Избранное — страница 9 из 12

Когда окончился первый этап скачек, в котором участвовали скакуны старше пяти лет, мы попросили русских покатать нас на машине. Потом дали своих коней покататься баянисту и тому солдату, что угощал нас табаком. Мы снова свернули самокрутки и собирались уже закурить, как вдруг наткнулись на председателя сомона и сестрицу Чимэд. Не зная, куда деться от смущения, мы поспешили смешаться с толпой зрителей возле борцовской площадки. Здесь начинался третий тур состязаний, и борцы выбирали себе партнеров. Отец Хоролсурэна громко оглашал звание «льва» Пэла. По традиции громко оглашается звание каждого борца, потом он избирает себе партнера и в его честь произносится хвалебная ода. Кроме того, хвалебная ода провозглашается также и каждому из пяти скакунов, пришедших первыми на скачках.

Пока секунданты оглашали по порядку звания борцов: «лев», «слон», «сокол», сами они прыгали, взмахивая руками, подражая орлам, расправляющим крылья. Русский солдат стоял позади четырех борцов, лихо подбоченясь и надвинув пилотку чуть не на нос. Мы не сводили с него глаз, желая поскорее узнать, кто же будет у него секундантом и представит его собравшимся. Его товарищи сидели на корточках впереди шеренги зрителей, весело переговариваясь. Между тем отец Хоролсурэна, отрекомендовав «льва» Пэла, быстро подошел к русскому солдату, снял с него пилотку с красной пятиконечной звездой, высоко поднял ее на пальцах левой руки и провозгласил:

— Секундант левого крыла, слушайте! Выбираем себе партнера… — И он приятным звучным голосом возгласил хвалебную оду русскому солдату:

Веселый и ловкий, молодой и цветущий, сильный и умелый

Нэхийт — гражданин Советского Союза,

прославленного на весь мир,

пользующегося поддержкой халха-монголов,

уничтожившего всех своих врагов,

возвеличившего свое священное имя,

покрывшего его неувядаемой славой…

Потом он назвал имя молодого борца Доржа и сказал:

— Перед лицом собравшихся здесь аратов померимся силами — таково желание Нэхийта. — И он отошел к зрителям, по-прежнему неся на руке пилотку. Русские принялись аплодировать. Вслед за ними захлопали в ладоши и ребятишки.

После того как «лев» Пэл одержал победу, отец Хоролсурэна снова вернулся на арену — но уже в качестве секунданта русского солдата, которого звали Нэхийт. Его соперником назвался статный сын Тодоя — Дорж из нашего северного бага. Сын Тодоя, зорко посматривая по сторонам, наклонился, захватил щепоть земли, растер ее в руках и, видимо, ждал подходящего момента, чтобы схватиться с русским. А тот шел, наклонив голову и выставив перед собой руки. Он засучил рукава зеленой гимнастерки. Отец Хоролсурэна легонько хлопнул его по спине.

— Послушай, товарищ! Соперник ведь не огонь! — словно перед ним был «лев» Пэл, закричал отец Хоролсурэна, подзадоривая русского. Борцы схватились. Отец Хоролсурэна что-то говорил, подбегая то с одной, то с другой стороны. Я услышал:

— Ну, дорогой товарищ! Глаза смотреть надо. Упал — нельзя! Тогда пропал будет…

Я изумился: где и когда он научился так здорово говорить по-русски? Когда я спросил об этом Хоролсурэна, тот с гордостью ответил:

— Научился в тот год, когда перегонял подаренных коней…

Больше я ни о чем его не спрашивал, поглощенный тем, что происходило на площадке. И вдруг отец Хоролсурэна крикнул:

— Правильно!

Русский солдат обхватил Доржа за поясницу и стоял, высоко подняв его над головой. Тот беспомощно болтал в воздухе ногами. Зрители возбужденно шумели, кто-то из русских вскочил и что-то громко кричал своим, находящимся позади. Русский борец помедлил несколько секунд, а потом опустил противника на землю. Товарищи солдата дружно зааплодировали, отец же Хоролсурэна в знак окончания поединка надел на победителя пилотку и, ведя его за руку, побежал к судейскому шатру.

Во время скачек на этом надоме среди скакунов первым пришел вороной конь Номты из соседнего с нами бага, из скакунов старше пяти лет первым на дистанции пять километров победил скакун Сэры из нашего бага, а чей конь пришел первым на скачках четырехлеток — я не знаю. Помню только, что я не слышал, чтобы это был кто-то из знакомых, поэтому и не интересовался победителем. Что касается соревнования двухлеток, то многие держали пари, что первым придет рыжий конь Ойдова.

На второй день надома на закате солнца состоялись скачки однолеток и боролась последняя пара борцов: «слон» Бямба повалил русского борца на землю, перекинув его через бедро. Затем вручали призы победителям первой и последней пар и провозгласили похвальную оду коню-однолетке, который пришел первым. Обычно наш сомон в качестве призов лучшему борцу и владельцу лучшего скакуна давал коней-двухлеток. Однако на этот раз, хотя борцу-победителю из последней пары уже вручили приз, председатель сомона сказал:

— Товарищи из Советского Союза, с которыми нас связывает горячая дружба, приехали издалека и не только приняли участие в празднике и в состязании борцов — они продемонстрировали свою силу и мужество и сделали наш праздник еще веселее.

