

Баарс (пытается угадать). Нет, я не знаю. (Рафаэлю.) А ты?

Рафаэль. Я тоже.

Баарс (смотрит на госпожу Тристан, которая пожимает плечами). Сдаюсь. Кто же это такой?

Тетушка. Я.

Баарс. Но кого вы хотели изобразить?

Тетушка. Никого. Себя.

Баарс. Какая же это шарада?

Т е т у ш к а. Но это ведь тоже игра.

Баарс. Но… (Глядя на ее восторженное лицо, даже не пытается объяснить что-либо. Видит Джекки и Стефана, стоящих в дверях, ведущих в кухню.) Ах, вот чего ты успел добиться у лесной нимфы. Знатно, Стефан, ты похож на меня, ты обольститель. Знатно. Итак, мы все в сборе. (Постукивает вилкой по бокалу, встает. Начинает говорить с воодушевлением, но в середине фразы на него находит странная неуверенность, и он заканчивает свою речь очень вяло.) Дорогие друзья и подруги, от всего сердца, от всей души, э-э, хочу сказать, э-э, что я счастлив, как… никогда прежде. (Садится.) Не получается, мне что-то не по себе.

Стефан (с беспокойством). Что с вами?

Госпожа Тристан. Он ничего не пил, Стефан.

Баарс (кажется, что ему плохо). Этот день рождения мне не нравится, да и весь год у меня пошаливали нервы. Джекки, почему ты меня так ненавидишь? Подойди сюда, поцелуй именинника.

Джекки (кокетливо). Не знаю, разрешит ли Стефан.

Баарс. Сын мой, оставь сей дом.

Джекки. Ведь он сделал мне предложение.

Мол (Стефану). Ты?

Рафаэль. Этот дом обречен на погибель.

Госпожа Тристан (Стефану). Это серьезно? Ты с ума сошел!

Стефан (Баарсу). Мне казалось, я могу решиться на такой шаг, вы же обещали мне повышение жалованья.

Баарс. Стефан, вот тебе мое отцовское благословение. Назначаю тебя начальником отдела.

Госпожа Тристан. Ах, Стефан, почему ты хочешь покинуть меня? Как ты можешь?

Тетушка (Рафаэлю). Знаете, сколько мне было лет, когда я вышла замуж?

Джекки. И он согласен усыновить моего ребенка.

Тетушка (Рафаэлю). Угадайте. Скажу только, что меньше двадцати.

Баарс. Ребенка?! Она ждет ребенка? (Похлопывает Джекки по животу.) Правда? Браво, Стефан! Кровь играет, еще не всё потеряно.

Тетушка. Ну, отвечайте же.

Госпожа Тристан. Стефан, что я тебе такого сделала?

Баарс. Ребенок в этом доме протягивает мне, своему крестному отцу, две пухлые ручонки. Превосходно, Стефан, поздравляю.

Тетушка (сдаваясь). Шестнадцать.

Джекки. Я совсем не хочу за него замуж.

Баарс. Что я слышу?

Госпожа Тристан (Джекки). Ты права, ангел мой.

Мол. Ох уж, эти бабы!

Стефан (Джекки). Ведь я сделал тебе предложение.

Рафаэль (Джекки). Для тебя это наилучший вариант, дорогая: хомут, безумные ночи, шоры, забота о доме, верность, любовная похлебка, уверенность в завтрашнем дне, семейный очаг. Подумай хорошенько.

Джекки. Я хочу замуж, но не за него.

Баарс. Ты не посмеешь обидеть моего сына, вертихвостка.

Стефан (Джекки). Но почему?

Джекки. Я старомодна в таких делах, я тебя не люблю.

Стефан. А только что на кухне была согласна, сказала мне «да».

Джекки. Сказала, чтобы что-нибудь сказать. Потому что так полагается, когда ложишься с кем-нибудь в постель. Что еще говорить-то?

Стефан. Ты врешь.

Джекки. Хорошо, пусть я вру. Ну и что такого? Все равно этому не бывать. Я тебя люблю, но не так, чтобы выходить замуж.

Баарс (посмотрев на часы). Стоп! Хватит болтать. Настало время для важных дел. Зажги свечи, Стефан. (Стефан зажигает свечи на торте.) Близится час, когда Ипполит Баарс родится вновь. Маленький Баарс в семьдесят восьмой раз вступит в этот кровавый мир, полный блеска и нищеты. Тишина! (Идет в спальню.)

