Я тут же срезал прутик и смастерил свистульку. «Раньше изюбри на мой зов обязательно прибегали, а придут ли сейчас?» — подумал я и стал вабить. Очень скоро на лесной опушке появился сизый красавец. Остановился как вкопанный, настороженно водя широкими ноздрями. «Смотри-ка, пятилетний изюбрь! Как же мне не узнать тебя, если в свое время я даже ночью безошибочно определял твой возраст», — прошептал я, и меня охватила гордость за свои молодые годы.
…Во времена самовластия и деспотизма человека готовы были живьем загнать в ад. Мне никогда не забыть тех двух суток, которые я провел в резиденции князя. В таком сложном положении я, кажется, ни разу в жизни не оказывался, но меня выручила тогда моя охотничья смекалка. Недаром же я с детства днями и ночами пропадал в лесу, изучая его обитателей.
Случилось это в один из летних вечеров, когда я вернулся домой после многодневной охоты. Меня весьма сердито встретил телохранитель князя нашего хошуна и, даже не ответив на мое приветствие, зло сказал: «Где же это ты пропадаешь, грешный убийца? Сейчас же поедешь со мной, князь вызывает тебя». Помню, как внутри у меня словно что-то оборвалось. В чем дело? Что такого я мог натворить, что даже сам князь вызывает меня?.. Наскоро попил чаю, сменил дэли и вышел из юрты, но ожидавший меня телохранитель еще больше удивил меня, сказав: «Возьми с собой ружье!» — «Не собирается ли князь моим же ружьем меня прикончить?» — подумал я.
Когда мы прибыли в резиденцию князя, телохранитель сразу же прошел к нему, оставив меня ждать в приемной. Вскоре он вышел и сказал: «Можно входить». Я тут же вскочил, открыл дверь и, упав ниц, трижды поклонился князю, дрожащим голосом приветствуя его. Он едва пошевелился в кресле и, нахмурив брови, сердито спросил:
— Почему ты не явился в тот день, когда я вызывал тебя?
— Извините меня, князь. Я только что вернулся с охоты.
— Вызывал я тебя вот по какому поводу: в ночь на пятнадцатое июля тебе нужно будет убить на солончаке пятилетнего изюбря.
Задание было не такое уж и страшное. Я немного успокоился и решил уточнить:
— Князь! Вы сказали, пятилетнего изюбря?
— Да!
— Понял, понял, — ответил я. А выйдя из покоев князя, зашел в юрту, где проживали его слуги. От них я узнал, что дочь князя занемогла, и для лечения требовалась теплая кровь изюбря. Затем направился к телохранителю.
— Приказ князя исполню, а теперь можно ли вернуться домой?
— Домой не поедешь — до пятнадцатого июля осталось всего два дня. Изюбря ты должен убить на солончаке горы Гурван Сумбэр. А пока тебе дозволено походить по охотничьим угодьям князя.
Странный приказ… Что он может означать? Почему именно пятнадцатого и обязательно ночью? Может, из-за какого-нибудь суеверия? Но приказ самого князя надо было выполнять, иначе бы мне не поздоровилось. Как же я ночью определю возраст изюбря, когда и днем-то это нелегко сделать? Он ведь дикий зверь, а не какая-нибудь домашняя овца. Есть ли вообще такой способ? И кто здесь может мне его подсказать? Местные старые охотники, которых я знал, все умерли, и теперь, конечно, не у кого искать помощи. «Как бы то ни было, надо съездить на эту гору, чтобы потом легче было ориентироваться», — сказал я себе, оседлал своего Серого и отправился на вершину горы Гурван Сумбэр, окутанную синей дымкой.
Тогда-то я и узнал, как скоротечно время. Два дня пролетели в мгновение ока. Я ни о чем не мог думать, одна мысль без конца сверлила мне голову — как ночью определить возраст изюбря? Перебрал в памяти все, что знал от бывалых охотников, но так ничего и не вспомнил. Оставалась единственная надежда — в полнолуние ночи нередко выдаются светлыми, словно пасмурный день.
Вот видишь, сказал я себе, даже луна готова тебе помочь, а ты разволновался. Надо взять себя в руки и спокойно, без суеты выполнить приказ князя. В конце концов возраст можно определить и по шагам, и по фырканью. А если ночь действительно окажется светлой, то и по виду изюбря можно догадаться. Да тебе просто повезло с полнолунием. Очень повезло… Интересно, думал ли князь об этом, давая такое задание? Нет, наверняка не думал…
В думах и тревогах провел я эти два дня на горе Гурван Сумбэр. Настало пятнадцатое июля… Едва закатилось солнце, как я прибыл на выбранный мною заранее солончак и залег.
Сумерки быстро сгустились, и наступила непроглядная тьма. Но постепенно едва-едва обозначились очертания деревьев, и из-за горной вершины выкатилась багрово-красная круглая луна…
Я лежал, прислушиваясь к лесным шорохам, и долго наблюдал за луной. И вдруг мне стало страшно: почему-то этот багрово-красный шар показался мне похожим на лицо княжны, по милости которой я коротал здесь ночь. Изъязвленная, покрытая струпьями кровавая маска, скрывавшая лицо той знатной барышни, которую я увидел, выходя утром от князя. И я подумал: «Кто знает, возможно, как лик луны со временем станет совершенно белым, так и лицо княжны после лечения обретет лебединую белизну. Такого уродства, да еще в молодые годы, никому не пожелаешь. Они, наверное, умоют ее теплой кровью изюбря, которого я сейчас подстерегаю, и она выздоровеет». И в этот миг мои мысли прервал шорох. Да, это были шаги того зверя, от которого зависела моя судьба…
Луна поистине оказала мне тогда большую услугу. Едва изюбрь рухнул на землю, как я подбежал к нему, приоткрыл его теплые губы и дрожащими руками стал ощупывать коренные зубы. Их, как по заказу, оказалось пять.
