Только через несколько минут Николай смог отстегнуть пояс и, встав на сиденье, оглядеться. Было о чем погоревать! Эх, если бы не мотор! Туман рассеивался – ветер обманул даже и синоптика. Лететь бы да лететь!.. В километре от оврага виднелись какие-то домики. По расчетам Николая выходило, что он успел забраться километров на шестьдесят и сел недалеко от железной дороги. Он решил подрулить к селению. Включил мотор на малые обороты, и самолет опять, подпрыгивая, пополз по снегу.
Между ним и селением все время был овраг, приходилось следовать по его извилинам. Это было утомительно, тем более, что появившийся ветер дул теперь в бок, подталкивая самолет к краю оврага.
Через два километра овраг, наконец, вышел к деревне. По мосту к самолету уже бежали мальчишки. Николай остановился и выбрался из кабины. Он бросился к сугробу и стал натирать себе лицо снегом. Правая ладонь его стала красной – оказывается, он поранил щеку. Но боли не чувствовал, кожа одеревенела.
– Что за деревня, огольцы? – спросил он подоспевших мальчишек.
– Луково.
– А город какой тут есть близко?
– Близко нет. Ипатьевск если… Но далеко. Километров пятьдесят.
Николай присвистнул и схватился за карты. Вращая рулончик, отыскал Ипатьевск – все стало ясно. Ветер подвел Николая. Вместо шестидесяти километров он пролетел всего сорок. А до областного центра, куда следовало доставить больную, оставалось еще двести километров. Так показывала карта, которую с безнадежным видом перематывал Николай, отсчитывая злополучные километры. «Двести… чтоб им лопнуть! Вот оказия!..»
– Дядя, у тебя кровь, – сказал один из мальчиков.
Николай досадливо махнул рукой.
Подошли двое взрослых.
– А ну-ка, товарищи, у меня тут больная. Нужно снять ее, – сказал Николай.
Он стал на подножку и отстегнул пояс, обхватывающий меховой мешок. Парень, появившись с другой стороны фюзеляжа, помог ему, и они, понатужившись, вытянули мешок и опустили его вниз. Второй парень принял мешок сверху.
– Осторожно, – сказал Николай, – это тебе не мука, а живой человек.
Они понесли больную через мост. Старуха молчала, а Николай боялся открыть клапан мешка. Его пугало это тягостное молчание.
– Осторожнее. Легче, – повторял он.
– Куда же ее теперь? – спросил один из колхозников.
– Давай на пункт, – сказал его товарищ.
В избе, на которой висела доска с большим красным крестом и надписью «Медпункт», стояли две койки, на одной из них лежал парень с воспаленным, красным лицом.
– Давай сюда, – сказал колхозник, указывая на пустую койку.
– Нельзя! Разве можно на чистое белье? – крикнула женщина, выглянувшая вдруг из-за перегородки. – Что у вас там? Нужно снять мешок.
– Не надо снимать, – строго сказал Николай. – Нам скоро ехать.
Затем он открыл клапан мешка. Старуха была жива и цела, но глядела на него такими же глазами, как и при отлете. Теперь Николай выдержал ее взгляд.
– Ничего не поделаешь, мамаша! Испортилась моя керосинка, – сказал он ей. – Может, вам поесть, попить дать?
Она ничего не ответила и только обводила непонимающим взглядом его лицо.
– Мне лошадь нужна, – сказал он тогда провожатым, поднявшись от больной и присаживаясь поближе к печке.
– К председателю колхоза надо бы сходить…
– Позовите-ка его лучше сюда. Да живее.
Они ушли, а Воронцин начал с силой растирать свое лицо.
– Вы обморозились. Я вам вазелин дам. И бинт. У вас кровь, – сказала женщина, выйдя из-за перегородки.
– Бинт не надо. Простая царапина. А вазелин можно…
– Не бросайте меня, – сказала вдруг слабым голосом больная.
– Что вы, мамаша? – Николай нагнулся к ней.
– Не бросайте меня.
– Да что вы, мамаша! Если моя керосинка испортилась, то как-нибудь и без нее доставим, – ответил он, обижаясь, что ему не доверяют. «Придется сдать ее в какой-нибудь больнице, раз уж так случилось».
Старуха умолкла, но глаза ее опять остановились на лице Николая.
Появилась женщина с вазелином и начала растирать Николаю щеки. Лицо его отогрелось, и он морщился. Кололо и щипало кожу, а в том месте, где была царапина, словно прикладывали раскаленное железо. Багрово-красные щеки его опухли.
– Красив? – ухмыльнулся Николай женщине, озабоченно разглядывавшей его.
– Что с ней? Чем она больна? – кивнула женщина на старуху.
– Не знаю. Ей нужна какая-то операция… Вот ее сопроводительные бумаги. Посмотрите, если поймете. – Он расстегнул планшетку и вынул конверт.
– Как же вы не знаете? Может, ей плохо? – И женщина, бросив Николая, нагнулась над больной. – Вам больно? Что-нибудь сделать?
Старуха отрицательно покачала головой.
– Он бросит меня здесь… Попросите его взять, – только и сказала она жалобно.
– Она очень боится, что вы ее здесь оставите, – сказала женщина, подходя к Николаю.
– Глупости! Она ничего не понимает. Я же за нее отвечаю.
– Но у вас авария. Вы имеете право сдать ее в любой медпункт.
