Избранное (сборник) — страница 29 из 81

Кругом была суровая и одновременно щедрая природа. Она жила! Могучие кедры шевелили своими ветвями. Стояли тополя и словно протягивали узловатые руки, стояли ели, граб и пихта. Всего было в достатке. Прекрасен был лист черной березы, на нем дрожали капли росы, потому что утро только что наступило и солнце не успело еще осушить ночную влагу. Воздух был чист, свеж, и в нем не пахло порохом. Владислава и Дмитрия вели по лесной дороге, проложенной среди чащи. По этой дороге недавно проходили войска, и их, наверно, расстреливали с самолетов. В некоторых местах были видны огромные, оставшиеся от бомб воронки и разбитые в щепы деревья, изломанные, изуродованные трупы людей.

Дорога шла через лесную опушку. Дмитрий взглянул, увидел два вековых дуба и вспомнил тотчас свое детство. Юношей видел он такие же дубы, только это было в кино, в картине про Робин Гуда, Дмитрий тогда хотел быть таким же сильным, как Робин Гуд. И он стал таким же сильным, потому что много занимался спортом. А вот теперь надо расстаться со своим крепким телом. Навсегда! Надо погибнуть! Только сейчас Дмитрий понял, что они будут убиты. Через десять минут, через двадцать минут!

Они идут по лесной дороге, и у Дмитрия встает в памяти прошедшая ночь. Накануне к вечеру их вдвоем с Владиславом вызвал командир отряда. Коротко и деловито объяснил, что требуется взорвать у неприятеля Пинхонский мост, через который утром должен проехать грузовой поезд с боевыми припасами врага. Дал им маршрут, указания, они вышли от него и направились прямо к бомбардировочным самолетам. Надели парашюты, взяли с собой взрывчатые средства и забрались в самолет. Там немного позавтракали. Через пятнадцать минут самолет взлетел. Машина поднялась не одна, взлетела вся эскадрилья. Самолеты взяли курс на юго-восток. Дмитрий и Владислав сидели в кабине и жевали копченую колбасу. Дмитрий недолюбливал Владислава. Знаком он с ним был уже два года и раньше просто презирал его за маленький рост и внешне неказистый вид, так как сам был крепким и рослым, с сильно развитыми мышцами на спине и плечах. Он недоумевал, как можно ставить его на одну доску с этим человеком. А за время совместной работы в парашютном отряде Дмитрий стал относиться к Владиславу уже с некоторым уважением, потому что тот обладал непреклонной волей и так подчинял себе свое на вид хилое тело, что приходилось только удивляться, когда он выполнял самые сложные задания.

Они сидели и обсуждали свою задачу. Но вот из отделения летчиков вышел второй пилот и сказал им:

– Пора, ребятки. Добрались!

Они ничего не ответили и подошли к люку. Скоростные бомбардировщики мчались на полном газу. Их появление было для врага неожиданным. Ослепительно белые лезвия прожекторов бестолково резали ночную мягкость неба. Никто с земли не заметил, как один из самолетов перешел в пике и потерял высоту, потом выровнялся и замедлил скорость.

Владислав открыл люк, а Дмитрий сунул руку наружу. Сильный воздушный поток тотчас прижал ее к ребру люка. В отверстие был ясно виден отблеск реки.

– Давай, Ты тяжелее, – сказал Владислав.

Дмитрий прыгнул в люк и стал падать вниз, не раскрывая парашюта. Он смотрел на светящиеся фосфорические стрелки и цифры секундомера, привязанного к правой руке. Внезапно его начало вертеть через голову. Дмитрий выбросил тогда резко в сторону руки и ноги. Вращение прекратилось. Он посмотрел опять на секундомер и, решив, что пора раскрывать парашют, дернул кольцо. Шелковый купол немедленно раскрылся. Дмитрий спускался, считая секунды, чтобы вовремя встретить землю. Носки и пятки ног он плотно сдвинул вместе. В коленях ноги были немного согнуты. Земля появилась неожиданно. Дмитрий завалился на бок, потом встал, собрал и отстегнул от себя парашют. Он не слышал, где опустился Владислав. Через три минуты после своей посадки Дмитрий приложил руки ко рту и крикнул, как кричат совы. Владислав откликнулся и подошел к нему. Они спрятали парашюты в кустах, забросав коричневый шелк землей и мхом. Пошли искать реку. Это было не так уж трудно, потому что ветер был слабый, и их отнесло недалеко. Они прокрались по берегу реки к мосту и стали взбираться на его стальные переплеты. Никто им не мешал, потому что охрана моста не ожидала такой смелой диверсии. Владислав и Дмитрий нашли удобное место и прикрутили фотоэлементы и запал. Дмитрий открыл крышку на ящике. Затем оба стали спускаться обратно на землю. Дмитрий оступился и чуть было не упал в воду, но его поддержал Владислав. Затем они ушли в лес и забрались в кусты, чтобы дождаться взрыва.

С наступлением утра к мосту должен был подъехать поезд врага. Когда состав вползет на мост, то тень паровоза упадет на фотоэлемент, и через две секунды после этого часовой механизм приведет в действие стальной ударник. Взорвется капсюль, и мост вместе с вагонами взлетит на воздух.

Дмитрий и Владислав перешептывались между собой, когда взорвался мост. К небу взметнулись перья огня и черного дыма, взрыв был слишком шумным. А потом произошла эта ужасная драка, в результате которой Дмитрий не может даже пошевельнуть правой рукой. И теперь им предстоит расплата за все. Какая тоска! Дмитрию никогда не приходилось думать о смерти. Она была далеко. И вот теперь она пришла! Пока идет сзади. Нет, он идет к ней навстречу. Это вернее. Неужели конец? Да. Это твердо! Но, может быть, есть выход? Нет, никаких! Но как же расстаться с этим миром, наполненным цветением и радостью, где даже война не казалась ему уже таким большим ужасом? Какая тоска!

