«Ну что ж, времени вполне достаточно, — сказал Самдан. — За два дня до надома я вам его приведу».
В юрте сразу же все зашумели: «Но ведь Неукротимый Вороной не какая-нибудь тебе кляча, на которой овец пасут».
«А уж это я и сам знаю». — И он быстро встал и направился к выходу.
Я заметила, как у него на скулах выступили желваки. «Должно быть, от злости и гордости», — подумала я, когда осталась одна.
С того дня у нас воцарилась необычная тишина, никто уже к нам не заходил: всем хотелось посмотреть, как Самдан будет ловить Неукротимого Вороного.
Срок неумолимо приближался… Отец мой стал нервничать: «Из-за гордыни этого юноши дочка моя на надоме без своего скакуна останется…»
Однако через три дня к нам пришел Самдан и попросил у отца разрешения попасти наш табун в течение нескольких дней. Отец охотно согласился, но заметил: «Послушай, сынок! Табун меня мало волнует, но что делать с Неукротимым Вороным? Если ты не сможешь его поймать, то лучше заранее откажись от своих слов, тогда я призову всех своих родственников, других табунщиков, и мы что-нибудь да придумаем».
Самдан на это ничего не ответил, посидел немного и вышел, словно отец не к нему обращался. Я выбежала за ним: «Самдан! Ты очень необдуманно поступил: зачем тебе нужно было давать клятву? Как ты собираешься ловить Неукротимого Вороного? Я понимаю, мужчине, конечно, не подобает брать свои слова обратно, но представь, сколько будет разговоров… Я уже несколько дней места себе не нахожу из-за этого. Если ты не можешь его поймать, то скажи мне правду… Ничего не случится. Я скажу отцу, что неважно себя чувствую и не поеду на надом. Тогда не нужно будет и ловить Вороного».
Самдан удивленно посмотрел на меня: «Разве не ты сама говорила, что мужчину нельзя унижать?» Он стремительно подошел к своему скакуну, с ходу взлетел в седло и ускакал.
С того дня я, помню, и вовсе потеряла покой. Желая как-то помочь ему, украдкой расспрашивала табунщиков, где он, что делает, но никто ничего не знал.
И вот, когда оставалось всего три дня до начала на-дома, утром раздался звон уздечки и кто-то подъехал к нашей юрте. Я не успела еще ничего сообразить, как услышала голос Самдана: «Получайте вашего Неукротимого Вороного, я привел его, как и обещал!»
Не чуя ног под собой, я выбежала на улицу и увидела своего любимца: он стоял, нетерпеливо роя землю копытами, потом взглянул в сторону табуна и звонко, трепетно заржал.
До чего же я была рада! Бросилась к Самдану, чтобы выразить свою радость, поблагодарить его, но он сердито посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Хорло! Ты неправильно живешь. Не думай, что если родилась красавицей, то тебе все дозволено. Зачем ты изводишь парней? Только ради веселья да забавы?» И ускакал. Даже в юрту к отцу не зашел… С тех пор я и образумилась, — закончила свой рассказ мать и замолчала. Однако соседка нетерпеливо поинтересовалась:
«А как же Самдан поймал Вороного?»
«Не знаю. Потом он, правда, говорил мне, что пришлось пошевелить мозгами, но как-то очень уклончиво… Возможно, он тогда скрывал свою тайну, не хотел, чтобы о ней проведали другие табунщики. А сейчас все это давным-давно забылось…»
В этот момент отец окликнул мать:
«Хорло! Ты куда запропастилась? Жеребята проголодались. И кобылиц пора доить…»
— На этом тот интересный разговор оборвался, — заключил Данзан. — Так заговоришься — и табуна своего не найдешь, надо проведать его.
Мы несколько раз объехали табун. Ночное небо по-прежнему было пасмурно, цветом оно напоминало мутную, взбаламученную реку. Но мягкий снег продолжал тихонечко сыпать. Словно хотел незаметно засыпать всю землю, чтобы она исчезла насовсем…
Мы снова спешились и присели рядышком. Мне не терпелось узнать, как же все-таки удалось его отцу укротить Вороного, и я прямо спросил об этом у Данзана. Он посидел немного молча и начал:
— Несколько лет назад я тоже все намеревался спросить об этом у отца, но никак не подворачивался удобный случай. Прямо спрашивать было как-то неловко… А через год после женитьбы решил я купить своей Саран хорошего скакуна. И мне повезло: попался в Восточном аймаке такой замечательный иноходец, что я и торговаться не стал — товар был налицо…
Я сразу вспомнил о сынишке Данзана, который прошлой ночью досаждал ему, спрашивая о мамином гнедом иноходце. Но Данзана уже невозможно было остановить:
— …Всем был хорош конь, только одна беда: никого не подпускал к себе, не поймаешь.
Помню, привел я его домой, привязал к коновязи, зашел в юрту и похвалился отцу. Старик его осмотрел придирчиво и говорит: «Знатный конь, но ловить его из табуна будет трудно. Конечно же, лучшего подарка для женщины не найти. Саран будет ездить на нем на праздники. У твоей матери раньше был такой же прекрасный конь — Неукротимый Бороной, но до того неуловимый, что за ним по многу дней приходилось гоняться». Сказав это, отец тяжело вздохнул. Наверное, припомнил свои молодые годы и Неукротимого Вороного. Тут я и смекнул, что наконец-то настал тот счастливый час, когда можно спросить о заветном: «А как же вы с ним справлялись?»
