Под ветвистым вязом было хорошо. Все молчали, каждый думал о своем. У Дэчина было о чем рассказать профессору. В первую очередь он намекнет ему о сыне, и тогда сам Ульдзий во всех деталях расскажет отцу о его помощи. А Цэрма-гуай, наверное, сгустит краски и распишет все те трудности, которые возникли из-за его отсутствия. Надо бы, чтобы Цэрма-гуай обязательно сказала профессору: «Ты должен благодарить за все этого человека». И Дэчину больше ничего не нужно.
— Мне еще не раз придется торчать в этом аэропорту. Через несколько дней надо будет провожать отсюда сына. Столько лет мальчику учиться… — Цэрма вздохнула.
— Мама! В этом году я на поезде поеду: надо посмотреть на свет да с ребятами познакомиться… Вот будет весело! Кстати, где кубинская гитара, которую ты мне обещала? — осведомился Ульдзий.
— На что она тебе! До чего же ты упрям! И вправду говорят, что когда мать думает о детях, то они и вовсе с ней не считаются. Ну зачем тебе ехать на поезде? Такой дальний путь… устанешь. А как легко на самолете…
Но сын не сдавался:
— А где фирменные джинсы, которые ты обещала? Я уже уезжаю, а их все нет. Надо бы за любую цену… Тот раз на рынке за пятьсот тугриков продавали…
— Одни брюки?
— А что же еще? Брюки — это и есть джинсы. Совсем ты у меня отстала, мама.
Но в это время кто-то крикнул: «Летит!» — и прервал их разговор. Серебристый лайнер появился на северо-западе, он низко летел над горами. Все устремили свои взоры на небо… Самолет пошел на посадку.
После поцелуев и объятий профессор Дондок снова поцеловал сына в лоб и сказал:
— Очень хорошо… Поздравляю тебя с успешной сдачей экзаменов. Я переживал за тебя.
— Учитель! Уж больно у вас утомленный вид. Прежде чем выйти на работу, вам не мешало бы отдохнуть, — заботливо сказал Дэчин.
— Ничего, ничего. А как у нас на факультете?
— Все благополучно, учитель, не беспокойтесь. У студентов экзамены уже приняли. Правда, много хлопот доставили вступительные экзамены, однако и они подходят к концу, — ответил, улыбаясь, Дэчин.
Но тут в разговор вмешалась Цэрма:
— Мы ведь без тебя оказались в катастрофическом положении.
— А что случилось? — удивился профессор.
— Еще удивляешься? И если бы не Дэчин, то наш сынок…
— Неужели он не смог поступить на филологический в пединститут? — И он удивленно посмотрел на сына.
— Вот еще, в пединститут! Сдался он нам. Теперь все стараются своих детей за границу отправить…
— Почему же обязательно за границу, какая в этом необходимость? — сказал Дондок и замолчал. Ему, видимо, стало неловко обсуждать такой щепетильный вопрос при людях. Вовремя подошел и Дэчин — в одной руке он держал чемодан профессора, другой вытирал пот, обильно выступивший на его лице. Цэрма сразу же схватила чемодан и удивленно спросила:
— И больше у тебя ничего нет?
— А что же еще может быть? Я ведь уезжал с единственным чемоданом.
— Но ведь он у тебя пустой… — И у нее чуть глаза на лоб не выскочили.
— С чего это ты взяла?
— Он у тебя такой легкий.
— Там гербарий и все, что по работе… Веса никакого — вот и легкий. Да ты осторожнее ставь-то, разломаешь ведь все.
— У меня тут вся обувь износилась, впору босой бегать, а ты что привез… Кому нужны твои листья да стебельки, — невольно повысила голос жена.
Дондок посмотрел на ноги жены и сказал:
— У тебя прекрасные туфли.
— Чего уж там! Не босиком же мне было идти на надом, вот и попросила у подруги. О твоем ведь имени думаю. Еще говорю ей: «Муж тебе другие привезет, лучше этих».
— А что я мог поделать — времени было в обрез. Я и сам очень хотел походить по магазинам.
— И за целых полмесяца не нашел времени? Поверю я тебе! Ты просто и не вспомнил об этом, — распалялась жена.
Но в это время Дэчин, подойдя к такси, открыл дверцу и позвал их:
— Учитель! Может, поедем?
Профессор тут же поспешил к машине. Внутри было жарко, как в печке. Некоторое время они ехали молча, словно воды набрали в рот.
— Видимо, будет засуха, — озабоченно сказал профессор.
— Возможно… — буркнул водитель.
Они снова замолчали, но вскоре профессор повернулся к сыну и поинтересовался:
— Так какую же профессию ты выбрал? Куда теперь собираешься ехать?
— Он пошел по вашим стопам, учитель. Теперь, конечно же, в Москву… — И Дэчин широко улыбнулся.
Однако профессор не ответил. Да и по лицу его трудно было догадаться, о чем он думал. Он только закурил и жадно затянулся.
Дэчину все же не хотелось прерывать начатый разговор.
— Учитель! Тяжелое это дело — учеба за границей. И сколько нужно приложить усилий… — Он сделал паузу в ожидании ответа.
— Действительно, если бы не было Дэчина, мы сами ничего не смогли бы сделать, — с благодарностью вставила Цэрма.
— Разве в этом году так мало дали мест по нашей специальности? — осторожно поинтересовался профессор.
— Всего три. И что вы думаете — заявлений оказалось десять… Пришлось повторно принимать экзамены, учитель.
— Хороших-то ребят много было?
— Да что там говорить… Но с нашим Ульдзийсайханом конкурировал один сельский паренек. — И он подмигнул.
