А значит и жизнь, как явь за сном,
Вернётся потом назад,
Как этот колос, полный зерном,
Этот зелёный сад.
И монах, над лучиной сидя в дыму,
Своих не подписывал строк,
Ибо уверовал, что ему
Продиктовал Бог
Те строчки, что в сотах каменных нор
Выводила его рука.
И когда затевали строить собор,
Возводили его века.
И не смели ни мастер, ни ученик
Ставить своих имён,
Поскольку каждый знал в этот миг –
Сделал это не он.
А над шпилем в бездонности синевы
Плыли облака,
И жизнь была коротка, увы,
Была, увы, коротка.
И, запирая дверь на засов,
Колокольный слушая звон,
Не считали люди своих часов,
Не ценили своих имён,
Над прялкою напрягая нить
Или ложку неся ко рту,
Ибо некуда было им спешить –
Из темноты в темноту.
Балаклава
Андрею Соболеву
Балаклавская бухта. Окрестных домов отраженье.
Катера у причала – сдается на выбор любой.
Оттолкнись от земли, и волны голубое круженье,
Как и в юные годы, поманит тебя за собой.
Вяжет свежий норд-ост кружевную прибойную пену.
На прибрежных кустарниках зелень татарских знамен,
И отметины ядер впечатались в скальную стену,
Повествуя о битвах былых ушаковских времен.
Генуэзские башни чернеют над скифской страною.
На надгробных камнях иудейских племен письмена.
Всё здесь дышит историей или, точнее, войною,
Потому что история – это обычно война.
Море с шумом листает цветные скользящие кадры.
Пахнет северный ветер горячей полынью степной.
Где теснились когда-то фрегаты британской эскадры,
Стая лодок подводных укрылась под рыжей стеной.
От сарматской стрелы и до этих ржавеющих лодок,
Вот и всё, что придумал за тысячи лет человек.
И зияет пещера – хранилище боеголовок,
Как наглядный пример, что пещерный не кончился век.
«Поделиться могу секретом…»
Поделиться могу секретом,
Что итог мой научный жалок:
Доверяю теперь приметам,
Уважаю теперь гадалок.
Верю чёрному наговору,
Наводящему злую порчу,
Из себя, как в былую пору,
Атеиста уже не корчу.
Всё мне прежде, как на ладони,
Было ясно по крайней мере,
Да вот двери откроешь в доме,
А за ними другие двери.
И в познании ни насколько
Не продвинулись мы, наверно.
Пробурили дыру на Кольском,
А попали вновь на поверхность.
Ближе к старости понимаешь,
Что учебники лгут нам с детства,
А наука – игра ума лишь
И не может спасти от бедствий.
Ибо Дарвинская цепочка
Или Броуново движенье
В этом мире, увы, неточном,
Только первое приближенье.
Киров
В железных ночах Ленинграда
По городу Киров идёт…
Организатор великих строек,
Завершавший с успехом любое дело,
Основатель чрезвычайных троек
С правом немедленного расстрела,
Закалённых партийцев трибун и знамя,
Что любимцем народа недаром назван,
Умер со спущенными штанами
В нестерпимой судороге оргазма.
Марширующим массам уже не нужен,
На диване, в своём кабинете, в Смольном,
Он погиб от карающей пули мужа,
Адюльтерный разрушившей треугольник.
Повествуют факты как будто точно,
Что убил его не усатый гений.
Заметает вьюга поля в Песочной
На местах расстрельных захоронений.
И иду я, сомнениями охвачен,
В заводской район за Невой-рекою,
Где у Нарвских ворот на проспекте Стачек
Он шагает с поднятою рукою.
Год напомнив тридцать четвёртый страшный,
Он идёт сквозь белую ночь июля
В неизменной чугунной своей фуражке,
Которую не пробивает пуля.
Колыбельная Анне-Ирине(песня)
Спи, моя радость, вздыхая доверчиво,
Мир обретённый зажав в кулачке.
Где будешь жить ты, тебе не отвечу я,
И на каком говорить языке.
Звёзды вечерние смотрят участливо
Через окно на твою колыбель.
Будь же ты счастлива, будь же ты счастлива,
Девочка Анна-Ирина-Рашель.
Пусть окружают друзья тебя верные
В дальнем пути и невзгоде любой.
Пусть за любовью туманною первою
Грянет последняя сразу любовь.
Пусть принесёт тебе радость не частую
Юных мечтаний заветная цель.
