Раз уж история спит, Тадж-Махал не проснется, видно, никогда.
Пер. Н. Очирова.
НОСТАЛЬГИЯ
В ясный солнечный день я лежал на берегу Онона. Недавнее половодье понемногу стягивалось: вода на полвершка отодвинулась от палочки-отметки, воткнутой в землю возле самой переправы. У пристани галдел народ, жались друг к дружке лодки.
Ниже переправы, у зарослей ив, стояла палатка. В ней располагалась семья, возвращающаяся от минерального источника правобережья. Голые после линьки верблюды, отвесив губы, смотрели на фыркающих в воде лошадей. В их спокойных, всегда равнодушных глазах, казалось, поселилось сейчас удивление таким скопищем людей и скотины перед шумной рекой. У палатки сидела девушка, которую я знал с детства. Я подошел к ней. Остановился молча. Она глубоко вздохнула и печально сказала:
— Увидеть бы только осины, которые растут на берегу нашей речки Галтая.
У нее давно болели легкие, теперь уже болезнь подточила ее вконец. И как это бывает с человеком в ее состоянии, ей вдруг в голову пришло, что она непременно поправится, если увидит свой родной улус, если попьет из родной речки, подышит родным воздухом. Дума эта завладела ею, стала самой желанной мечтой.
Лицо девушки было бледное и худое. За нежной, истощенной внутренним жаром прозрачной кожей тоненькими синими прожилками разбегались сосуды. Накрашенные ярко-красной помадой губы слегка вздрагивали. Румянец щек, единственное «украшение» человека, страдающего подобной болезнью, то загорался, то исчезал. Большие умные глаза, выдававшие постоянные размышления о страданиях и радостях жизни, тоскливо смотрели на дорогу, уползающую за рекой через перевал. Любому, знающему о ее болезни, невольно подумалось бы, что не к добру она так затосковала.
— Заброшен улус наш, зарос бурьяном. Как-то я был там, — сказал я, чтобы увести ее от навязчивой мысли.
— Увидеть бы только то самое место, и дела мои пошли бы на лад. Ты небось не забыл, как красив бывает наш улус в это время? — девушка посмотрела на меня укоризненно.
Что и говорить, она права. Сколько раз я переправлялся в этом самом месте через реку и все не могу налюбоваться на нее. Вспомнилось, как я переправлялся через Онон еще в детстве во время такого же половодья на лодке паромщика Джалцава. Мать тогда заставила меня попить воды Онона и дала несколько монет, чтобы я в середине реки помолился и бросил их в воду. Мать моя очень боялась воды. Крепко ухватившись за борта лодки, закрыв глаза, бормотала молитвы. Старый паромщик беспечно жевал табак и легко вскидывал весла. Ноги у него были кривые, а сам он низкоросл и кряжист. С засученных с заплатами штанин текла вода. Он то и дело шлепал себя по потной шее, на которую садились крупные ононские комары. Я засмотрелся тогда на него и совсем забыл пожертвовать свои монеты хозяйке реки. Вспомнил о них только на берегу, хотел кинуть, но мать сказала с упреком: «Нельзя кидать матушке Онон, сын мой…»
Я понимал состояние девушки, охваченной тоской по родным местам. Я попытался восстановить мысленным взором облик, очертания родного улуса, и вдруг мое желание вернуться в город до окончания отпуска куда-то улетучилось, сменилось внезапным решением еще раз переправиться через Онон, добраться до Прохладной долины, на северном склоне которой зарыт обрубок моей пуповины.
Коричневые от загара мускулистые тела двух молодых паромщиков красиво блестели от солнечных лучей и водной глади. При виде их невольно вспомнился мне старый наш паромщик, много раз перевозивший меня в детстве. Где-то ты ходишь, топчешь землю, старина?
— Наш Онон красивая река, — сказала голосом, полным надежд и ожиданий, девушка, выросшая со мной в одном улусе.
Через несколько дней я встретился с человеком, приехавшим издалека, из какого-то английского города. Терпеливо отбиваясь от комаров, он лежал на берегу Онона, обливал себя его водой и рассказывал, как весь свет объехал, чтобы добраться до-земли и воды своих предков, восторгался здешней красотой. Монгол, родившийся у отрогов Хинганского хребта, в погоне за жизнью и наукой провел более двадцати лет в Токио, Вашингтоне, Нью-Йорке. Он пользовался японским фотоаппаратом, голландским радиоприемником, американской трубкой, английским табаком. Избалованный жизнью, франтоватый тот человек, услышав песню про Онон, прослезился. Заметив это, я узнал ту же самую болезнь, которая гонит людей в далекое путешествие и которая именуется ностальгией.
Кто знает, сколько лет несет свои воды река Онон меж голубых лесов и зеленых берегов? В сказке говорится, что заговоренная стрела возвращается обратно. А чем заговаривает Онон, заставляя человека возвращаться на свои берега, могли бы поведать, кажется, журчание воды, шелест листьев, тихий напев ветра.
Пер. Н. Очирова.