Стефан выключает свет, на торте горят свечи.

Тетушка. Что он хочет делать?

Госпожа Тристан. Это повторяется каждый год.

Мол. Кошмар!

Рафаэль. Он оскверняет таинство рождения. Мистерия разыгрывается без обряда освящения. Ужасен будет конец осквернителя.

Баарс (из спальни, громко и торжественно). В доме тридцать шесть по улице Широкой в Вефелгеме, двадцать первого января тысяча восемьсот восемьдесят девятого года, в одиннадцать часов двадцать три минуты…

Джекки хватает Стефана за руку.

Тетушка. Я не хочу здесь оставаться.

Мол нервно смеется. Из спальни доносится ужасный крик, стон, потом высокий надтреснутый плач старого человека, похожий на плач ребенка, переходящий в рыдания.

Рафаэль. Ну вот, появился маленький человечек.

Госпожа Тристан. В прошлом году у него получилось лучше. Тихо! Тсс!

Теперь так же отчетливо слышен глухой хрип, тяжелое дыхание, затем булькающие звуки, которые внезапно обрываются.

Госпожа Тристан. Господин Баарс! (Громче.) Господин Баарс!

Стефан зажигает свет и идет вслед за Молом и госпожой Тристан в спальню.

Остальные медленно встают, переглядываясь.

Госпожа Тристан (в спальне). Ой, господин Баарс!

Тетушка. Больно громко он кричал.

Госпожа Тристан (в спальне). Он умер! Господин Баарс, вы умерли? Ой, миленький мой!

Мол (возвращается в комнату). Он лежит совсем мертвый, с открытыми глазами.

Голос госпожи Тристан. Я не виновата! Я ничего не делала!

Тетушка. Бедняга! В его возрасте!

Рафаэль. Жизнь, тетушка, — это один вздох.

Джекки (внезапно кричит). Герард! Герард! (Бежит в спальню.)

Мол. Разрази меня господь!

Действие четвертое

Прошло десять минут. В комнате сидят госпожа Тристан, Рафаэль, Джекки и Стефан.

Рафаэль (после паузы). Он был бесподобен.

Госпожа Тристан. Он умел радоваться, как ребенок. По глазам сразу было видно, когда он радовался. Я вообще умею читать по глазам, но с ним это получалось лучше, чем с другими. По ночам, когда он спал, я смотрела на него, а он, проснувшись, пугался, но потом радовался, что кто-то есть рядом.

Рафаэль. Такие люди не часто встречаются в наше время.

Госпожа Тристан. Вот увидите, все газеты напишут о нем.

Рафаэль. Да, это была глыба. Генерал может многие годы быть бесстрашным, а потом вдруг в окопе, среди грязи и трупов, расплакаться, как ребенок. Священник может во время исповеди вдруг в ужасе выскочить из исповедальни. Банкир может сбежать с миллионами и проводить остаток дней в постели с толстой секретаршей. Но господин Баарс — никогда. Он умер чистым, без единого пятнышка.

Госпожа Тристан. Он лежит в дорогом костюме, в котором праздновал и прошлый день своего рождения. Сегодня он хотел так же торжественно войти и задуть свечи… (Рыдает.) Это не я, Стефан, поверь мне. Порошок остался лежать в ящике.

Мол (выходит из спальни). Пять минут прошли. Уговор есть уговор. Теперь пусть кто-нибудь другой пойдет. (Показывает на часы.) Я уже отсидел там пять минут.

Джекки встает и идет в спальню.

Ребята, мне надо проветриться. (Пристально оглядывает всех, ободряюще хлопает госпожу Тристан по плечу.) Не волнуйтесь, просто ваш адвокат заработает на этом деньжат. Пока, ребята. (Уходит.)

Госпожа Тристан (страстно). Клянусь честью, я не виновата!

Рафаэль. Мы были свидетелями, как умер король. Отец. Патриарх.

Госпожа Тристан. Может быть, вчера я на миг пожелала ему смерти. Но больше никогда. Стефан, посмотри на меня. Я признаюсь, что жила в грехе с моим Проспером, а потом с дорогим покойным, который сейчас лежит за стенкой, и иногда оставляла себе часть денег, которые получала на хозяйство. Но я никогда не желала ему такого конца, никогда!

Рафаэль. И Мария Магдалина разразилась горькими слезами.

