А лодка, ныряя в волнах, благополучно миновала первые две протоки и оказалась в тихом месте между двумя затопленными островками. Дэндзэн перестал грести, смахнул рукавом пот со лба, положил весла на борта и закурил свою трубку. Молодая женщина сидела, бессильно откинув голову на грудь поддерживающего ее мужа.
— Жива, дочка? — спросил старик.
— Жива, — отвечала она улыбнувшись.
Улыбка, правда, вышла слабая, бледная. Дэндзэн поднялся, взял шест и стал подталкивать лодку с кормы, чтобы ускорить ее ход. Седая косица его трепыхалась на ветру, словно кисточка на древке знамени.
— Ох, и травы тут, бывало, накашивали на острове! — мечтательно заметил старик. — А нынче такая большая вода, что, пожалуй, и на пару телег сена не хватит. Почву наверняка заболотит. Придется с дальних покосов возить.
Женщина задремала. «Бедняжка, — подумал старик. — Намучилась».
— Не разбуди ее, сынок, — шепотом сказал он. — Да прикрой ей голову, как бы не напекло. Намочи платок-то! И комаров отгоняй, чтобы не досаждали.
Молодой человек последовал совету старика.
— Прошлую ночь глаз не сомкнула, — также шепотом сказал он. — А вы не устали сами? Давайте я вас сменю, пока течение спокойное.
— Ничего, ничего, сынок! Сиди себе. А то встанешь, она проснется. Пусть немного отдохнет.
«Вот и моя Донгор, бывало, когда сено возили по осени, прижмется головой к борту и дремлет… Доверяла мне, целиком на меня полагалась. Да и теперь верит. Не то разве бы отпустила сегодня в такой опасный путь? — думал старик. — Знает жена, что коли уж взялся — не подведу. Хорошо все-таки сознавать, что старуха моя в меня верит!»
Он улыбнулся. Рубаха его надулась за спиной от ветра и хлопала и трепетала, словно парус. Молодой человек взглянул на него с любопытством.
— Мы просто поражаемся вашей выносливости, — сказал он почтительно.
— Э-э, сынок, привычный я к этому делу. С тех пор как себя помню, другой работы не знал. Вот только недолго мне небо коптить, седьмой десяток разменял. Подохну скоро, как старый баран.
— Вот бы никогда не поверил! Вы выглядите гораздо моложе.
— Ну спасибо, утешил, — сказал старик. — Сейчас войдем в третью протоку, там большое волнение. Сиди не двигайся, ладно?
Дэндзэн положил шест, сел и проворно, как молодой, ухватился за весла. Лодку дернуло: она попала в сильный поток. Правое весло старик держал неподвижно, разве чуть-чуть табанил, а левым выгребал изо всех сил, пока лодку не развернуло в нужном направлении. Тогда он заработал обоими веслами вместе, и лодка врезалась носом в волны, как нож в масло. От качки молодая проснулась и испуганно посмотрела на воду.
— Дедушка, а что это там плывет прямо на нас? Ой, мы не столкнемся? — в страхе спросила она.
— Где? — Старик наставил ладонь козырьком, взглянул в указанную ею сторону и тотчас приналег на весла.
То ли от жары — наступил полдень, и солнце пекло нещадно, — то ли от напряжения, но пот катил по его лицу градом, кадык так и ходил под кожей. На шее веревками вздулись жилы.
Едва лодка проскочила полосу сильного течения, как мимо, чуть не задев ее, промчался какой-то большой, тяжело переворачивающийся в воде предмет. Дэндзэн, вглядевшись, признал в нем один из тех сундуков, за которыми охотился Дориг.
Старик зло сплюнул и спросил:
— Вы в каком родстве с Доригом?
— Он старший брат моей жены. Мы приехали к нему на лето в отпуск и…
— А почему же он сам не проводил вас ко мне? — насупившись, прервал молодого человека старик.
— Да он вчера вечером поехал проведать свои табуны и не вернулся.
— Н-да, — вымолвил старик, а про себя подумал с презрением: «Хорош братец! Сестра рожать собралась, долго ли до беды, а этот негодяй кинулся за чужим барахлом в погоню!»
— И чем же вы в городе занимаетесь? — спросил он, помолчав.
— Мы студенты. Жена через год будет учительницей, я врачом.
— О, это хорошо, — одобрил старик. — Вот если бы ты еще понимал толк в погоде, разбирался бы в ветре, облаках, паводках, течениях разных, умел бы грести и плавать, разгадал норов нашей матушки Селенги, тебе с твоим образованием цены бы не было в наших местах… Приезжайте сюда, когда кончите институт, я тебя всему научу. Если, конечно, жив буду. Как-никак поднакопил опыта за долгую жизнь, а передать-то и некому. Обидно мне это. — Старик вздохнул.
— Спасибо, дедушка, — поблагодарил молодой человек. — Но сумею ли я постичь все? Ведь вы настоящий волшебник, честное слово, а я что? Так себе, обыкновенный смертный…
— Милый, — наклонился к нему старик, словно поверял тайну. — Это же проще простого!.. Надо только любить деревья, солнце, скотину, зверье разное, даже вот этих комаров!.. И еще былинки всякие, и звезды, что, падая, чиркают по небу, и лохматую пену на реке… Ощущать себя частью всего этого и любить, как самого себя, — вот весь секрет!
Они помолчали, потом старик заговорил будничным тоном:
— Ну, сынок, миновали и третью протоку. А сейчас будет опасный водоворот. Там бьют очень сильные ключи. Это место называют Омутом гаминов[82]. Хорошо, что вода прибыла, авось пронесет течением. А в обычное время попасть в этот омут — верная гибель.
