Сунджидма еще не закончила пение, как вдруг овцы, пасущиеся на краю леса, чего-то испугавшись, метнулись в сторону. Она оглянулась. На лесную поляну вышла горбатая древняя старуха. Тяжело опираясь на березовую палку и задыхаясь от быстрой ходьбы, она подошла к девушке. Сунджидма узнала свою соседку и приветливо улыбнулась.
— Здравствуйте, бабушка! Далеко ли вы отправились?
— Разве это далеко? Это совсем недалекое далеко. Я каждое утро прихожу сюда, чтобы умыться водой из этого озера. Услышала твое пение и надумала с тобой повидаться, — отозвалась старуха и умолкла, видимо дожидаясь, пока пройдет одышка после долгой ходьбы.
Сунджидма с детской непосредственностью, весело засмеялась.
— А разве ближе этого озера нигде воды не нашлось, чтобы умыть лицо и руки?
— Найтись-то небось найдется… Но ведь каждая вещь или, сказать, случай по-своему интересны. В этом-то деле причину отыскать — проще простого. — Она опять сгорбилась, переводя дух. — Что поделаешь, доченька, каждая женщина, даже если она некрасивая, непременно считает себя красавицей. Вот только другие не всегда так думают. Особенно молодые девицы, — неожиданно звонко засмеялась старуха. Даже лицо ее помолодело, и на нем появилось озорное выражение. Только на впалых щеках не было ямочек, какие обычно появляются при смехе на пухлых щеках девушек. Старуха, видно, не прочь была поболтать.
— А ты себя какой находишь? — спросила она у Сунджидмы. — Ты когда-нибудь рассматривала в воде свое отражение?
— Да, бабушка…
— Это хорошо. Тогда, должно быть, знаешь, какое тебе счастье привалило. С виду ты куда как хороша. Все девушки, даже самые что ни есть раскрасавицы, станут тебе завидовать.
— О чем вы говорите, бабушка? Разве я такая красивая? — радостно воскликнула Сунджидма, показывая белоснежные зубы. Смех счастья, идущий от молодого горячего сердца, видно, согрел своим теплом эту горбатую старуху с дряблым, морщинистым лицом и беззубыми красными деснами.
— Да, детка, ты очень красивой родилась. Такое счастье редко кому достается. На сотню поколений, может, только раз-другой да и появится на свет в наших краях такая красавица.
— Бабушка, тогда я, значит… — Девушка запнулась, не найдя слов.
— Что тогда? Тебе гордиться да радоваться надо, доченька… — Старуха протяжно вздохнула: — Когда-то и я была такой же пригожей, — сказала она, указывая на лазурный цветок. — Всем была хороша, и лицом и гибким станом. Только до тебя мне все одно далековато было…
— Неужто вы такой красивой были? — нечаянно вырвалось у Сунджидмы.
— А то как же? Думаешь, обманываю я?
Сунджидма ярко вспыхнула от смущения. Ей вспомнились разговоры родителей о том, что соседка в молодости и в самом деле была красавицей.
А горбатая старуха продолжала:
— Я тоже, как ты, любила расчесываться, глядя в воды этого озера. Теперь-то все быльем поросло… Расскажу я тебе одну легенду, дошедшую до нас из седой старины. Потому и пришла я сюда, на кладбище, что тебе следует знать про это. Ежели такие дряхлые старухи, как я, не передадут ее потомкам, унесут с собой в могилу, не рассказав молодым, предки могут обидеться. Вот и ты, когда доживешь, вроде меня, до преклонного возраста, расскажешь эту легенду самой красивой, на твой взгляд, девушке, чтобы передать ее дальше. Так издавна заведено… — Старуха разулась и, подогнув под себя тощую ногу с узловатыми, как корни дерева, пальцами, уселась поудобнее. — Расскажу я тебе о беззаветной любви, — сказала она и опять замолчала.
— О любви, бабушка?
— Да, о любви сердечной… Скажи-ка, детка, сколько тебе лет?
— Мне уж восемнадцать.
— Значит, приспела твоя пора вскружить голову всем здешним мужчинам. Видать, скоро не будет вокруг не единого человека мужского пола, кто бы не желал завладеть тобой или добиться твоей любви, кто бы и во сне тобой не бредил. Только гляди, другие-то девицы станут тебе завидовать. Что поделаешь, таков закон этого мира, так уж он устроен. Одни мучаются черной завистью, другие любовью страстной… А ты знаешь, почему эти две горы так не похожи друг на друга?
— Нет, не знаю.
— А об озере этом ничего не слыхала?
— Нет, не слыхала, бабушка.
— И про этот могильный камень, на котором сидишь, тоже ничего не знаешь?
— Не знаю ничего. А вы расскажите мне, бабушка. И об этих цветах, что будто нарочно посажены вокруг могилы, тоже расскажите.
— Хорошо, слушай. Видишь эти две горы? Одна красная да гладкая, будто печень, а другая зеленая, вся лесом покрытая.
— Вижу, — отозвалась Сунджидма, оглянувшись.