Раздается звонок. Плачущая госпожа Тристан идет открывать. Из коридора слышится ее голос: «Доктора Ландейта не было дома?»

Тетушка (входит, усаживается и оглядывает всех по очереди). Я уже дошла до площади Ватерлоо по пути за доктором, как вдруг остановилась и подумала: к чему такая спешка? Почему нужен именно этот доктор? Почему бы нам не вызвать его по телефону? Зачем поднимать доктора с постели, да еще при свидетелях? И я сказала себе — здесь что-то не так.

Госпожа Тристан. Так вы не пошли за доктором?

Тетушка. Нет. Странно, да?

Стефан. Но почему же, тетушка?

Тетушка. А потому, мой милый мальчик, что я отлично знаю, что этот человек умер не своей смертью, ему помогли отправиться на тот свет.

Госпожа Тристан. Помогли?

Тетушка. Он не собирался умирать. Он надел праздничный костюм, чтобы вступить в свой новый год. Как же случилось, что на пороге своего нового года он споткнулся и теперь лежит мертвый? Лиза, сказала я себе, в мире происходит столько непонятного. И вдруг, по воле случая, ты поняла, в чем тут дело, и это не пустяк! Лиза, сказала я, ведь он атомщик и, конечно, за большие деньги продал все секреты за железный занавес. Продай же и ты, Лиза, свой маленький секрет, только подороже.

Стефан. Чего же вы хотите, тетушка?

Тетушка. Давайте играть в открытую. Гоните денежки, иначе я расскажу полиции все, что знаю.

Госпожа Тристан. О чем вы говорите?

Тетушка. А вы не догадываетесь? (Рафаэлю.) И ты, борода, тоже?

Рафаэль. Нет.

Тетушка (Рафаэлю). Ты разоблачен. Я иду в полицию, понял?

Рафаэль. Прекрасно! Меня увезут в полицейском фургоне с сиреной. Нет лучшей рекламы, чтобы продать мой сборник!

Тетушка. Стефан, это не твоих рук дело?

Госпожа Тристан. Как знать, милочка.

Тетушка. Тогда плохо. Я специально вернулась, чтобы заняться шантажом, ведь кто-то должен был это сделать. Наверняка это плясунья с тем парнем в кожаном пиджаке. Птичка уже упорхнула, вы дали ей ускользнуть. Разве не так? Я знаю, вы все заодно!

Стефан. Я рад, что господин Баарс умер.

Тетушка. Вот ты и сознался! Повторишь это сейчас комиссару, мой милый!

Госпожа Тристан. Стефан, ты чудовище!

Стефан. Я рад, что он больше не мешает. Наконец-то я вздохну свободно. Кумир пал, и все почувствовали облегчение!

Госпожа Тристан. Богохульник!

Тетушка. Неужели это правда, мой мальчик?

Стефан. Да, тетушка, это сделал я. Я подсыпал ему порошок в шампанское.

Тетушка (с облегчением). Наконец-то. Каким бы родственником ты мне ни был, мы сейчас же идем в полицию. Если только…

Госпожа Тристан. Стефан, ты бредишь.

Т е т у ш к а. Одевайся, Стефан, и захвати чистую смену белья. Если только…

Госпожа Тристан. Сколько вы хотите?

Тетушка. А сколько у вас есть?

Госпожа Тристан. Нисколько.

Тетушка язвительно смеется.

Мы бедные люди. Раньше я получала пособие по безработице. Господин Баарс всегда давал нам сколько нужно.

Тетушка. Как же вы тогда покупаете шампанское, и кур, и серпантин, и… (Делает широкий жест рукой.)

Госпожа Тристан. У меня есть пятьсот франков.

Т е т у ш к а. Ученые-атомщики зарабатывают больше, сами знаете.

Госпожа Тристан. На сколько же вы рассчитывали?

Тетушка. Десять тысяч.

Госпожа Тристан. Пять.

Т е т у ш к а. Сначала покажите деньги.

Госпожа Тристан. Минуточку. (Идет в спальню.)

Т е т у ш к а (идет вместе с ней до двери, смотрит). Как это современно! Шарить у покойника по карманам! У людей не осталось ни капли совести. (Входит в спальню.) Вам помочь?

Рафаэль. Зачем ты так сказал?

Стефан. Джекки это сделала. Чтобы мы смогли жить вместе.

Рафаэль. Поэту иногда полезно посидеть в тюрьме. Хотя ты можешь предложить ей вариант получше: насильник надругался над девушкой, и она его убила. Шесть месяцев условно и поздравления присяжных.

