Размышляй, размышляй. Я вовремя тебя одерну, если замечу, что ты слишком увлекся опасными для меня мыслями!
Профессор рассуждает с самим собой. Оказывается, нужно знать точно, когда необходимо сказать «нет» и когда это поздно произнесенное слово будет уже равносильно согласию. Большинство ошибок в поведении человека проистекает от того, что теряется представление о взаимодействии совести и времени. С совестью нельзя вступать в сделку. Это очень древнее и даже банальное правило. Но, к сожалению, мы часто ловим себя на том, что взвешиваем, что лучше – маленькое наказание или маленькая нераскрытая подлость? Этим самым мы уже совершаем большую подлость. А ведь казалось бы просто: решать без промедления, действовать всегда наверняка! Вот почему часто негодяи, решительно и вовремя сказавшие «нет», кажутся добродетельными людьми.
Профессор глядит при этих мыслях на руки толстяка, которого он считает прожженным мерзавцем, и опять разговаривает с собой: «Так, профессор, так! Думай о добродетели, размахивая ногами в западне, потому что ты влетел туда прямо головой. Почему ты попал туда? Из-за торговли с совестью? От страха? Из-за промедления в своих действиях? Да, да! Из-за всего этого».
Он снова глядит в зал и в душе обращается к посетителям, как к студентам с кафедры: «Представьте себе на некоторое время честного человека – Голубева. Профессора, который любит свое дело, неплохо преподает органическую химию и размышляет изредка над чисто практическими проблемами химии по просьбам своего старшего сына, инженера большого и важного завода. Пока все в порядке вещей! Профессор любит думать над этими вопросами в своем кабинете или на улице. Очень приятно, когда сыну помогаешь. Дальше так: этот сын его очень занят, второй где-то бродит по стране со своими клетками, остается только дочь, тоже горячо любимая, которой и делаются все поблажки, исполняются все ее желания. Представьте: надутые губы дочери и ее сердитые глаза при отказе его, профессора, явиться на какой-то вечер какого-то семейного праздника какой-то десятой тетки. Попробуйте отказаться! Он едет туда после работы. Опаздывает, спешит. Там уже ждут его жена и дочь. И дочь так хочет всем показать своего знаменитого и моложавого отца. Но здесь начинается недозволенное!..»
– Ну что же, профессор, мне уже скучно, – говорит в это время толстяк.
Не перебивайте меня, пожалуйста! – отвечает тот.
«…Да, уже недозволенное! В его рабочем портфеле лежат кое-какие бумаги, на которых набросано несколько формул и химических значков – плоды размышлений по заданию сына. Да, их нужно было бы порвать. Но слушайте дальше! Все в восторге. Начинаются разговоры, знакомства, дочь таскает отца из угла в угол. И тут является на сцену Максим Максимович Красавский. Добродушный толстяк с нелепой, явно надуманной фамилией. Конечно, очень рад знакомству. Как же, как же, слышал! Приветствует, трясет пальцы своими пухлыми руками и не хочет отпускать. Начинает что-то говорить. Того гляди, возьмет за пуговицу сюртука. Из всей этой болтовни узнаешь только то, что он заместитель директора какой-то холодильной фабрики. Хотите мороженого? Если нужно, то будет можно достать и торты, и пломбиры, все, что есть самого лучшего и свежего! Страшно надоедает. До раздражения. Ведь говорить необходимо ровно столько, сколько нужно для того, чтобы не казаться глупым, но и не больше, чтобы не выглядеть болтливым дураком. Возможности освободиться от болтуна нет. Он торчит весь вечер около вас. Знакомится с женой и дочерью. К сожалению, очаровывает их. И потом начинается. Через неделю после этого вечера звонок: «Как, не забыли? Да, это я!» Заходит в гости. Один раз, второй. Разговоры о мороженом. Через некоторое время приходит посыльный с фабрики. Приволакивает какие-то замороженные сладости. Просит расписку в том, что получили посылку. Домашние дают. И так продолжается дальше. Все теснее знакомство. Все больше мороженого. Так нужно же все это оплатить? Да нет, что вы! Это же ничего не стоит. Это же пустяки. Сочтемся потом. В следующий раз! Так тянется месяц, два, три. Все как будто благополучно, но наступает катастрофа. Здесь основной момент трагедии. Внимание!»
Профессор трет свой висок и опять возвращается к воображаемым слушателям.
«Вы представьте себе кабинет. Не совсем уютный кабинет химика. Единственно, что располагает к себе – это книги и кожаная мебель. Остальное – стекло: холодное и безразличное. Мрачный свет. И два собеседника в креслах. Немного рембрандтовский колорит, не правда ли? Черная кожа и белые пятна – руки и лица. Болтун трещит вовсю. Слушатель его терпелив. Он решил узнать, какие еще цвета есть в спектре глупости. Просто опыт. Часто низость мы познаем неожиданно и тогда это ошеломляюще. Все равно как величайшее открытие во время незначительного эксперимента. Так вот, толстяк внезапно умолкает. Он вынимает из кармана несколько бумажек и жестом фокусника, не допускающего никаких подозрений со стороны почтеннейшей публики, показывает их собеседнику. Вы видите, профессор, этот документ? Да? Прекрасно! Мы благодарны вам за сведения о новых работах на заводе вашего сына. Это ясно вот из этих бумажек. Узнаете? А это вот ваши расписки! Мы приносим извинение, что пока оплатили все натурой – торты и мороженое. В дальнейшем, надеемся, вашу работу для нас оплачивать наличными. Чудовищно! Не пытайтесь что-либо придумывать. Все это – жест картежника с веером карт – пошлем, куда следует. Чудовищно! Всего доброго. До следующей встречи. Чудовищно! Толстяк уходит. Он доволен эффектом. В передней щебечет с женой честнейшего человека Голубева, у которого удачно украл бумажки. А его собеседник вместо того, чтобы сказать «нет», взяв хотя бы для этого трубку телефона, делает нечто абсурдное. Он спешит на кухню и в ярости выбрасывает на помойку остатки пломбиров. Это весь его протестующий жест. Как это нелепо – он разберется гораздо позже. Так вот всегда думаешь, что есть еще какие-то маленькие, удобные лазейки, через которые можно выползти из-под обрушившейся на тебя беды. Ждешь: вот-вот твой глаз их обнаружит, и не принимаешь серьезных мер. Так здоровый человек, заболев внезапно ужасной болезнью, с надеждой смотрит на свои еще крепкие, неразрушенные мышцы и не верит, ни за что не хочет верить в болезнь, поразившую его изнутри. Он медлит и многое упускает. Нельзя, никогда нельзя давать преступлению обворачиваться как кокону паутиной времени! Паутиной, дорогие друзья!..»