— Эти горы образовались силой великой любви. В какие точно времена — неизвестно. Видать, когда поселились в здешних краях наши предки. В те давние годы родилась в нашей округе девушка, вобравшая в себя всю красоту мира. Когда исполнилось ей ровно восемнадцать лет, полюбила она самого безобразного охотника. Что и говорить, уж до того они из разного теста были вылеплены — ну ровно эти две горы непохожие. Но они поклялись до самой смерти быть верными друг другу. Злые завистники подстерегли и злодейски убили ее мужа на том месте, — сказала старуха, указывая на Красную Нагую гору. — Тогда и вырос там небольшой холмик. Красавица девушка, узнав об этом, осталась верна клятве: она наложила на себя руки… — Старуха показала на зеленую вершину. — Так образовался другой холмик, из которого позже выросла та чудесная гора. — Потом старуха долго смотрела вдаль, переводя взгляд с одной вершины на другую. В горле горбуньи что-то хрипело, будто она проклинала всех злых ненавистников, посягающих на красивое и благородное в человеке. Даже корявый палец ее, указывавший на горы, был поднят грозно и сурово, будто старый ржавый меч.
— Глаза у меня совсем никудышные стали, — сказала она, тяжело вздохнув.
Старуха долго сидела молча, словно вспоминая продолжение своего рассказа, потом заговорила:
— С тех пор установился такой обычай: самая красивая девушка нашего края, выбрав среди тысяч мужчин своего суженого, клялась быть верной ему всю жизнь, до конца дней своих. Да только в жизни ведь не всегда все гладко, деточка. Бывало и так, что муж умирал раньше жены. Тогда самая красивая девушка края, верная своей клятве, накладывала на себя руки. Их хоронили вместе, и как символ нерасторжимой любви соплеменники клали на могилу вот такую каменную плиту. Много здесь таких плит?
— Много. Некоторые даже совсем землей засыпаны, не видно их.
— А ты все же сосчитай. Вот такая верная была любовь в старые времена, — сказала горбунья и, словно желая удостовериться, какое впечатление произведут ее слова, пристально уставилась своими тусклыми глазами на Сунджидму. — Ведь лицо человека есть зеркало его души… — А девушка думала: «Что же это получается? Любовь, которую я так жаждала изведать, о которой мечтала, на самом деле горька и печальна? О чем же еще расскажет мне эта бабка? Как страшно!» Сунджидма подняла голову, но старуха сидела как каменная.
— Бабушка! Как все это страшно! Один умрет, и другой с ним должен умереть? Значит, любовь ужасна?
— А-а, детка моя, уж не боишься ли ты смерти? — засмеялась старуха, показывая беззубые десны.
— Бабушка! Вы еще хотели рассказать мне про озеро, — робко попросила Сунджидма.
Лицо старухи вдруг сделалось суровым и недовольным.
— Ничего интересного про озеро я тебе не скажу. Только с давних времен, от предков наших известно, что образовалось оно от слез людских. Видать, то были слезы молодых возлюбленных, о которых я тебе сказывала.
Всем своим видом показывая, что больше она ни о чем не намерена говорить, старуха стала обуваться.
— Бабушка, а про могилу, засаженную цветами? Почему она не похожа на остальные? Расскажите, бабушка. Вы же обещали.
Старуха сурово посмотрела на просящие глаза девушки, но их невинный взгляд, видно, растопил что-то в ее душе.
— Ну так и быть, — сказала она наконец. — Если ты очень хочешь услышать об этом могильнике, расскажу. Плита, на которой ты сидишь, есть самый последний могильник в этом крае. С тех пор больше их здесь не ставят.
— А почему?
— Как почему? Во всем свой смысл имеется, деточка. Говорят, случилось это очень давно. В нашем улусе тоже родилась девушка несравненной красоты. Пришел ей срок, и полюбила она одного молодого человека. Они поженились и зажили счастливо. Но муж опять умер первый. А перед смертью жене так сказал: «Если ты на самом деле меня любишь, не спеши уйти за мной в сырую землю. Живи и смотри на красоту мира. Сумеешь так сделать, будет это равносильно тому, что и я не умер, а вечно живу». Помня завещание своего любимого, девушка каждый день приносила с той горы разные красивые цветы и сажала их вокруг могилы. С тех пор самые красивые девушки нашего края перестали уходить вместе с мужьями в могилу, а только, сохраняя верность, одиноко коротали дни свои, — сказала старуха и вдруг умолкла, словно мыслями перенеслась в другой мир.
У Сунджидмы, внимательно, не сводя глаз слушавшей рассказ горбуньи, снова по спине пробежали мурашки, и она долго с испугом смотрела на горы, которыми она прежде всегда любовалась и к которым относилась с благоговением. А безобразная старуха вдруг снова заговорила странным, безжизненно глухим голосом:
— И я тоже придерживалась этого обычая. Мой суженый скончался, когда мне было двадцать шесть лет. С тех пор… — Она молча поднялась. — Да, всю жизнь одной-одинешеньке коротать тоже страшно… — сказала она грустно и, бросив быстрый взгляд на Сунджидму, заковыляла прочь. Потом остановилась и, не оборачиваясь, спросила: — А ты не испугалась, деточка?
Сунджидма ничего не смогла сказать в ответ. Она невольно встала с могильного камня. Горбатая старуха повернулась к ней и добавила:
— Тайная сила, заключенная в любви, в том и состоит. Изведать любовь — значит перебороть все страхи, которые подстерегают тебя на этом пути. В мире нет ничего прекраснее любви. — И, стуча березовой палкой по камням, зашагала дальше по тропинке, змейкой вьющейся по южному склону горы. Пробираясь между камнями, она думала: «Что и говорить, страшно всю жизнь пройти в одиночестве только оттого, что друг твой умер раньше тебя