Стефан. А в тюрьме холодно? В камере топят?

Из спальни доносятся голоса спорящих.

Госпожа Тристан (возвращается). У него исчез бумажник! Со всеми деньгами! Там было четырнадцать тысяч шестьсот пятьдесят франков, два чека и восемь подписанных векселей на предъявителя! Чья это работа? Кто мародер?

В спальне раздается пронзительный крик тетушки. Она выбегает белая как полотно, не может сказать ни слова, показывает на дверь в спальню, потом хватает шляпу и выскакивает из комнаты. В спальне вдруг поднимается сильный ветер. В дверях появляется Б а а р с в весьма своеобразном наряде. На нем разные экзотические костюмы, которые он привез из дальних странствий и которые обычно надевает в день своего рождения. Он напоминает спеленатую мумию. Усилившийся ветер развевает свободные полы его восточного наряда. Завывания ветра заглушают плач Баарса.

Б а а р с. Прощения! Просите прощения! (Выходит на середину комнаты, расставляет руки в стороны.) На колени! На колени!

Присутствующие, а также Джекки, вошедшая вслед за ним, опускаются на колени.

Прощения.

Оживший мертвец, не видя коленопреклоненных, смотрит в одну точку. Ветер стихает.

Прошу прощения у вас всех. Это я должен встать перед вами на колени. Я ваш раб. Пощадите. (Падает на колени.)

Все поднимаются, кроме госпожи Тристан, которая не решается отнять руки от лица.

Кровь опять течет в моих жилах. Я вернулся — самый глупый, самый несчастный, самый последний из всех нищих. (Подползает к госпоже Тристан.) Я омою ваши ноги, прекрасная богиня. (Испуганно.) Не надо меня больше наказывать. Не надо больше бить.

Рафаэль. Он воскрес.

Баарс. Мне ничто не угрожает? Вокруг опять светло. Вы не причините мне зла?

Джекки (помогает ему подняться и вытирает слюни с губ). Не бойся, ты жив.

Баарс. Я уже почувствовал ледяную руку там, внизу. Ворота бесшумно отворились.

Стефан. О, господин Баарс!

Баарс (вскакивает). Кто вы? Отвечайте! Баловни судьбы? Вы простите меня, баловни судьбы. Я брел во тьме, босиком, по острым шипам, я, мертвец, испустивший дух. «Юнайтед Коппер» — четыре тысячи двести восемьдесят, «Танганьика» — триста четырнадцать, «Марсинель» — две тысячи триста шестьдесят. Покупаю только «Унион миньер», говорю я вам. (Ощупывает себя.) Это я? Кто я?

Стефан (машет рукой перед лицом Баарса). Господин Баарс! Отец!

Баарс. Иоанн, встань по правую руку от меня.

Стефан. Вы были директором Торгово-промышленного банка, а заодно и филиала «Ллойда». Вы ходите каждый месяц на заседания совета директоров…

Баарс. Не терзай мне душу.

Стефан. Вы торгуете свинцом и оловом.

Баарс. Свинец и олово плавятся в горячих лучах солнца. И я вместе с ними. (Корчится.) Ой, ой, ой!

Рафаэль. Вы были пилотом, полковником на «Боинге», орлом в небе.

Баарс. Орлом. Да, орлы прилетают и выклевывают мне глаза и печень[206]. Орлы и крысы.

Стефан. Мы путешествуем во времени, сейчас ледниковый период.

Баарс. Жара, говорю я, солнце палит. (Начинает снимать с себя одежду.)

Госпожа Тристан. У него был сердечный приступ. Джекки (подходит к Баарсу и, гладя его по щеке, говорит нежным голосом). Ты-пы мой-пой до-по ро-по гой-пой.

Баарс (успокаивается). Не-пе жи-пы вой-пой.

Джекки. Не-пе прав-пав да-па.

Баарс. Я умер.

Рафаэль. Он приходит в себя.

Баарс (оглядывается по сторонам, остекленевший взгляд постепенно проясняется). Я хочу есть.

Госпожа Тристан. Слава богу! (Радостно.) У него был сердечный приступ!

Баарс (встает). Я был болен. Теперь я возвращаюсь. Осторожно, на цыпочках возвращаюсь я к вам, дети мои. (Хватается за голову.) Я плыл по свинцовой реке. (Госпоже Тристан.) О, Мариэтта!

