Но верю снова строчкам этим старым,
Мечтая, чтобы город садом стал,
Когда поются песни под гитару,
И льётся в ковш расплавленный металл.
Русская поэзия
Тот язык, поначалу косный, –
Битый палкою Тредиаковский,
Ломоносов или Капнист
Невозвратно теперь забытый,
Что писать не давал пииту,
Понапрасну марая лист.
Начиналось всё с перевода, –
Год из года, год из года,
Итальянский, немецкий, френч.
Слава Вам, Василий Андреич,
Слава Вам, Александр Сергеич,
Что России открыли речь.
Всё заёмное, – что ни троньте, –
Шиллер, Байрон и Пиндемонти,
И Вергилий, и Ювенал.
И другие потом поэты
За чужие брались сюжеты,
Забывая оригинал.
Перелётные пойте, музы.
Съели рифмы свои французы
И любая иная масть.
Но поэзии нет предела:
Европейская захирела,
А российская – началась.
«Мир заоконный с годами становится ýже…»
Мир заоконный с годами становится ýже.
Школьником робким по-новой его узнавай.
Ширь океана Маркизовой сменится лужей,
Парусник белый в речной обратится трамвай.
Снова в окошке Исаакий горит златоглавый.
В дальних морях разошёлся кильватерный след.
Мир необъятный, что ты облетал и оплавал,
Так же таинственен, как и в четырнадцать лет.
С детства привычна знакомая эта картина:
Над Голодаем багровая стынет заря,
Мойка по-прежнему пахнет гниющею тиной
И призывает немедленно плыть за моря.
Снова под старость тебя за собой поманила
Давняя страсть из далёких мальчишеских дней.
Будто и не было Бергена или Манилы,
Мыса Игольный, по Зунду летящих огней.
И безразлично – Восток впереди или Запад,
И наплевать, что приблизилось дуло к виску, –
Лишь бы опять ощутить этот въедливый запах,
Что вызывает в поношенном сердце тоску.
Кладбище Джангимиран
Тишину этих гор и зелёных долин по утрам
Муэдзин нарушает подобием птичьего крика.
Символ древнего воина – крутоголовый баран
На заброшенном кладбище, недалеко от Лерика.
Здесь весною опять запоют о любви соловьи
Для людей молодых, что уснули в земле бездыханно.
Здесь сложил свою армию шах Исмаил Хатаи
И лежит погребённая младшая дочь Чингисхана.
О великих их подвигах серые камни молчат,
О судьбе их узнать мы сумеем сегодня едва ли.
На надгробиях выбиты луки, и меч, и колчан,
И какие-то знаки утраченных воинских званий.
На заброшенном кладбище вновь вспоминаю войну,
Позабытую рану под сердцем нечаянно тронув.
Не с того ли положено здесь соблюдать тишину,
Что солдаты устали от лязга мечей и от стонов?
Здесь пятнадцатый век, и седьмой неопознанный век,
И двенадцатый век, и другие забытые даты.
Неужели убийством единым живёт человек,
И золотоголовыми могут быть только солдаты?
В этом месте безлюдном – угроза войны Мировой,
На грядущие войны скупые ориентировки,
Свист снарядов и бомб, и сирены пугающий вой,
И суровый гранит безымянных могил Пискарёвки.
«Помириться так и не сумели…»
Помириться так и не сумели
Стихотворцы из былых времён, –
Те, кто революцию воспели,
С теми, кто уехал за кордон.
Понимаешь вдруг, хоть и не быстро,
Посмотрев внимательно назад:
Строчкой подстрекавший на убийство,
Так же, как убийца, виноват.
В гуле пушек и вороньём гаме
По воде расходятся круги.
Умершие смертными врагами,
И сегодня – смертные враги.
На погостах покосились ели.
Новые приходят времена.
Все другие войны отшумели, –
Длится лишь Гражданская война.
Кожа переплётная бугрится.
Тянет едким порохом от слов:
Маяковский, Тихонов, Багрицкий,
Бунин, Ходасевич, Гумилёв.
Морской пейзаж
Моря похожи, что ни говорите,
Но берега всегда у них другие.
Французский – ожидание открытий,
Американский берег – ностальгия.
В полутонах закатных освещений,
На устьями закончившихся реках,
Есть странное смешенье ощущений
Дюмон-Дюрвиля и Тулуз-Лотрека.
Солёность у воды, как будто, та же,
И очертанья континентов те же,
Но невозможно совместить пейзажи
Двух противоположных побережий.