Отец, видно, не ожидал вопроса и смолк. Затем испытующе посмотрел на меня — неужто, мол, чего-то разнюхал? — и отвечает: «Вообще-то много есть разных способов для укрощения строптивых лошадей, но Неукротимого Вороного я тогда взял своим умом». И вот что он рассказал.
— Я и не помню, как ушел тогда от них: душа кипела. Слово не воробей… Надо действовать. Ничего не соображая, сел я на коня и проскакал много километров, словно в тумане. И только когда я спешился на холме, заметил, что мой скакун весь взмылен.
«Может, зря все затеял? Человек должен соизмерять свои возможности, а я размахнулся… Как же теперь поймать Неукротимого Вороного?» — думал я.
Голова стала тяжелой, словно сырое дерево, и у меня помутилось в глазах. Принялся искать, кто виноват в происшедшем, и сразу пришла на ум Хорло. «До чего же опасны эти женщины… И как они умеют так опутывать? Не успеешь толком сообразить что к чему, как уже оказываешься в петле». Мне стало грустно. Но потом злость прошла. Конечно же, виноват-то я сам, никто ведь меня силой не принуждал давать клятву. Помню, как я сказал себе тогда: «Слово мужчины должно быть твердым», — сел на своего скакуна и отправился домой.
Должен же быть какой-то способ для укрощения Неукротимого Вороного… Обязательно должен. Беда только в том, что я не могу до него доискаться — ума не хватает. Придумать бы какую-нибудь хитрую уловку… Мысли об этом не оставляли меня в течение двух суток, пока я пас табун.
Порой моя затея начинала казаться мне абсолютно безнадежной, но все-таки что-то удерживало меня от решения отказаться от нее. Тем временем срок неумолимо приближался, а я по-прежнему бездействовал. Наконец дошло до того, что я и вовсе перестал думать об этом деле, пока не созрела мысль — уехать куда-нибудь подальше от позора…
И вот однажды, проснувшись, я был до крайности удивлен — я лежал посреди безлюдной степи… Едва брезжил рассвет. Хотел было встать, но закружилась голова. Я то приходил в сознание, то словно проваливался в какую-то пропасть… И чудилось мне, что я поймал Неукротимого Вороного, и теперь он волочит меня по земле… Все кончено. Если уж не смог я его остановить, то все пропало, теперь-то уж он уйдет в горы, и тогда ищи-свищи… А потом вдруг я понял, что вовсе и не арканил его и даже близко не подходил к табуну. «Что же это со мной происходит? Не сошел ли я с ума?» — думал я. Стал вспоминать прошедшие дни, и вдруг мне все стало ясно: несколько дней и ночей я провел без сна, без пищи и настолько ослабел, что сорвался с лошади. Ноги застряли в стременах, и конь довольно долго тащил меня по земле. Наверное, потерял сознание…
Все произошло из-за того, что я не спал. Именно к такому заключению пришел я в конце концов. И вот тут-то меня осенило. Восхитительная мысль! Я обрадовался ей, как дитя, и вскочил на ноги, но в глазах у меня зарябило, закружилась голова, и я снова сел. Однако ощущение-радости не проходило… «Сон!.. Сон!.. Именно он побеждает все. Его-то и надо попробовать — другого способа у меня нет», — подумал я и, собравшись с силами, поспешил домой.
Первым делом я под строжайшим секретом рассказал о своей задумке младшему брату, и мы решили пасти табун поочередно: ночью — я, днем — братишка.
Весь смысл заключался в том, чтобы неотступной тенью следовать за Неукротимым Вороным и не дать ему времени для сна и отдыха. Первые два дня он нас к себе не подпускал, но на третий день уже не убегал из табуна: можно было довольно близко подъехать к нему, хотя он по-прежнему вздрагивал и взбрыкивал. И вот на рассвете шестого дня, когда весь табун замер и уснул, я подъехал к нему вплотную и ткнул его укрюком — он очень перепугался и тут же умчался.
«Наконец-то моя мечта близка к осуществлению», — сказал я сам себе, глядя на Вороного.
На рассвете седьмого дня я подъехал к нему и увидел, что он спит беспробудным сном. Сначала хотел заарканить его и приблизился вплотную — он не просыпался. Тогда я спешился, взял недоуздок и стал надевать на него, но он и теперь не проснулся…
Я вдруг почувствовал жалость к коню и даже решил не будить его — пусть выспится… Закурил. Потом долго смотрел на снежную вершину горы и думал: «Вот и добился я того, чего хотел. Бедный конь в моих руках. Весь ум человека и заключается-то в его хитрости. Вот Хорло гордится своей красотой, мучает всех парней и радуется этому, а чему радоваться мне? Неужели же тому, что я хитростью одолел бедного ни в чем не повинного коня?» Стоило мне об этом подумать, как я захотел его отпустить.
Но какой-то неведомый голос тотчас стал нашептывать мне на ухо: «Если ты его отпустишь, односельчане скажут, что ты не сдержал своего обещания. Ты должен показать им, что Самдан человек слова».
Но время шло, и Неукротимый Вороной наконец выспался. Он фыркнул, попытался вырваться, но вскоре успокоился. Всем своим видом он словно говорил: «Как же это я попался? Может, мне это снится?»