Уж если строго говорить по чести,
Не по пути всегда нам было с ним:
Его поступки и дурные связи!
Всё погубить в одной случайной фразе
Он мог бы легкомыслием своим.
Что нам поэты, что их дар Господень,
Когда заходит дело о свободе
И пушечный не умолкает гул,
Когда не уступает сила силе,
И миг решает судьбы всей России!»
(«И Польши», – он подумал и вздохнул.)
Так говорил, своею дерзкой речью
Заслуженному воину переча,
Хотя и был он не в больших чинах,
Неистовый питомец Тульчина.
Кругом в бесчинстве бушевали пурги:
В Чите, Нерчинске, Екатеринбурге,
Сшивая саван общих похорон.
В Святых Горах над свежею могилой
Звал колокол к заутрене унылой,
И странен был пустынный этот звон.
И молвил Пущин: «Все мы в воле Божьей.
Певец в темнице песен петь не может.
Он вольным жил и умер как поэт.
От собственной судьбы дороги нет».
Мела позёмка по округе дикой.
Не слышал стражник собственного крика.
Ни голоса, ни дыма, ни саней,
Ни звёздочки, ни ангельского лика.
Мела метель по всей Руси великой,
И горький слух как странник брёл за ней.
Дорога(песня)
К спектаклю по роману Чингиза Айтматова «И дольше века длится день…»
Небеса ли виной или местная власть, –
От какой, непонятно, причины,
Мы – куда бы ни шли – нам туда не попасть
Ни при жизни, ни после кончины.
Для чего ты пришёл в этот мир, человек,
Если горек твой хлеб и недолог твой век
Между дел ежедневных и тягот?
Бесконечна колючками крытая степь,
Пересечь её всю никому не успеть
Ни за день, ни за месяц, ни за год.
Горстку пыли оставят сухие поля
На подошвах, от странствий истёртых.
Отчего нас, скажите, родная земля
Ни живых не приемлет, ни мёртвых?
Ведь Земля остаётся всё той же Землёй,
Станут звёзды, сгорев, на рассвете золой, –
Только дыма останется запах.
Неизменно составы идут на восток,
И верблюда качает горячий песок,
И вращается небо на запад.
И куда мы свои ни направим шаги,
И о чём ни заводим беседу, –
Всюду коршун над нами снижает круги
И лисица крадётся по следу.
Для чего ты пришёл в этот мир, человек,
Если горек твой хлеб и недолог твой век,
И дано тебе сделать немного?
Что ты нажил своим непосильным трудом?
Ненадёжен твой мир и непрочен твой дом –
Всё дорога, дорога, дорога!
Ленинградская(песня)
Мне трудно, вернувшись назад,
С твоим населением слиться,
Отчизна моя, Ленинград,
Российских провинций столица.
Как серы твои этажи,
Как света на улицах мало!
Подобна цветенью канала
Твоя нетекучая жизнь.
На Невском реклама кино,
А в Зимнем по-прежнему Винчи.
Но пылью закрыто окно
В Европу, ненужную нынче.
Десятки различных примет
Приносят тревожные вести:
Дворцы и каналы на месте,
А прежнего города нет.
Но в плеске твоих мостовых
Милы мне и слякоть, и темень,
Пока на гранитах твоих
Любимые чудятся тени
И тянется хрупкая нить
Вдоль времени зыбких обочин,
И теплятся белые ночи,
Которые не погасить.
И в рюмочной на Моховой
Среди алкашей утомлённых
Мы выпьем за дым над Невой
Из стопок простых и гранёных –
За шпилей твоих окоем,
За облик немеркнущий прошлый,
За то, что покуда живёшь ты,
И мы как-нибудь проживём.
Шотландская песенка(песня)
К радиоспектаклю по роману Жюля Верна «Дети капитана Гранта»
Пока в печи горят дрова
И робок свет дневной,
И мёрзнет жёлтая трава
Под снежной пеленой,
Пока в печи горят дрова, –
Собравшись за столом,
Раскурим трубки, но сперва
Мы друга помянем.
Плывёт он в этот час ночной
Неведомо куда,
Над непрозрачной глубиной
Ведёт его звезда.
Пока в печи горят дрова
И ждёт его жена,
Пусть будет нынче голова
И цель его ясна.
Пусть над холодной зыбью вод,
Где женщин рядом нет,
Его от стужи сбережёт
Шотландский пёстрый плед.