Он крепко сжал рукоятки весел и весь напрягся.
— Дедушка, а почему этот омут так называют?
— Хм… Да один человек некогда утопил здесь пятерых гаминов. С того дня и пошло название.
— Он что, партизаном был, тот человек?
— Да нет, не совсем, — с запинкой ответил Дэндзэн.
— А плавал, наверно, почти так же, как вы?
— Даже лучше! — усмехнулся старик.
«В ту пору я был так же молод, как ты, — подумал он. — А Донгор — как твоя жена… Я вижу, крепко ты любишь ее, сынок. Случись что, не бросишь в беде. Вот и я тоже…»
Течение его мыслей перебил вопрос молодого человека:
— Дедушка, расскажите, как вы утопили гаминов. Ведь я догадался, что это были вы!
— Как же это ты догадался?
— Да уж так. Расскажите, пожалуйста!
— Ладно, — согласился старик. — Слушай же… Когда к нам пришли гамины, мы с Донгор уже были знакомы. Наши айлы стояли рядом, в каких-нибудь двух верстах друг от друга. И вот как-то скачут к нам наметом несколько верховых. «Гамины! Гамины!» — закричал народ. Помню, женщины, девушки так и бросились врассыпную. А тут еще прибежал, высунув язык, сосед из айла Донгор. Отозвал меня в сторону и говорит: «Донгор гамины увезли! Запихнули ей в рот кляп, перекинули через седло и ускакали…» Я затрясся, заметался, но тут как раз гамины с винтовками наперевес ворвались в наш хотон и окружили мою юрту. Сосед незаметно скрылся. Я застыл, прижавшись спиной к изгороди загона. Слышу — кричат: «Эй, где перевозчик! Давай его сюда живого или мертвого!» У меня в голове все перемешалось. Ведь они неделю назад заставили паромщика Шараба переправить их через Орхон, а потом завели в кусты и расстреляли, как собаку. Но тут вижу, на одной из лошадей лежит поперек седла связанная по рукам и ногам Донгор. Вначале-то я думал, что это просто поклажа. Нечего делать, выступил вперед. «Господа, — говорю, — я перевозчик». Они оглядели меня, помолчали, потом один наставил на меня пистолет: «Давай пошевеливайся, где твоя лодка?» — «Где, мол, ей быть, — отвечаю, — на берегу. Да плохонькая у меня лодка-то… Однако переправить можно». Снял сапоги, бросился бегом к реке, они скачут следом, гикают, хохочут мне в спину, чуть на пятки не наступают! У воды спешились. Я незаметно подмигнул Донгор: дескать, спасу тебя, держись, милая!.. А гамины разделись догола, грузят одежду и оружие в лодку. Самый главный тычет мне в нос пистолет, орет что-то по-своему. Переводчик был среди них, он разъяснил: «Снимай, — говорит, — с лошадей седла, тащи сюда. А коней свяжи — поплывут за кормой». Я удивился, однако язык прикусил, не спорю. Старый гамин сел в лодку, вытянул передо мной вонючие ноги, положил Донгор себе на колени и приказывает: «Греби!» Я взялся за весла, а на Донгор даже взглянуть не смею. Стыдно мне перед ней… Ну, ты меня поймешь, сынок. Стиснул зубы, думаю: «Ничего, ничего… Сведу я с вами счеты, голубчики!» И правлю к этому самому омуту. Как стало нас затягивать, лошади заржали и дернулись в сторону, лодку сразу и перевернуло… Когда я, порядком нахлебавшись, вынырнул, два гамина, выпуча глаза, еще барахтались, но скоро и они пошли ко дну.
Я поднырнул опять, схватил Донгор и потащил к острову. Нелегко мне было ее спасти. Крепко-накрепко связанная веревками, она к тому же потеряла сознание… Ну, откачал я ее, привел в чувство, снял путы… Потом лодку выловил. Ночью пробрались мы с ней домой, похватали впопыхах кое-какие пожитки и отправились к родственникам в дальний айл. А когда гаминов прогнали, вернулись в родные края. С тех пор и не расстаемся.
Старик покачал головой и умолк. Опасный омут проскочили благополучно, и опять лодка выбралась на спокойную воду. Старик чуть приподнялся со скамьи и увидел вдалеке свой майхан. «Может, старуха и сейчас там стоит, смотрит нам вслед?» — подумал он. Эта мысль придала ему новые силы. Он принялся махать веслами, лодка неслась толчками вперед, через ветви торчащего из воды ивняка. А в небе неустанно кружились две чайки, и тени птиц скользили по гладкой поверхности реки.
Глядя на птиц, старик думал: «Не затопило ли у них гнезда, не унесло ли водой птенцов? Что-то уж больно мечутся, уж больно отчаянно кричат…» И в этот момент, очнувшись, застонала беременная. Вцепилась скрюченными от боли пальцами в борт лодки и в полубеспамятстве перевесилась через него. Молодой человек не успел ее оттащить, как в лодку хлынула вода.
— Дедушка! — воскликнул он. — Кажется, начались роды!
Женщина металась, хваталась руками за весла, борта, уцепилась за куст, мимо которого они проплывали, и лодка резко развернулась. Лицо женщины сделалось медным, похожим на раскаленный солнечный диск, что отражался в воде. Старый Дэндзэн напряг последние силы, чтобы не дать лодке опрокинуться, удержать ее на плаву. Казалось, вот сейчас лопнут вены у него на висках, сведет судорогой дрожащие от натуги кисти.