Будь же ты счастлива, будь же ты счастлива,
Девушка Анна-Ирина-Рашель.
Пусть обойдёт тебя доля увечная,
Горьких болезней и бед полоса.
Пусть в твоём доме с утра и до вечера
Детские будут звенеть голоса.
Пусть согревают тебя, как причастие,
Тёплые ветры далёких земель.
Будь же ты счастлива, будь же ты счастлива,
Женщина Анна-Ирина-Рашель.
Ну, а пока ты всему улыбаешься,
Птичьему крику и шуму дождя.
Ну, а пока ты ещё обживаешься,
В наш перевёрнутый мир приходя.
Звёзды вечерние смотрят участливо
Через окно на твою колыбель.
Будь же ты счастлива, будь же ты счастлива,
Девочка Анна-Ирина-Рашель.
Песня о Баку(песня)
М. С. Гусману
Этот город картинкой из сказки
Неожиданно вспомнится мне,
Там луною сияющий Каспий
Пахнет нефтью, добытой на дне.
Этот город преградой зелёной
Постоянно стоит на пути,
По Торговой и по Телефонной
В сотый раз предлагая пройти.
Невесёлые мысли откиньте
На чужбине и в дальнем пути,
Потому что бакинец бакинца
Где угодно сумеет найти.
Меж чужого прохожего люда
Улыбнётся земляк земляку:
«Посидим-ка, дружок, за армудом
И припомним далёкий Баку».
Под парижскою острою крышей
Или в Хайфе, бредя по песку,
От подруги я снова услышу:
«Этот город похож на Баку».
На базаре, где запахи кинзы,
И у края морской синевы,
Видит мир она глазом бакинским,
Для меня недоступным, увы.
Я секрет этот, сколько ни бился,
До сих пор разгадать не могу,
Я завидую тем, кто родился
На лазурном его берегу.
Над прибойною белою пеной,
Новой песни рождая строку,
Пусть кружится всегда во Вселенной
Этот глобус с названьем Баку.
«На одной из картин Шагала…»
На одной из картин Шагала
Смерть рождается вместе с ребёнком
И лежит в младенческой люльке
С небольшою своей косою.
Беспокойно ночами плачет,
Просит грудь и болеет корью,
Начинает вставать на ножки,
Понемножечку вырастая.
После в школу она поступит
И освоит азы науки,
Вместе с нами переживая
Неудачи романов первых.
Едет в отпуск, сидит в застолье,
Бесполезные пьёт лекарства
И умрёт близнецом сиамским,
Чтобы с каждым родиться снова.
Постоянной своей соседки
Мы, как правило, не замечаем, –
Лишь художники и поэты
Ощущают её дыханье.
Из Мартина Нимёллера
Полицейской машины рёв по ночам,
Звонки у соседних дверей.
Когда брали евреев, я молчал,
Потому что я не еврей.
Когда коммунистов везли в лагеря,
Молчал я, душою чист,
Поскольку любому известно, что я,
Конечно, не коммунист.
Когда за католиками потом
Пришли через пару лет,
Сидел я снова с закрытым ртом, –
Ведь я не католик, нет.
А холодный ветер выл за стеной,
На Германию ставя печать.
И когда пришли, наконец, за мной,
Некому было молчать.
Марбург
Здесь когда-то живал Ломоносов,
Постигая науки азы,
А поздней, кантианский философ,
Накануне вселенской грозы,
Молодого учил Пастернака
Познавать окружающий мир.
Это всё позабыто. Однако
Над фахверками съёмных квартир
Ранней готикой дышат соборы,
И кричит ежечасно петух,
Заполняя пространство собою,
Говоря, что огонь не потух.
В половодье тюрингских туманов
Сохранился рассеянный свет,
Что идёт от крутых алеманнов
И неистовой Элизабет.
Над зелёными водами Лана,
Это место немало веков
Было так почему-то желанно
Для далёких моих земляков.
Не по их ли незримой указке
Приезжаю сюда, пилигрим,
Где придумывать начали сказки
Два студента по имени Гримм?
Не с того ли, от жизни усталый,
Я любуюсь, забыв про дела,
Той Германией, доброй и старой,
Что из памяти нашей ушла?
Песня о рыбах(песня)
Как научный над этим ни трудится люд,
Не разгадана тайна земная:
Рыбы знают, куда в океане плывут,
А подводная лодка не знает.