– Только не в этой дыре. Если бы не мотор, я бы даже и не догадался, что есть такое Луково, – сказал Николай и тут же спохватился: – Но теперь буду знать. Ваш вазелин здорово помог…
Женщина, не слушая его, знакомилась с бумагами. Она покачала головой и кивнула на старуху.
– Ведь ее не всюду могут оперировать… Вас из-за того и послали, что на месте не могли справиться.
– Знаю, – мрачно сказал Николай.
Вошел председатель колхоза. У него была куцая, еще только начинающая разрастаться бородка. Он ее все время поглаживал, пока рассматривал Николая и его неподвижный мешок на носилках. Наконец он оценил обстановку и только тогда подал голос!
– Здравствуйте! – и опять замолчал, что-то обдумывая.
– Лошадь нужна, – сказал Николай.
– Вот незадача! Кони у меня все на работе. Лес, воду возят… Может, об чем другом договоримся…
– Какие тут могут быть разговоры! Человек при смерти! – вскочил Николай.
– На руках снесем. У нас тут километрах в трех больница есть. Хорошая, – гнул тот свою линию.
– Ей серьезная операция нужна. Дашь лошадь?
Председатель молчал, дергая бородку.
– Товарищ Зотов, у нее действительно очень тяжелое заболевание, – вмешалась женщина.
– А что у нее? – посмотрел председатель на летчика.
Тот, в свою очередь, быстро взглянул на женщину, она молчала.
– Эндокардит, – назвал Николай первую пришедшую ему в голову мудреную болезнь.
– Что же, разве тут звери? – подобрел председатель колхоза. – Вот что, километров на пятнадцать я вас подброшу… до следующей деревни. А там возьмете другую лошадь.
– Согласен. У машины поставьте сторожа. На вашу ответственность. Механик приедет, – сказал Николай и вышел на улицу.
У самолета он с большим трудом ввернул в землю два крюка. К ним привязал плоскости самолета. Потом, покопавшись в моторе, закрыл его куском брезента. Отошел, проваливаясь в сугробе, отмывая руки снегом. Мальчишки разглядывали его распухшее, красное лицо и перешептывались – все это ведь было им в диковинку. Ребята надеялись, что таким зрелищем они будут обеспечены на целый день. Но не тут-то было. Летчика через десять минут и след простыл, стоило ему только сесть в сани.
Сразу же за околицей их встретил ветер. Николай потянулся закрыть мешок.
– Не надо, – сказала старуха. – Я смотреть хочу. Не верю я вам.
– У нас тут ветерок с накатом. А у вас там, наверху, небось от него тоже спасения нет? – сказал летчику возница, старый колхозник.
Николай промолчал. У него ныло лицо. Оно опять начало подмерзать, и кожа, съеживаясь, причиняла ему острую боль. Да еще его раздражало в их езде отсутствие какой бы то ни было мало-мальски стоящей скорости. Он привык к другому движению.
– Папаша, прибавь газку. Так ведь мы и к вечеру не доберемся, – с трудом шевеля распухшими губами, попросил Николай.
Возница охотно взмахнул кнутом и причмокнул.
Через минуту Николай спросил:
– А далеко ли, папаша, до железной дороги?
– У-у, брат, – затянул колхозник, – километров двадцать пять – тридцать, не меньше. Это по нынешней дороге…
– Вези прямо на станцию! – перебил его Николай, внезапно приняв какое-то важное решение.
– Как же так? Мне председатель велел только до ближней деревни.
– Давай, давай! Надо помочь больной гражданке. Ты и сам бы на ее месте попрекнул: хороша, мол, авиация, спасти не может.
– Так то самолет – железо, а тут лошадь, – обиделся старик, но, стегнув конягу, свернул с дороги.
Они обманули ветер. Он дул им теперь в спину. Он ожесточился и налетал, как индюк, но им это было уже на руку, он подгонял их.
Больная закрыла, наконец, глаза.
Николай накинул ей на лицо клапан мешка. Сам он прятался от ветра в меховой воротник комбинезона, иногда соскакивал и бежал рядом с санями, похлопывая себя рукавицами по бокам.
Но вот пошел снег, и ветер начал крутить. Слепило глаза. Коняга еле-еле перебирал ногами.
– Нет, гражданин хороший, не выйдет ничего, – сказал старик и остановился. – И сам пропаду и вас погублю. Не способно животное такую метель выдерживать.
– Так. Значит, выходит, сил у нас нет мамашу спасти?
– Погода не позволяет. Сам видишь… Есть тут у нас в стороне поселок совхозный… там у них грузовики… Да вот я вас и доставлю туда, если с пути не собьюсь…
Сказано – сделано. И вот уже летчик Николай стоит в комнате, на двери которой висит табличка «Директор». Старуха осталась в коридоре.
– Что вам? – спросил его хозяин комнаты.
– Здравствуйте! Я летчик санитарной авиации. Мне нужно доставить на станцию тяжелобольную.
– Вы ошиблись. Здесь не больница.
– Я вас и не прошу лечить. У вас ходят на станцию грузовики. Пусть подбросят меня и больную…
– Это невозможно! У нас санитарные правила. Мы возим на грузовиках овощи.
– Раз в жизни можно нарушить… На кой черт нужны правила, если человек умирает!.. Сердца у вас нет… – И Николай распахнул дверь, за которой стояли носилки.