– Владик, – говорит Дмитрий, – ты умеешь петь?

– Нет, милый, у меня нет слуха, – отвечает Владислав.

– Слуха? – переспрашивает Дмитрий. – А может, все-таки споем? А? Я не могу идти так!

Эти слова он почти выкрикивает. Они идут, все идут вперед, и солдаты ступают за ними, вытянув винтовки. Владислав когда-то возмущался эгоистичностью этого рослого человека, но сейчас Дмитрий и близок, и дорог ему, и понятен.

– Дай мне твою лапу, – говорит он Дмитрию.

И берет его за кисть левой руки.

– Я не умею петь, – продолжает Владислав, – но я могу кое-что тебе рассказать.

– Хорошо, – соглашается Дмитрий.

И Владислав начинает говорить. Он говорит громко, во всю силу своего голоса.

– Ты знаешь, милый, мы идем не на смерть. Ты знаешь, куда мы идем? Мы идем с тобой в Москву! Дима, мы идем с тобой сейчас по ее предместьям. Мы идем как герои. Ты слушаешь, друг?

– Да!

– И вот мы вступаем на ее улицы. Мы идем по ее широким улицам. Мы идем на Красную площадь. Мы идем дорогой героев. И вокруг нас цветы и дети. Дети, Дима, детвора. Они кидают нам цветы. Ты чувствуешь, друг, запах роз? Их кидают нам дети. Ты любишь детей, Дима?

– Раньше не очень, а теперь все равно.

– Направо, – командует внезапно офицер.

– И мы поворачиваем направо, – говорит Владислав, – этой улицей ближе пройти к Красной площади. Тут нас встречают девушки. Все – сила, все – невинность, все – любовь! Они кричат нам. Ты слышишь их приветствия?

– Да, да!

– И играет музыка. Марш – тра-та-тра-та-тра-та!

Дмитрий и Владислав идут в ногу крупным мужественным шагом. На дороге лежит изуродованный труп, и они перешагивают через него.

– А вот движется карнавальное шествие! – кричит Владислав. – Помнишь: каждый праздник были такие шествия. Это карнавал изобилия! Какие веселые лица! И на лотках несут самое лучшее. И фрукты и вина. Протягивают нам! Сколько вкусных вещей! Ты любишь цукаты, Дима?

– Нет, я люблю вишню в шоколаде!

– Что же, это тоже не плохо. Но вот все это кончается, и музыка не играет больше. Воцаряется тишина. Мы вступаем на Красную площадь. Сейчас будет самое главное. Мы имеем право на это? Да! Мы честно выполнили свой долг… И вот мы входим на площадь. О, Дима, сколько на ней красных знамен! Ветер колышет их, а в тишине слышен шелест материи. Это действительно Красная площадь, и мы идем по ней.

– Ты – настоящий художник! – говорит Дмитрий.

– Стой! – командует офицер. – Кругом!

– И мы останавливаемся, – продолжает Владислав, – и поворачиваемся. Мы как раз перед Мавзолеем. На его трибунах стоят люди. Стоят лучшие люди нашей Родины. Они приветствуют нас. Тысячи громкоговорителей разносят слова приветствия.

Офицер командует, а солдаты поднимают винтовки и начинают целится.

– И тогда мы поднимаем левые руки вверх. Они ближе к сердцу. Мы поднимаем руки и кричим громко-громко нашим дорогим товарищам.

Дмитрий и Владислав стоят с поднятыми руками. У обоих блестят глаза, а солдаты целятся, и у них от усталости и напряжения вздрагивают дула винтовок.

– И мы говорим громко на всю площадь. Дима, зачем у тебя дрожит рука? Мы говорим громко: «Тебе, великая Родина, отдаем свои жизни!»

Раздается залп, но у солдат слишком дрожали дула винтовок, и поэтому падает только Владислав. Он опрокидывается на спину и раскидывает устало руки.

– Ах ты, черт! – говорит Дмитрий.

Солдаты целятся снова, а Дмитрий делает шаг вперед и кричит им:

– Как это он говорил? Ах, да! Мы кричим: «Тебе, великая Родина…»

Но тут раздается второй залп, и Дмитрий чувствует, что его сильно ударяют сзади в спину. Он хочет оглянуться, но не может. Ему кажется, что он взлетает. Вверх! А потом падает вниз. В бездну! От этого захватывает дух, и сердце бешено бьется. Вот оно разрывается, и Дмитрий падает на Владислава. Затем сваливается вбок, и вот они уже лежат рядом, как братья.

Кругом сурово шумит листва богато одаренных здешней природой деревьев, и в свежем воздухе пахнет порохом.

В обороне

Старший сержант Петр Дорохов томился. Все ему никак не удавалось закончить письмо своей Ольге. Здесь, в Заполярье, фронт был недвижим, но дела появлялись неведомо откуда, накапливались, отвлекали…

Пшенный суп с консервами сильно отдавал дымом, и по тому, как Сергей (у него были нашивки ефрейтора) заскрежетал вдруг ложкой в котелке, почувствовалось, что он рассердился. Остальные связисты угрюмо молчали, видно было, что они раздосадованы. Но второй ефрейтор – Тырлов – подумал, что в кухнях в эту ночь тоже, верно, было несладко: опытный повар так опозорился.