Дэмбээгийн МягмарИЗБРАННОЕ
Составитель и автор предисловия ВИСС. БИЛЬДУШКИНОВ
ДЭМБЭЭГИЙН МЯГМАР, МАСТЕР МАЛОЙ ПРОЗЫ
Среди современных монгольских прозаиков видное место принадлежит Дэмбээгийну Мягмару, признанному мастеру рассказа и лирической повести.
Он вошел в литературу в самом начале 50-х годов вместе с большой группой талантливых писателей, среди которых были Ц. Гайтав, Б. Явухулан, С. Эрдэнэ, Д. Пурэвдорж, С. Дашдоров, Л. Тудэв. Их стремительное восхождение к вершинам мастерства было обусловлено целым рядом благоприятных обстоятельств. К тому времени новая литература входила в пору своей зрелости. Все, что подспудно зрело в ней на протяжении трех десятков лет, начало находить законченное выражение в творчестве лучших ее представителей. Уже были созданы первые романы Ч. Лодойдамбы («На Алтае», 1948) и Б. Ринчена («Заря над степью», 1951). Несомненно, немаловажное значение имел и Первый съезд монгольских писателей, который в 1948 году подвел итоги почти тридцатилетнего пути, пройденного литературой, и наметил перспективы ее дальнейшего развития. Последующие десятилетия подтвердили, что этому поколению литераторов было суждено сыграть решающую роль в становлении новых художественных принципов. Ныне творчество всех названных писателей отмечено Государственной премией МНР и во многом определяет лицо современной монгольской литературы.
Мягмар, как и все перечисленные выше писатели, делал первые свои шаги в литературе как поэт. За короткое время он издал четыре сборника стихов — «Сани со знаменем» (1956), «Книга» (1957), «Встал темной ночью» (1959) и «Смятенная душа» (1960). Однако в начале 60-х годов он полностью переключается на прозу. И это, видимо, не явилось большой неожиданностью для почитателей его таланта, поскольку подобные крутые повороты случались и на творческом пути многих его предшественников. Объяснение этой любопытной закономерности может быть одно — для монгола, пробующего свои силы в искусстве слова, поэзия во все времена была мерилом его литературных способностей. На ней он вырабатывал изящество слога и проходил первую литературную школу. «Все мы занимались стихотворчеством, ибо по старой устной и письменной традиции каждый литературно образованный человек должен был уметь слагать стихи и импровизировать на любую тему» — так свидетельствовал когда-то один из старейших монгольских писателей академик Б. Ринчен, объясняя увлечение всех начинающих авторов поэзией.
Первые же рассказы Мягмара подтвердили плодотворность его исканий. Критика единодушно отметила богатство и сочность языка, отточенность стиля. Так на многие годы проза стала его стихией. К настоящему времени им написано и опубликовано около тридцати рассказов, пятнадцать повестей и роман «На распутье» (1964). Высокую оценку его прозе дал еще в середине 60-х годов один из крупнейших монгольских писателей Ч. Лодойдамба, который советовал молодым прозаикам учиться мастерству у Дэмбээгийна Мягмара.
Однако Мягмар известен и как драматург. После 1973 года он обратился к драме и комедии. За этот период им созданы восемь драматических произведений, по которым осуществлены театральные постановки. Большинство из них вот уже несколько лет не сходят со сцены.
В 1973 году писатель был удостоен высшей литературной премии имени Д. Нацагдоржа. Его творчество получило признание и за рубежом. В СССР он издан на русском, украинском, казахском, литовском, киргизском и других языках. В последние годы появились также английские, французские, немецкие и венгерские переводы его произведении.
В этом томе Библиотеки монгольской литературы проза Мягмара представлена повестями и рассказами, которые охватывают восемнадцатилетний период творчества — с 1960 по 1978 год.
Дэмбээгийн Мягмар родился в 1933 году в семье арата. Получил филологическое образование, окончив в 1955 году Монгольский государственный университет, а в 1971 году — Высшие литературные курсы в Москве. Писатель прошел хорошую жизненную школу: он работал учителем, инспектором Министерства просвещения МНР, занимался журналистикой. Много лет отдал редакторской работе в центральном профсоюзном издательстве и в литературно-художественном журнале «Цог». В настоящее время является ответственным работником Министерства культуры МНР.
С первых же шагов в литературе Мягмар упорно и настойчиво искал свой путь. В этом молодому прозаику помогал его литературный наставник, маститый писатель Д. Намдаг, который постоянно советовал ему отыскивать сугубо свое, индивидуальное: «Если хочешь найти что-нибудь, сначала ищи и находи у самого себя. Иначе у тебя не будет ни горного изюбря, ни собственного быка».
И Мягмар, не написав еще и десятка рассказов, отправляется в трехлетнюю творческую командировку в Хангай, чтобы взяться за большое эпическое полотно — роман «На распутье». В 1959 году в Монголии завершился процесс кооперирования аратских хозяйств. Этой теме и был посвящен роман. В нем писатель попытался отразить социалистические преобразования и показать рождение человека новой формации.
Впоследствии он сам дал строгую критическую оценку этому произведению: «Роман был написан не очень умело, композиция оказалась рыхлой, возникло много «пустот». Но дело даже не только в этом. Жизнь ушла вперед, люди изменились, а книга осталась на месте, привязанная к событиям пусть недалекого, но уже прошлого…» И еще: «Первый мой роман многому меня научил, з