Госпожа Тристан. Мой Ипполит.

Баарс. Я чувствовал холодное дыхание смерти совсем рядом. Мариэтта, я обидел тебя, я желал тебе зла, я был эгоистичен, жесток и несправедлив. Помоги мне, Мариэтта, я превратился в ничто.

Рафаэль. Не говорите так, господин Баарс!

Баарс. Я превратился в ничто.

Рафаэль. Вы совсем не изменились. Забарахлил сердечный клапан, легкий приступ. С кем не бывает?

Стефан (с воодушевлением). Вы зубастый Баарс!

Баарс. Как меня называют солдаты в столовой, лейтенант?

Стефан (радостно). Баарс Железная Шея.

Баарс. Я жив! (Смотрит на Джекки.) Разрешите представиться, Ипполит Баарс.

Джекки. Мы знакомы. Вы отец моего ребенка.

Баарс. Совершенно верно.

Госпожа Тристан, Стефан и Рафаэль поражены.

Джекки. И я буду добиваться законного признания вашего отцовства.

Баарс. Законного признания?

Джекки. Вы должны платить мне и моему ребенку алименты.

Баарс. Это справедливо. За содеянное нужно отвечать. На свете не должно быть зла. Кто обидит ребенка, тому камень на шею — и в воду. Я говорю так, потому что я сильный и смелый, потому что я старый и мудрый.

Джекки. И мой ребенок тоже будет Баарс.

Госпожа Тристан. Не слушайте ее, она хочет прибрать вас к рукам…

Баарс. Разве я сухая ветка, которую можно просто подобрать?

Джекки. Вспомни, тебя звали Герард, и ты хотел, чтобы я исполняла «Рок-н-ролл в пустыне».

Баарс. Конечно, дорогая, я все отлично помню.

Рафаэль. Можно сделать анализ крови, для доказательства.

Баарс. Правильно. Мне нужна новая кровь группы А, она прибавляет сил. Я чувствую прилив сил. Я зачал этого ребенка. Из поколения в поколение будет передаваться мое имя и носиться над Землей, как спутник. Придет бессмертие.

Рафаэль. А как было там, господин Баарс, в темноте?

Баарс. Холодно, друг мой, холодно. (Продолжает раздеваться.) Девушка, ты спасла мне жизнь. Разреши предложить тебе руку, чтобы ребенок официально получил мое имя.

Джекки. Я так ждала этого!

Госпожа Тристан. Это чудовищно, в вашем-то возрасте!

Баарс. Госпожа Тристан, налейте мне чего-нибудь. (Смотрит Джекки в глаза.) Роза Шарона[207]. (Оживляется.) Пусть придут за анализом крови! Завтра мы, держась за руки, будем стоять перед входом в собор: она в белом, я в черном, стройная вишня и жук-могильщик. А ты, юноша, которого я звал своим сыном, как тебя зовут?

Стефан. Стефан. Я сирота и поэт, мне двадцать пять лет.

Баарс. Отлично. Итак, Стефан, ты лишаешься наследства. За это нужно выпить. Ты мне больше не сын, у меня теперь есть настоящий наследник. И я несу за него ответственность. Осознанное чувство ответственности, как пишут в справочниках, может даже перерасти в любовь.

Госпожа Тристан. Ну вот, он совсем пришел в себя, дорогой мой господин Баарс.

Стефан (Джекки). Зачем ты это делаешь?

Джекки. Я люблю его.

Госпожа Тристан язвительно смеется.

Баарс. Это еще не все. Мы уезжаем с тобой в свадебное путешествие. Как тебя зовут?

Джекки. Джекки.

Баарс. Я знаю море, Джекки, теплое Карибское море, о котором ты никогда и не слышала. К нему мы и поедем.

Джекки (показывает на Стефана). А ему нельзя с нами?

Баарс. Ему? Зачем?

Джекки. Он все-таки твой духовный сын, а этот (похлопывает себя по животу) материальный. Два братца вместе.

Рафаэль. Каин и Авель[208].

Баарс. Хорошо, пусть едет. Нужно хранить семейные связи. Мы идем по верному пути.

Стефан. Я совсем не хочу ехать с вами. (Надевает космический скафандр, садится в углу.)

Баарс. Что? Подойди сюда, трус. Не хочешь? Хорошо, оставайся со своими туманностями и каменистыми пустынями. А я, Баарс, верхом на трех банках, с помощью либеральной партии и моей будущей жены въеду в полнокровную жизнь. Я еще способен делать детей!

