На вопрос ответить мне непросто
На местах бесчисленных могил,
Где был Бог во время Холокоста,
Если он и вправду где-то был?
Я об этом думаю с тоскою,
Ощущая с мёртвыми родство.
Если мог он допустить такое,
Значит вовсе не было его.
На восходе или на закате,
Для чего в молитвах и мечтах,
От него всё ждём мы благодати,
Перед ним испытывая страх?
Дорога в Израиль(песня)
Дорога в Израиль. Летя самолетом «Эль Аля»
И глядя в окно, где плывут под крылом облака,
За пару часов осознать успеваешь едва ли,
Как эта дорога на деле была нелегка.
Её пролагали терпение, труд и отвага,
Мечты вековые избавить народ от беды,
Туда, где сияют цветами еврейского флага
Цвет белого камня и синей прозрачной воды.
Дорога в Израиль идёт по российской глубинке,
В болотах Полесья, по краю украинских сёл,
И через музеи Освенцима или Треблинки,
Где туфельки тех, кто когда-то туда не дошёл.
Дорога в Израиль в потёмках теряется где-то.
Там женские крики и трупы на чёрном снегу,
И розовый дым над Варшавским пылающим гетто,
Которое дорого жизнь продавало врагу.
Дорога в Израиль идёт через горные кручи,
По жаркой пустыне, где вязнут колёса в песке,
И через улыбки счастливых смеющихся внучек,
Что песни поют на забытом тобой языке.
Дорога в Израиль идёт через поиски Бога,
По братским могилам погибших в неравном бою.
На свете одна существует такая дорога,
И всё-таки каждый туда выбирает свою.
Определение дома
Жил я достаточно долго.
Где я умру – неизвестно.
Определение дома.
Определение места.
Всё отыскать его силюсь я,
Запечатлеть его в слове.
Я родился на Васильевском,
Мать и отец – в Могилёве.
Внучки родились в Израиле,
Рядом с погибшим Содомом.
Кто растолкует мне правильно,
Что мне считать своим домом?
Гнал ураган меня галсами
С яростью невыносимой.
В спальный мешок забирался я,
Пахнущий дымом и псиной.
Север пургой меня потчевал
Над океаном бездонным.
Кто объяснит мне доходчиво,
Что мне считать своим домом?
Долго не ведал я, баловень,
Истины в горьких облатках.
Жил я подолгу на палубах
Разных судов и в палатках.
Там, где для мыслей подобных
Попросту не было времени.
Определение дома.
Определение племени.
Живший стихами и песнями,
Был бы, возможно, всегда я
Счастлив с подругою, если бы
Не появлялась другая.
Таинство детского лепета,
Блин, что останется комом.
Кто объяснит мне бестрепетно,
Что мне считать своим домом?
Предки, что газом удушены,
В братской исчезли могиле.
Дом мой, в блокаду разрушенный,
Люди обжили другие.
Необратимо потеряно
Всё, что с рожденья дано нам.
Кто объяснит мне уверенно,
Что мне считать своим домом?
Город ли жёлто-медовый, –
Этот заснеженный мыс ли?
Определение дома.
Определение смысла
Жизни, что теплится вроде бы, –
Значит – не кончился порох.
Определение Родины –
Призрачной точки опоры.
Поэты
Короток срок, что отпущен для жизни поэтам.
Есть среди них исключения, дело не в этом.
Дело в других, что не прожили и половины:
Пуля, наркотики или иные причины.
Короток срок, что отпущен поэтам при жизни.
Нет им признания в неблагодарной отчизне.
Нету ни славы при жизни у них, ни богатства, –
Тонкой свечой загорелась она и погасла.
Короток срок, что поэтам для жизни отпущен.
Не ожидают за гробом их райские кущи.
Ждут их щипцы, смоляные котлы и жаровни,
Ибо, как правило, были поэты греховны.
Но, чем короче дневное горенье поэта,
Тем долговечней, подобием звёздного света,
Длится ночное, посмертное это свеченье,
А остальное навряд ли имеет значенье.
«Этот питерский мир чёрно-белый…»
Ирине Быковой-Голдовской
Этот питерский мир чёрно-белый,
Это небо в холодном дыму.
Где ни странствуй, и что ты ни делай,
Ты обратно вернешься к нему.
На гранитные эти колонны,
На последнем своем рубеже,
Будешь снова смотреть удивленно
Из окна на шестом этаже
В старом доме над мутною Мойкой,
Память юную в сердце храня,
И ступать на асфальт этот мокрый
В ожидании нового дня.