Цэрма, которая только и ждала этого момента, заметила:
— Да что могут знать сельские ребята.
— Вообще-то этот паренек окончил школу на «отлично». Я попросил его дать монгольское, русское и латинское названия белены черной и определить ее химический состав. Он посмотрел на гербарий, сказал, что у них этот цветок называют «яндагом», и на этом иссяк. Учитель! Разве у «хар-лантанза» есть еще местное название? Я что-то не слышал.
Профессор немного помолчал и ответил:
— Паренек-то, оказывается, из Селенгинского аймака.
— Да, кажется, он говорил, что из тех мест, — удивленно ответил Дэчин.
— А ты откуда узнал, что он из Селенгинского аймака? — настороженно спросила жена.
— Там этот цветок так называют. Для выпускника школы, конечно, слишком трудный вопрос, но наш чемпион наверняка бы и одуванчика не назвал, — сказал профессор и погладил сына по голове.
Услышав эти слова, жена резко изменилась в лице и выпалила:
— Что это ты портишь настроение мальчику? Вместо того чтобы радоваться и благодарить, несешь какую-то чепуху. И что ты за человек? Между прочим, это твой сын ответил на вопрос, которого не знал тот паренек, и получил заслуженную пятерку. Не ты же его экзаменовал…
— Наш Ульдзийсайхан действительно отвечал бойко и уверенно, — похвалил Дэчин.
Профессор не стал с ними спорить. Глядя на него, трудно было понять: то ли он о чем-то думал, то ли дремал, откинувшись на сиденье. Когда они подъехали к дому, таксист пробурчал:
— Семьдесят восемь тугриков.
— Заплати-ка ты, — повернулся Дондок к жене.
Жена порылась в сумке.
— Мы так торопились, что я забыла кошелек. Сейчас сын сбегает, а вы подождите немного.
Но Дэчин, обращаясь к Цэрме, сказал:
— Не нужно вам торопиться… Я сейчас поеду в институт и сразу за все расплачусь.
— Разве ты не зайдешь к нам? — удивился профессор.
— Учитель, я вечерком забегу, а сейчас хочу немного поработать. Отдыхайте, до свидания!
Счетчик снова заработал, и машина выехала на многолюдную улицу…
В пятикомнатной квартире профессора Дондока, где он спокойно прожил много лет, сегодня творилось что-то невероятное. Летело на пол и вдребезги разбивалось все, что годами копилось и бережно сохранялось в этой семье. От истошного крика дребезжали оконные стекла. Жена профессора, багровая от злости, как тигрица металась по квартире. Она влетала то в одну, то в другую комнату, осыпая мужа градом ругательств. Так в бессильной злобе мечутся муравьи, когда разоряют их дом.
— Таких, как ты, я еще не видела! Словно твой сын тебе неродной! Вместо родного, слышишь, родного сына отправить за границу черт знает кого! Где это видано?! Не ты эту рекомендацию выбивал, а мы вдвоем с сыном. Сколько это нам стоило трудов и мучений! А ты!.. Ты!.. — не могла подобрать слов Цэрма.
Дондок молчал, словно тот институтский каменный лев. Может, в душе он признавал свою вину, а может, и оправдывал себя — кто знает.
На другой день после приезда Дондок беседовал с ребятами, которые отправлялись на учебу за границу по его специальности. В этом ничего необычного не было, так как он делал это каждый год.
Возможно, он присматривал среди них достойного себе преемника… На этот раз его внимание привлек Зорикт, тот паренек, который провалился на повторном экзамене. Профессор и не заметил, как проговорил с ним больше часа. Такое не случалось с ним, даже когда он беседовал со студентами, и сейчас он почему-то почувствовал себя неловко.
Дело, конечно, было не в одних знаниях: их можно получить на лекциях. Но то, что человек знает сверх программы, — это уже от таланта, от способности дерзать и смело мыслить. И не каждый юноша обладает этим. Те же, кому это дано, должны обязательно учиться, в этом профессор был убежден.
Жена все не унималась. Крика матери не выдержал и сын: он появился в дверях комнаты с книжкой в руках и проворчал:
— Мама! Замолчи! Голова кругом идет, не даешь почитать.
— Это еще что! Я тут за тебя заступаюсь, а ты туда же! Отец всю твою жизнь испортил… дорогу тебе закрыл. Неужели ты не можешь понять этого? Заграница твоя прахом пошла! Какой позор! Людям как смотреть в глава, а?! Лежи теперь в своей душной комнате, как сурок, и не показывайся людям на глаза. Еще профессором называется! Не профессор, а черт какой-то! — Цэрма смерила взглядом мужа, потом сына и ушла в другую комнату, хлопнув дверью. Сын, ничего не сказав, вернулся к себе в комнату и подумал: «Пожалуй, я ни в одной книге еще не читал о такой сварливой женщине».
Дондоку изрядно надоела ругань жены, и он попытался думать о чем-нибудь другом. Однако память невольно возвращалась к той беседе с сельским пареньком. «Ты говорил, что твои родители работают в госхозе. Значит, ты с детства должен хорошо знать земледелие. Как ты думаешь: что нужно было бы сделать, чтобы при наименьших затратах труда собирать богатый урожай?» — вспомнил он свой первый вопрос. Паренек, казалось, готов был ответить сразу, но потом вдруг почему-то задумался. Интересно, что же он скажет? Не только выпускники школ, но и студенты обычно отвечали ему: нужно вносить удобрения в почву. Он и сейчас почти не сомневался, что этот паренек не составит исключения. И что же? Он погладил волосы и смущенно заговорил: «Я вот что думаю. Пшеница — это растение однолетнее… По-моему, если сделат