Госпожа Тристан (Джекки). А ты не хочешь, милочка, чтобы я вместе с вами поехала к морю? Я тысячу лет никуда не выезжала. А вдруг в дальних странах ребенку потребуется няня?

Баарс. Вы умеете готовить?

Госпожа Тристан. Жареный лосось с ананасами, почки в соусе карри — разве вы забыли? Несравненное жаркое.

Баарс. Пакуйте чемоданы.

Госпожа Тристан. О, благодарю вас. (Целует полу рубашки, которую он вытащил из брюк.)

Баарс. Стефан, ты тоже поедешь вместе с братиком. Смотри, я ведь все понимаю, я вижу тебя насквозь.

Стефан. Мне надоело плясать под вашу дудку. Можете все уезжать куда угодно.

Рафаэль (Баарсу). А как же я, майор?

Баарс. Ты? Это что за борода? Уходи прочь.

Рафаэль. Господин Баарс, я восхищен вами.

Баарс (хрюкает от удовольствия). Ну и что же?

Рафаэль. Господин Баарс, вы бесподобны. У меня есть предложение. Давайте найдем остров в Карибском море, обоснуемся на нем и создадим новое государство, тихую, счастливую страну изобилия, подальше от этого отвратительного мира с его системами, группировками, распрями, конкуренцией, блоками, движениями, молочными фермами и арсеналами. Нам много не надо, нам ведь не надо на Луну, не надо знать, какой силы будет взрыв. А я (играет на воображаемой арфе, где-то действительно слышатся звуки арфы) античный поэт, буду воспевать вас и ваших вакханок, одну за красоту и плодородие, другую за верность и кулинарное искусство. А вы будете нам отцом, отцом всего государства, и простите нам наши грехи и не введете нас во искушение.

Госпожа Тристан. Это сон.

Баарс. Мир ужасен, это правда. Хорошо, ты будешь петь.

Рафаэль (подходит к телефону, набирает номер). Я буду петь, буду петь. (В трубку.) Папа? Здравствуй, папа. Я нашел работу. Как ты хотел, папа. Что-то вроде личного камерного певца. Сейчас. (Прикрывает трубку рукой, спрашивает у Баарса.) Сколько я буду получать в месяц?

Баарс. Будешь лопать кокосовые орехи, разве этого мало?

Рафаэль. Очень много, папа. Да, я буду посылать тебе частями, каждый месяц. Позови… Да, мама, здравствуй, родная. Мама, я начал новую жизнь, теперь я буду иметь постоянный заработок и обещаю тебе, больше никаких долгов. До свидания, родная. (Изображает поцелуй, кладет трубку.)

Госпожа Тристан. Кто это был?

Рафаэль. Мои родители. Они живут в Беверене. Простые, славные люди.

Госпожа Тристан. Я думала, они погибли при бомбардировке.

Рафаэль. Кто это сказал?

Госпожа Тристан. Ты!

Рафаэль. Я это сказал? Я? Ах да, правильно, я это иногда говорю. Жертвы войны всегда в почете. Все государства хотят иметь их под рукой, чтобы бросить друг другу в лицо, как только речь заходит о совести. Почему же мне нельзя воспользоваться ими для успокоения своей и чужой совести?

Баарс. Ты прав, совесть — важная вещь, но она может вызвать непредсказуемые последствия. На нашем острове она не будет нас стеснять. Своего сына я буду крестить там в самой святой воде.

(Снимает рубашку.) А сам буду загорать на солнце, очищаться и читать «Войну и мир». (Кричит.) Стефан! Сними этот колпак с головы, негодный мальчишка!

Стефан в скафандре бубнит что-то невнятное.

Говори яснее, шут гороховый!

Стефан (кричит). Мы обнаружим ваш остров с помощью пеленга!

Баарс. Любовь, любовь будет царить там, это самое прекрасное слово в словаре. Ничто не одолеет любовь! Я, вернувшийся издалека, знаю это! И я сражу тебя этим словом, негодник, за то, что ты издеваешься над своим приемным отцом! Садист!

Баарс бежит к Стефану, но по дороге у него спадают брюки, и он спотыкается. Госпожа Тристан поддерживает его, помогает стащить брюки. Он остается в трусах и, тяжело дыша, опускается на стул.

Джекки (подходит к Стефану). Так ты не хочешь поехать с нами?