Под пронзительно алым закатом,
Уводя в голубые моря,
Жизнь мелькала стремительным кадром,
Многоцветье палитры даря.
Жизнь была обещанием чуда,
Продолжением детской игры.
Никогда уже, видно, не буду
Я стремиться в цветные миры.
Куполов зажигаются свечи
Над чугунною лепкой скульптур.
Постигается только под вечер
Черно-белая четкость гравюр.
Я смотрю в неподвижные воды.
На душе и светло, и темно.
Будто вновь в довоенные годы
Черно-белое смотришь кино.
Не трясись над дряхлеющим телом,
О минувших годах не грусти, –
Мир становится черным и белым,
Возвращая к началу пути.
Антонио Гауди
Гауди, Гауди, Гауди,
По трамвайным путям не ходи.
Не ходи по трамвайным путям,
Если хочешь закончить ты сам
Этот храм, что горе вознесён,
Как тобою увиденный сон.
Кто оценит подобные сны
Накануне гражданской войны?
Гауди, Гауди, Гауди,
Что Испанию ждёт впереди,
Не увидишь уже никогда,
Своего не закончишь труда.
Словно плакальщиц руки, собор
К небу шпили витые простёр.
Этой готики поздней черты
Не напрасно придумывал ты.
Гауди, Гауди, Гауди,
На творенья свои погляди,
Где в зверином изгибе камней
Продолжение лап и корней.
Обратится ли в серую пыль
Этот мягкий тропический стиль,
Что среди португальских земель
Узаконил король Мануэль?
Если б не был трамваем ты сбит,
Был бы, верно, как Лорка, убит,
А не спасся, подобно Дали,
Схоронившись от дома вдали.
То, что строил один человек,
Не достроить другим и за век,
Не достроить другим и за два.
А над храмом горит синева.
Гауди, Гауди, Гауди,
Твоё сердце стучится в груди
Перелесков, хребтов и полей
Каталонии гордой твоей.
Не отыщешь на свете страны,
Где так травы всегда зелены.
У какой ещё в мире из стран
Флаг, начерченный кровью из ран?
Над Испанией небо опять
Так безоблачно, что не сыскать
И намёка на тучку на нём.
Что маячит за завтрашним днём?
То, что прежде стояло века,
Размывает сегодня река.
Сохранятся ли эти дома,
Если новая грянет чума?
Минск
Сон неотвязный терзает меня постоянно.
Нету с ним сладу в последнее время, хоть плачь.
Дети и женщины сходят в расстрельную яму.
Самым последним спускается в яму скрипач.
Короток путь их, ступени смертельные круты.
К скрипке прижавшись худым угловатым плечом,
Будет играть он до самой последней минуты,
Прежде чем пуля его остановит смычок.
В дальних пределах я жизнь свою прожил иначе,
Стоя на сцене, по трапу сходя на причал.
Путь этот горький и мною давно уже начат –
Просто вначале я этого не замечал.
Но по ночам, отрывая раздумья упрямо
От неудач моих мелочных или удач,
Будет мне сниться бездонная Минская яма.
Будет мне сниться в неё уходящий скрипач.
Лишь перед смертью родство своё кровное ценим.
Живший годами от предков своих вдалеке,
Следом за ним я спускаюсь по тем же ступеням,
Хрупкую скрипку сжимая в горячей руке.
Поздно сейчас после драки махать кулаками.
В местную землю впиталась еврейская кровь.
Предки мои эту землю любили веками,
Да без взаимности, видимо, эта любовь.
В близкое море текут равнодушные реки.
Крик журавлиный – подобье скрипичной игры.
Эту страну мы теперь покидаем навеки, –
Будьте здоровы, мои дорогие сябры.
Срок мой кончается. Год истекает за годом.
Вместе с другими из края озёр и болот
Я ухожу за моим бесприютным народом,
Грустною песней его завершая исход.
Саров
Еврей, создавший ядерную бомбу
В Америке, не знал того еврея,
Который ту же бомбу мастерил
В монастыре Саровском, на границе
Нижегородской области с Мордовской.
Им встретиться при жизни не пришлось,
Поскольку Харитон и Оппенгеймер,
Хотя и были оба пацифисты,
Принадлежали к разным лагерям,
Отчаянно враждующим друг с другом.
Здесь побывала царская семья
В монастыре Саровском, и молилась,
Чтоб Бог им дал наследника. Тогда
Здесь церковь надкелейную открыли
Над кельей, где провёл когда-то годы
Отшельник преподобный Серафим.
И был обряд перезахороненья
Святых его мощей, и Государь