Профессор неожиданно бросает своих выдуманных слушателей. Паутина? Руки его собеседника неторопливо барабанят по краю стола. В зале звучит старинный вальс. Руки с желтоватыми волосиками на пальцах ловят ритм музыки. Паутина! Маленький деятельный паучок! Пауки! Далекие университетские воспоминания: Araneina из тонкой и липкой паутины искусно устраивают довольно крепкие тенеты, которыми и ловят себе добычу. Жертвам редко удается самостоятельно вырваться из силков.
Мысль перескакивает на литературу. Припоминается один из страшных рассказов Уэллса о долине пауков. Литературный образ плотнеет и становится объемным, почти реальным. Вот теперь он в состоянии двигаться и издавать звуки.
– Вот что, – говорит толстяк. – Мне все это ужасно наскучило. Скажите все-таки, зачем мы сюда пришли, а?
«Зачем я пришел, неоднократно вызываемый тобой по телефону? Пришел разделаться, наконец, со всем этим делом. Я хочу сказать – нет!
Но, может быть, я буду еще умолять тебя оставить меня в покое. Нет, я просто разорву одним ударом тенеты. Или вот что: попрошу это сделать других.»
– Вы молчите, профессор? Может быть, вы задумали что-либо не джентльменское, а? Недаром вы думали об охоте.
«Как это ужасно. Падать в скрытую западню и даже слышать шелест ветвей, расступающихся под твоим телом.
– Очевидно предательство. А? Так я и думал. Но, коллега, только вам же будет хуже от этого. Там спросят: а где вы были раньше? Там всегда это спрашивают!»
В минуты отчаяния ищешь сочувствия. Хотя бы в чужом взгляде. Но кому я нужен в этом зале?
– Да нет, вы просто шутите. Вы шутите, профессор. А? Играете в молчанку. Да? В прятки? Ау ау, ищите меня! Ну, хорошо. Я понимаю, что это трудно. Мы пойдем на уступки. На время оставим вас в покое. Пока мы от Вас ничего не требуем. Вы слышите? Это же замечательно. А?
Кто знает из всех сидящих в зале, что в этом углу совершается злодеяние, которому нет равных в мире. Совершается гнусность, предательство.
– Ну, соглашайтесь, а? Ни одна душа не узнает об этом.
Сам виноват в том, что никто не знает. К чему промедление? Уже сколько времени идет незаслуженное испытание совести. Зачем? Стоит встать и, подняв руку, указать на толстяка – его сейчас же разнесут на клочки даже эти люди, которые кажутся занятыми только своими делами. Тут же в зале! У них хватит на это сил и решимости. Решайся! Иди и покончи со страхом.
– Ну, решайтесь же, профессор. Соглашайтесь, а? Вы так страшно молчите, что меня продирает по коже мороз. Один мой приятель точно так же молчал, когда его жена убежала с другим. Но у Вас ведь на этот счет все благополучно?
Решусь, решусь. Проклятый паук! В конце концов, мы точно не знаем, когда наступает кризис болезни, и освобожденное от недугов тело приобретает свою прежнюю гибкость, и душа открывается вновь навстречу светлому и радостному. Если не вчера, то сегодня? Сейчас начало апреля.
– Хорошо, профессор. Сегодня я не требую от Вас окончательного ответа, – говорит толстяк, – я понимаю, что это трудно. Нужно учесть все обстоятельства. Да? Во всяком случае через два дня должен быть ответ! Не позже, иначе мы примем меры. Вы понимаете. А?
Толстяк встревожен молчанием собеседника. Ему надоело это нелепое времяпрепровождение с молчаливым человеком, которого он заставляет быть предателем. Это очень легко и в то же время страшно трудно. Целая наука. Все связано с риском. Если собеседник избегает взгляда – значит, он боится. Но почему же тогда он упорно молчит? Значит, у него есть что-то на уме, и он не рискует выдать себя. Следовательно, его надо остерегаться и внимательно следить за его действиями. Но в то время его нельзя бросить, не доведя дело до конца, потому что приготовленная и неиспользованная ловушка опасна. В нее обязательно попадешь сам. Это закон! Оттого-то и придется еще крутиться с этим незадачливым профессором, который тянет, мямлит и боится сунуть голову в петлю. Значит, опять предстоят хлопоты, заботы и страхи о провале. Приходя к такому выводу, толстяк сжимает кулаки. К его устоявшимся и неглубоким чувствам примешивается злоба на профессора. И это, пожалуй, самое сильное внутреннее движение за весь вечер заставляет его даже легонько скрипнуть зубами. Так он обозлен. Потом он вежливо приглашает официанта и расплачивается с ним.