Вскоре на звук моего выстрела подъехали и люди князя.
Тот изюбрь точь-в-точь походил на этого, который сейчас по моему зову пришел на лесную поляну. Он все еще стоял на месте и терся грудью о молодую березу, изредка взирая на горную вершину. При этом он бил передними копытами землю, а потом вдруг, словно рассердившись, начал бодать березу, и она затрещала. Испугавшись треска, он сорвался с места и скрылся в чащобе. Я проводил его восхищенным взглядом — до того были грациозны все движения его совершенного тела.
Да! Каждый раз в эту прекрасную пору осени можно услышать, как трубят изюбри. Их рев никого не оставит равнодушным: в этом призывном крике есть что-то удивительно трогательное и гордое. Обычно он доносится из какой-нибудь глухой чащи или с горной вершины. Очевидно, в эту пору они бывают опьянены красотой окружающего их мира и воздают ему хвалу. А лес, словно убаюкивая их, мерно и тихо шумит над их головами…
В эту минуту огромные кедры казались мне не просто рядами деревьев, а могучими богатырями в темно-зеленых накидках, которые с любовью и нежностью защищали от холода и ветров беззащитные березки и осины.
Я восхищенно смотрел на вершину высокого кедра. Вдруг прямо передо мной что-то с глухим стуком упало с высоты на землю. Вздрогнув от неожиданности, я заметил громадную кедровую шишку — она наполовину ушла в мягкий, пушистый мох.
Воистину кедры — это мужчины леса. Свалившаяся шишка вдруг показалась мне скупой мужской слезой. Кедр растрогался — вот и капнула слеза и тут же впиталась в мох, спряталась. Так же и мужчины: они не станут, как женщины, плакать в три ручья, а лишь обронят одну-единственную тяжелую слезу, которую и не сразу заметишь.
Да, действительно, в этом кедре было что-то мужское. Я снова с уважением посмотрел на него. Потом случайно взглянул на стройную, белоснежную березку — она была чудесна. От набежавшего ветерка ее головка склонилась почти до земли, и листья один за другим падали на землю, словно рассыпалась связка янтарных бус. Она будто плакала, растрогавшись от призывного рева изюбря, и листья-слезы дождем капали на землю. Какое же у нее, наверно, жалостливое, чуткое сердце. Вот и моя покойница, чуть что — так же заливалась слезами…
«Да чего уж теперь-то себя изводить?» — подумал я. Рука невольно потянулась к кедровой шишке, но разгрызть орех я так и не смог… А было время, когда щелкал их не хуже белки. Непонятная грусть охватила меня и защемило сердце — это моя утраченная молодость снова забередила душу.
Говорят, что если съесть испеченный в золе желудок белки, то этой еды на целый день хватит. И не мудрено, ибо желудок белки — это то же, что горсть кедровых орехов, сытнее их ничего не сыщешь. Стоило мне подумать об этом, как я сразу почувствовал голод. Конечно, утром надо было как следует позавтракать. А теперь остается только терпеть, хотя я и мог бы без труда набрать не горсть, а целый куль орехов…
Сколько же лет прошло с тех пор, как я последний раз пробовал это лакомство? Десять?.. Пятнадцать?.. Нет! Почти тридцать лет. Верно, мой сын тогда был еще совсем маленьким. С тех пор я белок уже не бил, потому что дал себе тогда клятву: не убивать их больше… Как сейчас, помню точно такой же ясный осенний день и такой же могучий кедр, у которого я стоял. Словно и не было этих тридцати лет… Лишь один я неузнаваемо изменился с тех пор: зубы стали такие, что и сырой орех не раскусишь, на голове ни одного черного волоса, зрение никуда не годится, да и ноги до того отяжелели, что едва их передвигаю. А тогда двое суток без сна, без еды гнался я за стадом кабанов и не чувствовал усталости. Вот только проголодался сильно, хотя подкрепиться для меня тоже не составляло труда: белок в тот год развелось очень много, и подстрелить одну-две было проще простого. Остановившись, я тут же заметил сизую красавицу на вершине вот точно такого старого кедра. Она так быстро шелушила орехи, словно куда-то торопилась. Я не задумываясь направил на нее свое ружье, но она совершенно неожиданно закрыла мордочку лапками, словно моля меня о пощаде. Ну какой же охотник решится убивать такое существо? Вот и я опустил ружье. Закурил. Потом снова взглянул на белку, но она перескочила уже на самую макушку кедра. По всему видать, она не боялась меня: по-прежнему шелушила орехи. Выхода у меня не было, и я опять прицелился, однако она снова заметила это и выставила лапки вперед. Тут уж сердце мое дрогнуло. «Ладно, как-нибудь обойдусь без тебя», — подумал я. Мне вдруг вспомнился мой трехлетний сынишка. В тот вечер, когда я собирался на охоту, он играл со старшими братьями в камешки и вдруг обратился ко мне: «Папа! Давай поиграем в прятки!» Мне еще надо было хорошенько отдохнуть, и я попытался его отговорить, но в конце концов сдался, подумав: «Наверное, надоело мальчугану играть каждый день со старшими в волка и сурка, у него ведь и ровесников нет в нашем айле». Стоило мне согласиться, как он тут же забрался на кровать. Закрыл глаза своими смуглы