В любые времена, в любые даты
Они уже обратно не сойдутся.
Манят нас в неизвестное закаты,
Рассветы – заставляют оглянуться.
И океан, пейзажей этих между,
Гремит волнами, ярок и неистов,
Рождая непонятную надежду
У моряков и импрессионистов.
«Моя Марусечка»
Из былого не вызвать далёкой поры сокровенной,
Позатёрта войной невозвратная та полоса.
Довоенную песню не спутаешь с послевоенной, –
Там мотивчик иной, по-другому звучат голоса.
Там ещё на ветру не горят украинские хаты,
Не хрипит Ленинград пересохшим от голода ртом.
Не с того ли сегодня так любим мы песни тридцатых,
Что всегда вспоминаем о том, что случилось потом?
Не ржавеет в пшенице скелет обгоревшего танка.
Безопасное небо весенней полно бирюзы.
Эти «Брызги шампанского», – полузабытое танго!
Эта капля на строчке от пролитой дамской слёзы!
Не вернутся обратно года довоенные наши,
Где поёт саксофон и фонариков свет не погас.
Все вокруг веселятся, поют, и танцуют, и пляшут.
Мы с тобою, Марусечка, тоже попляшем сейчас.
Над Европою туча военной немецкой угрозы,
Оборвётся назавтра непрочная струнная нить.
В летнем парке Чаир распускаются первые розы,
И так хочется жить, так мучительно хочется жить!
Памяти актрисы Н. И. Сундаревой
Мы живём среди мира странного,
Впрочем, здесь не нужны слова.
Моя тёща Нина Ивановна
Умерла в девяносто два.
Своенравная и капризная,
Много лет она с давних пор
Всё сидела в дому безвылазно
И смолила свой «Беломор».
И под ретро – фокстроты, танго ли,
Вспоминала свою весну:
Режиссёров, театр Вахтангова
И поездки на фронт в войну,
Где срывала всегда овации,
Став богинею наяву,
На фронтах, и в эвакуации,
И вернувшись назад в Москву.
Отзвенели былые песенки
В лихолетье минувших лет.
Ни друзей её, ни ровесников
И в помине сегодня нет.
Нелегко ей порой осеннею,
Между серых кулис дождя,
Догонять своё поколение,
В одиночку за ним бредя.
Поминальною горькой кружкою
Лишний раз её помяну, –
Беззаботною хохотушкою
И красавицей в ту войну.
На портрете работы Акимова
Хороша она и юна.
На кого она нас покинула
В эти смутные времена?
Не влюбляйтесь в людей с корабля(песня)
Ах, красотки из дальних портов,
Что вчера нас на пирсе встречали,
Привлечённые скрипом швартов,
Не ходите гулять на причале.
Ошибаться сердцам не веля,
Не спешите влюбляться без толка.
Не влюбляйтесь в людей с корабля, –
Корабли простоят здесь недолго.
Ненадёжной любви не зови
В ожидании близкой утраты, –
Непригодны для долгой любви
Те, кто сходят на землю по трапу.
Не для них шелестят тополя.
Их дорога трудна и превратна.
Не влюбляйтесь в людей с корабля, –
Корабли не приходят обратно.
Морякам из неведомых стран
Не вверяйте незрелые души.
Не вернёт их назад океан
И жена на покинутой суше.
Эта драма, начавшись с нуля,
Повторяется неоднократно.
Не влюбляйтесь в людей с корабля, –
Корабли не приходят обратно.
Чтоб не плакать потом по ночам
И себя не готовить во вдовы,
Не ходите гулять на причал,
Где суда напрягают швартовы.
И покуда кружится Земля,
И на Солнце меняются пятна,
Не влюбляйтесь в людей с корабля, –
Корабли не вернутся обратно.
Рихард Зорге
Фуаду Ахундову
Говорят, что при жизни его не любил никто.
Не любила Германия, за которую он сражался
Ещё безусым мальчишкой в Первую Мировую.
Не любили правительства стран, на которые он работал,
Собирая секретные сведения о намерениях фашистов.
Не любил Сталин, который ему не поверил,
Предупреждённый о дне и часе гитлеровского удара.
И, когда японцы в Токио взяли его с поличным,
То три года держали его, приговорённого к смерти,
Терпеливо надеясь на то, что его обменяют
На такого же своего арестованного шпиона
В Соединённых Штатах или в Советском Союзе.
Но никто не желал спасти его, – все от него отступились.
И поэтому в сорок четвёртом, за год до дня победы,