Потом он окликнул жену:
— Наташа! Ты прочитала? Позавчера я тебе о чем толковал? Начал было говорить, что монголы — смекалистый народ, а ты прервала меня… Помнишь это? А теперь что скажешь? Этому сообщению не только мы, но, должно быть, все человечество радуется. Так или нет?
Большие голубые глаза Наташи засветились радостью:
— Да! Действительно замечательное открытие! И как же она растет?
— Я ничего не могу тебе сказать, но вот он, — Коля указал на меня, — он же растениевод и, конечно же, знает больше, чем мы с тобой. Просветили бы нас! Многим ли она отличается от обыкновенной пшеницы?
— Пожалуй, многим… Как вы знаете, простая пшеница развивается снизу вверх, то есть колосок наливается в последнюю очередь. А у многолетней пшеницы все наоборот. Иначе говоря, развитие у нее идет сверху вниз: сначала развивается колосок, затем листья и в последнюю очередь стебелек…
— Вот что значит специалист! Не чета нам с тобой, Наташа. Интересно было бы встретиться с этими учеными и поговорить.
Наташа широко улыбнулась:
— А поймешь ли ты что-нибудь?
— Может, и ничего не пойму, но все же интересно посмотреть на них самих. У таких людей даже биографии бывают весьма поучительными. Слушаешь их, и у тебя самого ума становится больше, — искренне признался Коля.
— Но вы же их видели, — вмешался я в разговор.
— Когда? Где? — еще более удивился он.
— Неужели забыли? На Ярославском вокзале…
— И они едут с нами?
— Нет, все остались в Москве.
— Да-да! Вспомнил. Они, кажется, вас провожали? Как же! Вспомнил. Еще в окно кричали: «Передавай привет старику профессору!»
Видимо, он и в самом деле вспомнил. И как же ему было не вспомнить, когда он чуть не поругался с ними. «Если уж не едете, то чего запрудили дорогу-то. Дайте пройти!» — возмущался он тогда. Теперь, видимо, ему неудобно было вспоминать об этом. Он снова заулыбался и заметил:
— Глядя на них, и не подумаешь, что они ученые, такие все молодые.
— Да-да! Это были мои учителя.
— Смотри, Наташа! Монгольский ученый, который сделал такое открытие, оказывается, сидит рядом с нами. Столько времени едем с ним в одном купе и ничего не знаем. А вы-то сами тоже хороши. К чему такая скромность… Могли бы и сказать нам. И какую степень вы получили? — начал пытать он меня.
— Был кандидатом, теперь стал доктором…
— Наташа! Разве можно такое событие просто так пропустить и не отметить?
Она молниеносно отреагировала на слова мужа: раскрыла чемодан, вытащила бутылку водки и протянула мне рюмку.
Но Коля заметил:
— Похоже, что наш именинник без закуски к этому зелью не прикладывается. Сбегай-ка в ресторан.
Она послушно вышла из купе.
— И где же вы учились? — спросил Коля и наполнил рюмки.
— Сначала в Москве пять лет, потом несколько лет работал у себя на родине и поступил в аспирантуру…
Тут Коля прервал меня:
— То-то и оно! Я давно успел заметить: дорогу нашу уж больно хорошо знаете. Я и предполагал, что вы не раз по ней ездили. Оказывается, так оно и есть.
Однако в этот момент двери открылись, и к нам вошли таможенники. Они бегло осмотрели купе и спросили:
— Сколько человек едет в вашем купе?
— Четверо…
— А где еще один пассажир?
— Моя жена ушла в ресторан, — ответил Коля.
— Ресторан закрыт, а мы уже на границе. Приготовьте паспорта и не забудьте приложить таможенные декларации.
Коля тяжело вздохнул и с сожалением сказал:
— Что же делать? Пройдем уж досмотр, а тогда продолжим наш разговор.
Успела вернуться и Наташа:
— Ресторан откроется сразу же после пересечения границы.
Мы стали готовить свои чемоданы. Таможенники досматривали, как и всегда, но их внимание привлекла моя колба с зернами.
— Зачем вы везете эти зерна? — спросили они.
— Своему старому учителю хочу подарить.
— А есть у вас разрешение на провоз, справки?
— Нет.
Но не успел я объясниться, как в наш разговор вмешался Коля:
— Дорогие мои! Он едет после защиты докторской диссертации. Ему бы поздравления передать, а вы тут со своей инспекцией пристали.
— Мы здесь не говорим о защите диссертации, а выясняем то, что указано в декларации, — сказала женщина — таможенный инспектор.
Но Коля, видимо, не хотел сдаваться:
— По этим-то семенам он и стал доктором. Если нужны какие-то доказательства, прочтите вот в этой газете.
— Я ведь не с вами говорю, — заметила она.
— Коль, перестань! — добавила жена.
— Колбочку вашу мы временно конфискуем. Оставьте свой адрес, и мы ее потом вам вышлем.
— Дайте хоть как следует рассмотреть, пока вы ее не спрятали, — сказал Коля и стал ее разглядывать, то приближая к себе, то удаляя от себя. Потом он пробубнил себе под нос: — Да, на простую пшеницу не похожа… Очень даже сильно отличается…
Подошла очередь моих друзей.
— Где ваши вещи? — спросила та же женщина. И тут Коля скомандовал:
— Наташа! Выставь все наши вещи.