Затем он объявил, что товарищ Нэхийт награждается годовалым жеребчиком, и вручил ему гнедого белогрудого коня. Русский солдат был очень обрадован, он низко поклонился зрителям и высоко поднял в руке повод коня. Взволнованные друзья окружили его и, подхватив его на руки, стали подбрасывать кверху. Старики говорили, что этот приехавший издалека солдат, видимо, удачливый и счастливый человек. Некоторые старушки растроганно прослезились.

Русский солдат, как только товарищи поставили его на землю, обнял «слона» Бямбу, крепко пожал ему руку и бросился к отцу Хоролсурэна, крепко обнял его и что-то стал быстро говорить ему.

Вот какой необычный был у нас надом в том послевоенном году.

Говорят, русский солдат то ли в благодарность за то, что отец Хоролсурэна уделил ему внимание и согласился быть его секундантом, то ли в знак того, что больше всех с ним подружился, — этот Нэхийт, или Никита, уезжая, оставил отцу Хоролсурэна своего дареного коня. После этого случая в регистрационной книге нашего сомона появилось новое имя. Это имя непременно упоминалось в период заготовки шерсти и волоса и учета сельскохозяйственной продукции. Отец Хоролсурэна, сдавая весной в кооператив шерсть и волос, неизменно говорил:

— Сдаю шерсть и волос с коня Нэхийта!

А когда переписывали скот, он напоминал:

— У нас ведь пасется еще конь Нэхийта, вы смотрите не забудьте об этом.

Годы шли, лошадка подросла, и ее стали регистрировать уже как взрослого коня.

Отец Хоролсурэна, конечно, надеялся, что русский борец еще раз приедет на надом. И тогда он расскажет Никите, что бережет его коня и каждый год исправно сдает с него шерсть и волос.

Этот чистосердечный человек хотел заверить своего русского друга, что помнит и уважает его. Мне подумалось, что русские солдаты, одолевшие дороги войны и приступившие к мирному труду, показали моим землякам, что они их лучшие и верные друзья, ведь подлинная дружба проявляется чаще всего в повседневных делах.


Перевод Т. Бурдуковой.

© Перевод на русский язык «Прогресс», 1976

ДВОЕ ИЗ ОДНОЙ ДОЛИНЫ

Дорлиг передал дела другому и сидел, ожидая, когда все разойдутся, чтобы уйти незамеченным. Он подробно рассказал своему преемнику о людях, с которыми ему предстоит работать, изо всех сил стараясь скрыть свое настроение — не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о его истинных чувствах сейчас, когда он принял решение уйти с работы.

— Ну что ж, уйду отсюда, дам отдых старым костям. Вернусь к технике, возьмусь за баранку. Была бы специальность, а работа всегда найдется. У меня же есть диплом, — со смехом сказал он девушке, заведующей канцелярией. Но она уловила в его голосе нотку обиды, которую Дорлиг не в силах был скрыть, заметила глубокие морщины на лбу и неестественную улыбку Дорлига и пожалела его.

— Хорошо, когда у человека есть диплом. Тогда он нигде не пропадет, — сказала она, чтобы подбодрить его.

Дорлиг благодарно кивнул ей и вышел. Громко хлопнула за его спиной дверь, точно отмечая, что он никогда больше не войдет сюда. Дорлиг спустился по ступенькам каменного крыльца и решительно зашагал через двор, засунув руки в карманы широкого черного пальто. Он и сам не знал, куда идет, и постепенно гордый, решительный шаг его замедлялся, угасала улыбка, которую он старался удержать на губах. Снова вспомнилось ему, как он просил проверить еще раз все документы, как обсуждали его на собрании управления, и снова поднялась в душе обида. Ему никого не хотелось сейчас видеть, и потому он шел, выбирая самые глухие переулки. И все же не избежал встречи: по переулку шла женщина-письмоносец с коричневой сумкой на боку. Даже ее он не хотел видеть в эту минуту, точно в приказе об увольнении была и ее подпись. «Позавидуешь этой женщине: уже лет десять ходит она по одной и той же дороге со своей сумкой, то пустой, то полной. Впрочем, я-то буду работать на машине, — гордо подумал он, — неплохо было бы стать шофером аймачного управления. Это неплохая работа, я же знаю хозяйство. Постой! Я даже не успел прочесть приказ — постеснялся этой девчонки из канцелярии. Интересно, что там?» Он спрятался за угол дома, чтобы никто не увидел его, и вынул из кармана тонкий листочек. Ветер вырывал бумагу из рук, он с трудом разбирал неясный шрифт: «Не считался с мнением коллектива, халатно относился к порученной работе, утратил чувство ответственности, не выполнял план, проявил отставание в работе».

«Ну что ж. Пусть будет так. Похожу в отсталых. У меня есть диплом, есть знания. Пусть проверят. Зря только слова тратили, писали все это. Я вот читал недавно в газете передовицу, перепечатанную из «Унэн»[84], где говорится о весенней посевной кампании. Не зря я в последние годы занимался в кружке конкретной экономики — теперь неплохо разбираюсь в этих вопросах. Сейчас наша партия и правительство принимают все меры для увеличения поголовья скота, обращают внимание на постройку хашанов. Я знаю, например, что Советский Союз сдела