Стефан качает головой.

Мы скоро отправляемся. Мне бы очень хотелось, чтобы ты поехал. Стефан. Ты меня не любишь.

Джекки. Ты друг детства, с тобой приятно миловаться. Но люблю я его. Он мужчина, человек с мускулами, хоть и атрофированными, человек с головой, хоть она и работает не в ту сторону. У него есть власть и деньги, он личность. А ты мальчик, с которым я сидела за одной партой в школе и которого целовала, как брата. Вчера ночью мы играли в доктора, в прятки, в Белоснежку, и ты изображал всех семерых гномов сразу. Поедем с нами, там под жарким солнцем мы поиграем с тобой на песочке. Давай поедем. Да скажи ты хоть что-нибудь! И сними этот пузырь! Или ты собираешься всю жизнь таскать его на голове?

Стефан кивает.

Баарс (сонным голосом). Стукни его!

Джекки ударяет по скафандру.

Стефан. Ой! (Быстро снимает скафандр.)

Джекки. Вот так! Послушай, Стефан.

Баарс начинает храпеть.

Поедем с нами.

Рафаэль. Отличная возможность, приятель! Как же ты не понимаешь!

Госпожа Тристан. Упрямец, на что ты собираешься жить, когда не будет Баарса?

Рафаэль. Не едешь — не надо. Но кем ты хочешь быть? Одиноким степным волком[209]? В наши дни это невозможно, одиноких волков отстреливают с вертолетов. Поедем, приятель. Что тебя здесь держит? Хочешь посмотреть, что станет с миром? Хочешь быть американцем, русским, гражданином Бенилюкса, беженцем, превратиться в учетную карточку, в избирательный бюллетень, в счет за электричество, в налоговую квитанцию?

Стефан кивает.

С нашим благородным предводителем, который уже не отличает день от ночи, сон от яви, мы получаем блестящий шанс. Он будет заботиться о нас.

Госпожа Тристан. И я тоже, Стефан.

Джекки. Мой дорогой муж Баарс скоро умрет, за этим сердечным приступом очень скоро последуют и другие. Я поплачу о нем. Недельку. А потом… Ну скажи, что ты едешь. (Сердито.) Чего же ты хочешь?

Стефан. Не знаю. Но я остаюсь здесь.

Джекки. Вы нужны мне оба.

Стефан. Это невозможно.

Джекки. Тогда я уеду с ним. Ты слышишь?

Стефан (кивает). Уезжай. Все спасаются бегством. Я — тоже, но я остаюсь здесь.

Под окном раздается сигнал клаксона. Баарс просыпается.

Баарс. Уже пришел пароход?

Рафаэль. Да, это пароход, майор. Свистать всех наверх!

Ситал не смолкает. Слышится крик: «Джекки, Джекки!»

Джекки. Это Мол! (Открывает окно.) На новом мотоцикле!

Рафаэль. «Харлей-давидсон» с двумя глушителями! До чего хорош!

Голос Мола. Как вам нравится? Заплатил наличными!

Рафаэль. Бесподобно!

Голос Мола. Бесподобно. (Хихикает.)

Госпожа Тристан. Ах… это же он украл бумажник! И купил мотоцикл! (Кричит в окно.) Вор! Вор!

Джекки. Послушай, хозяюшка, попридержи язык. Не смей так говорить о моем брате, иначе тебе придется остаться здесь и жить на пособие по инвалидности.

Госпожа Тристан. Ты права, милочка. (Кричит в окно.) Прелестный мотоцикл, просто прелестный!

Голос Мола. Посмотрите, я еду без рук.

Стефан (смеется в истерике). Я тоже, Мол, я тоже еду без Рук!

Мотоцикл уносится.

Джекки (кричит в окно). Мол, Мол, вернись! Ты должен поехать вместе с нами! Мол, мы все уезжаем на остров!

Рафаэль. Начинается новая жизнь. Уж и не думал, что это возможно. (Напевает.) Кто в Исландию хочет плыть, должен бороду отрастить!

Пока госпожа Тристан и Джекки машут Молу из окна, Стефан залезает под стол. Джекки. Мол, вернись!

Баарс (приоткрыв один глаз, смотрит на Стефана). Что ты там делаешь?

Стоящие у окна оборачиваются и тоже смотрят на Стефана. Стефан. Я собака. Бросьте мне кость.

Занавес.

Танец Цапли