Но в этот момент Таня вдруг схватилась за свой маленький чемоданчик и, прижав его к груди, твердо сказала:
— Я не дам проверять свой чемодан.
— Нельзя так вести себя, — строго сказала мать.
— А что же у тебя там такое, что не даешь проверять? — спросила инспектор.
— Оружие, — ответила Таня.
— Об игрушках своих она говорит, — забеспокоилась мать.
— Давай-ка открой свой чемодан сама. Я ничего не возьму, только посмотрю, — стала уговаривать ее инспектор.
— Папа только что говорил, что оружие везти запрещено, — не унималась она.
— Хорошо, что ты говоришь правду, девочка, но я не отниму его у тебя.
Однако Таня недоверчиво посмотрела на нее:
— Неправда! А почему тогда у дяди отобрали семена? Я ни за что не покажу. Моя бабушка такими зернами голубей кормит, разве можно сравнить их с моим ружьем?
Коля не вмешивался в разговор, лишь улыбался и ждал: чем кончится их сражение. Мать же, наоборот, всячески старалась уговорить дочь, но та еще больше упрямилась:
— Мама! Ты же сама говорила мне, что чужие вещи без спросу нельзя трогать. Я же не лезу в ваши сумки, когда вы приходите с работы домой, а вы хотите без моего разрешения показать мой чемодан чужим людям. — И она покраснела.
Тогда женщина обратилась к Коле:
— До чего же упрямой воспитываете вы свою дочь. — И они вышли.
Некоторое время мы все сидели молча, а затем начали снова укладывать свои вещи.
— Если бы вы поступили так, как я сейчас, то у вас не отняли бы ваши семена. Вы же струсили, и вот… — победно заключила Таня.
— Татьяна, перестань! Чтобы я больше этого не слышала. Некрасиво! — сказала Наташа.
Мы снова замолчали.
Знойный августовский день нехотя растворился в сумерках. Совсем неинтересно, когда солнце так незаметно исчезает за высокими зданиями. В худоне оно обычно скатывается за горные вершины, это так красиво. Сумерки давно уже сгустились, но по-прежнему жарко и душно. Все небо заволокло, и кажется, что вот-вот хлынет дождь. Все еще обдают теплом стены зданий, каменные плиты лестниц. За день они до того нагрелись, что никак не остынут.
Весь этот жаркий день у многоэтажного здания института было шумно и многолюдно. Поступающие переживали за свою судьбу, и никто не решался уйти отсюда, хотя делать здесь было абсолютно нечего. Теперь они уже разошлись по домам, чтобы завтра утром снова явиться сюда и торчать здесь, пока не станут известны окончательные результаты. Души и сердца их теперь под стать горячему солнцу, лишь одна заветная мысль не дает им покоя. Однако по лицам ребят не так-то просто догадаться, что с каждым из них происходит. Кто-то, видимо, от души радуется, но скрывает это, кто-то убит горем, но тоже старается, чтобы это осталось незамеченным. Кто-то надеется на повторные экзамены, а кому-то неожиданно предложили учиться на другом факультете… Словом, творилось трудно объяснимое. Родители городских ребят неотступно следовали за ними. Со стороны они походили на отару овец, которым вдруг удалось пробраться через загон к своим ягнятам. Весь день они толпились у института, словно не их дети, а они сами сдавали экзамены. Можно было подумать, что они нигде не работают, иначе кто бы их отпустил на целый день. И все же в их поведении, видимо, был какой-то глубокий смысл. Иначе зачем бы они сюда пришли…
Сельским ребятам, впервые в жизни попавшим в большой город, все это было в диковинку, и они с удивлением наблюдали за странным спектаклем. Здесь ведь не лес и не степь, в городе не заблудишься. Но почему же тогда родители городских ребят не отходят от них ни на шаг? Неужто они сами такие беспомощные и им обязательно нужен поводырь? Да не может этого быть! Смотри, какие все они смышленые. Но почему же тогда?.. Ясно, что их всех избаловали. Родители же сельских ребят далеко отсюда, да и не смогли бы они вот так опекать их. К тому же и необходимости в этом ведь никакой нет.
Теперь у здания института полная тишина. Даже трудно поверить, что днем здесь было столпотворение. В вечерних сумерках многоэтажные здания высятся грозно, словно скалы. Деревья вдоль улиц устали от дневной сутолоки и теперь с удовольствием внемлют тишине. Соседние улицы и площадь сплошь усыпаны обертками от дорогих и совсем дешевых конфет, недоеденными пирожками и замасленными серыми бумажками. Изредка налетает ветерок, и тогда конфетные обертки вздрагивают, шуршат, но все же не сдвигаются с места, в то время как замасленные серые бумажки из-под пирожков с удивительной легкостью взмывают вверх и, покружившись, снова надают на землю. Конечно, нелегко этим серым бумажкам, лежащим на открытом месте, сопротивляться ветерку. Другое дело — обертки от дорогих конфет. Они лежат под надежным укрытием — под ветвистыми деревьями. И если внимательно приглядеться к ним, то они невольно напомнят тебе ребят, толпящихся целыми днями у института.
Вот один из них, срезавшись на экзамене, сидит теперь здесь. А ведь всего несколько дней назад он успешно окончил среднюю школу и был рекомендован на учебу за границей. До чего же он был рад этому событию. И вдруг сегодня все полетело прахом.