Пусть в этот день и в этот час
Среди ночных дорог
Его согреет, как и нас,
Шотландский тёплый грог.
Там ветры злобные свистят
И пенная вода,
И льда повисла на снастях
Седая борода.
Пока в печи горят дрова,
Собравшись за столом,
Про всех мы вспомним, но сперва
Подумаем о нём.
Пока свирепствует норд-ост
И стынет бересклет,
Провозгласим свой первый тост
За тех, кого здесь нет.
За тех, кого в чужих морях,
От милых мест вдали,
Вселяя в сердце боль и страх,
Качают корабли.
Пусть сократится долгий срок,
Что им разлукой дан.
Пусть возвратит на свой порог
Их грозный океан.
Пока в печи горят дрова
И вьюга за окном,
Запьём заздравные слова
Мерцающим вином.
Рембрандт
В доме холодно, пусто и сыро.
Дождь и вечер стучат о порог.
«Возвращение блудного сына»
Пишет Рембрандт. Кончается срок.
Сын стоит на коленях, калека,
Измождённых не чувствуя ног,
Голова – как у бритого зэка, –
Ты откуда вернулся, сынок?
Затерялись дороги во мраке.
За спиною не видно ни зги.
Что оставил ты сзади – бараки?
Непролазные дебри тайги?
Кто глаза твои сделал пустыми, –
Развратители или война?
Или зной Иудейской пустыни
Всё лицо твоё сжёг дочерна?
Не слышны приглушённые звуки.
На холсте и в округе темно, –
Лишь отца освещённые руки
Да лица световое пятно.
Не вернуться. Живём по-другому.
Не округла, как прежде, Земля.
Разрушение отчего дома –
Как сожжение корабля.
Запустение, тьма, паутина,
Шорох капель и чаячий крик,
И предсмертную пишет картину
Одинокий и скорбный старик.
В батискафе
За зелёным стеклом батискафа,
От высокого солнца вдали,
Проплывают огромные скалы
На подводных просторах Земли.
И в луче напряжённого света
Я взираю, прижавшись к стеклу,
На обширную эту планету,
Погружённую в холод и мглу.
Там на фоне клубящейся хмари
Нас локатором отыскав,
Молча смотрят подводные твари
На светящийся батискаф.
Смотрят рыбы большими глазами,
Что приучены к жизни ночной.
Так смотрели бы, верно, мы сами
На посланцев планеты иной.
Хорошо, если души могли бы,
Нас покинув в назначенный час,
Воплотиться в подобие рыбы
С фонарями светящихся глаз;
Чтобы плавать им вместе со всеми
В этой горько-солёной среде,
Где не властно всесильное время
В недоступной теченью воде.
Около площади(песня)
К спектаклю по пьесе Бориса Голлера «Вокруг площади»
Ветер неласковый, время ненастное,
хмурь ленинградская.
Площадь Сенатская, площадь Сенатская,
площадь Сенатская.
Цокали, цокали, цокали, цокали,
цокали лошади
Около, около, около, около,
около площади.
Мысли горячие, мысли отважные,
мысли преступные.
Вот она – рядом, доступная каждому
и – недоступная.
Днями-неделями выйти не смели мы, –
время нас не щадит.
Вот и остались мы, вот и состарились
около площади.
Так и проходят меж пьяной беседою,
домом и службою
Судьбы пропавшие, песни неспетые,
жизни ненужные…
Цокали, цокали, цокали, цокали,
цокали лошади
Около, около, около, около,
около площади.
Питер Брейгель Младший. «Шествие на Голгофу»
О чём он думал, Питер Брейгель,
Какими образами бредил,
Когда изобразил Христа
На фоне северной равнины,
Сгибающим худую спину
Под перекладиной креста?
Фламандские вокруг пейзажи, –
Взгляните на одежды стражи,
На эти мельницы вдали!
Ещё один виток дороги,
И он, взойдя на холм пологий,
Увидит в море корабли.
Ещё не бог он. На мольберте
Он человек ещё, и смертен,
И явно выглядит чужим
В долине этой, в этом веке,
Где стужа сковывает реки
И над домами вьётся дым.
Светало. Около отлива
Кричала чайка хлопотливо.
Тяжёлый дождь стучал в окно.
О чём он думал, Младший Питер,
Когда лицо устало вытер,
Закончив это полотно?
О чём он думал, старый мастер?
В ночном порту скрипели снасти,
Холодный ветер гнал волну.