Наши славные поводыри,
Человечество взявши на мушку.
Так ребёнок ломает игрушку,
Чтобы выяснить что там внутри.
Так наш предок, убогий веками,
Камень вновь ударяя о камень,
Уповая на помощь небес,
Не сумеет помыслить и близко,
Что от этой нечаянной искры
Загорится засушливый лес.
Река(песня)
Припоминаю с грустью лёгкою
Родной родительский порог,
Где детства раннего далёкого
Струится звонкий ручеёк.
Легко смеётся там и плачется.
Всё впереди ещё пока,
И наша жизнь, что только начата,
Ещё ручей, а не река.
Припомню, взяв монетку за щеку,
Минувшей юности года.
Рождает радужные зайчики
Её прозрачная вода.
Плывут цветные отражения,
И путь-дорога далека,
И жизни лёгкое движение –
Необратимо, как река.
Там небо синее высокое
Скользит по солнечному дну,
И наши жизни две притоками
Соединяются в одну.
Её неспешная мелодия
Плывёт, качая облака,
И нашей жизни полноводие –
Необратимо, как река.
Закаты алые вечерние,
И шорох тёплого дождя.
Слабеет быстрое течение,
К речному устью подходя.
И нам сказать «спасибо» хочется,
Что мы плывём ещё пока,
И наша жизнь, что скоро кончится,
Необратима, как река.
Муза истории
Смолкни, несносная лира!
Видишь, стоит вдалеке
Муза истории Клио, –
Свиток тяжёлый в руке?
Вот она передо мною,
В бронзе, зелёной на треть,
С тонкою длинной трубою –
Славу героям воспеть.
Их не запомнят потомки,
Глядя в багровый туман.
Слов не услышать негромких
Там, где стучит барабан.
Голубь взлетает пугливо.
Лук зазвенел тетивой.
Муза истории Клио,
Труд не кончается твой.
Горестна эта наука,
Если посмотришь назад.
Сладостных мало в ней звуков, –
Стоны, проклятья и мат.
Годы проносятся мимо.
Время спешит по кривой.
Муза истории Клио,
Труд не кончается твой.
Что мы оставили сзади?
Что этот век посулил?
Может быть, в Древней Элладе
Не было братских могил?
Снова история мира –
Это история войн.
Муза истории Клио,
Труд не кончается твой.
Грохот и дым канонады,
Кровью посоленный хлеб.
Тот, кто писал Илиаду,
Снова бы с горя ослеп.
Клин вышибается клином.
Бомбы свистят над Невой.
Муза истории Клио,
Труд не кончается твой.
Глядя на жёлтый папирус,
Сколько архивы не рой,
Не отыскать тебе вирус
Новой войны мировой.
Сохнут без дела оливы.
Рвы зарастают травой.
Муза истории Клио,
Труд не кончается твой.
Старорусская поэзия
Та поэзия старорусская, –
Нищей кельи окошко узкое,
Незаписанная, изустная,
Бесшабашная или грустная.
Та, срамная и непечатная,
Стиховедами непочатая,
Что питалась скупыми крохами,
Увязавшись за скоморохами.
В староверских скитах горевшая,
По случайности уцелевшая,
От Евангелия до лешего,
В ней немало всего намешано.
Та, с амвона в народ кричавшая,
Государей не величавшая,
С похабели свой путь начавшая,
Не молчавшая, обличавшая.
Обречённая, окаянная,
От предсмертного страха пьяная,
Над морозною чёрной ямою
Призывавшая к покаянию.
Невесёлой порою мглистою,
Над летящими с веток листьями,
Меж метельного злого свиста я
Слышу голос её неистовый.
Анри Матисс
Алёне и Игорю Петровским
Над берегом ласковый бриз
Кружит одинокую птицу.
Французский художник Матисс
Влюбился в курортную Ниццу.
В разлуке тоскуя по ней,
Он прибыл сюда из Парижа,
Чтоб быть до конца своих дней
К сияющим краскам поближе.
Лишь в Ницце нашёл он себя,
Где галькой засыпаны пляжи,
Пейзажи в окне полюбя
И женщин на фоне пейзажей.
Под шорохи тёплой волны
Пространство он создал цветное.
Здесь две Мировые войны
Его обошли стороною.
Пылала Европа в огне,
В крутящемся дыме и саже.
Блажен, кто умеет в окне
Лишь яркие видеть пейзажи.
Трудившийся в поте лица,
Другого увидеть не мог он.
Отели менял без конца,
Чтоб виды менялись из окон.
Античным героям сродни
Он видел лишь то, что хотел он:
Слепящие краски одни
И женское яркое тело.
Искусство – превыше всего.
Подобия радостной сказки
Цветные полотна его,
Где буйствуют яркие краски.
Старинного дома карниз,
Турист, поедающий пиццу.
Французский художник Матисс
Влюбился в курортную Ниццу.
И счастлив он был, как дитя,
Что счастливы будут потомки,
Её красоту обретя
И свет её, мягкий и тонкий.
Единою страстью горя,
Он в ней нескончаемо длится.
На кладбище монастыря
Он спит над любимою Ниццей,
Где чайки стремительный крик
Утрами звенит у причала.
Он был потому и велик,
Что солнце его освещало.
«На питерские глядя здания…»
На питерские глядя здания,
На Мойке, Пряжке и Неве,
Я улиц детские названия
Держу привычно в голове.
От жизни питерской оторванный,
Домой вернувшийся опять,
Иду по улицам, которые
Мне стало трудно опознать.
Их имена читая заново,
Которых в школе я не знал,
Иду по улице Плеханова
На Грибоедовский канал.
Иду, стараясь не сутулиться,
Таблички новые читать:
Вот Красная родная улица,
Галерной ставшая опять.
С проспектов Кирова и Ленина,
Где жизнь прошла как будто вся,
Уходит наше поколение,
Названья эти унося.
Их имена свинцовой краскою
Стирает невская вода,
И лишь Блокада Ленинградскою
Была и будет навсегда.
Руки прочь от Высоцкого(песня)
Вам, певуны безликие,
Этот призыв несу, –
Песни его великие
Не превращать в попсу.
Сеть для поэта соткана,
Видимо, неспроста.
Руки прочь от Высоцкого, –
Память о нём чиста.
Стыд, режиссёры бравые,
Что на подъём лихи,
Рядом с всемирной славою
Ставить его грехи.
Пусть обойдут вас «Оскары»
Ложкою мимо рта.
Руки прочь от Высоцкого, –
Память о нём чиста.
Вам, журналисты лживые,
Что не крестили лба,
Золотоносной жилою
Стала его судьба.
Шутки уймите плоские, –
Тема для вас не та.
Руки прочь от Высоцкого, –
Память о нём чиста.
Не одолеть вам зависти,
Ибо из года в год
В магнитофонной записи
Голос его живёт.
Вниз не отпустит сокола
Светлая высота.
Руки прочь от Высоцкого, –
Память о нём чиста.
Борьба за живучесть
Стариков незавидная участь
Неизбежна для тех, кто в летах.
Начинаю борьбу за живучесть,
Как в былые года на флотах.
В ситуациях этих нештатных,
Из далёких забывшихся лет,
Мне старпом бы помог, вероятно,
Да старпома давно уже нет.
Я в бортах бы заделывал дыры,
Приказаниям правильным рад,
Но давно уж мои командиры
Деревянный надели бушлат.
Мне б стараться в машинном отсеке,
Чтоб работал двигун без помех,
Да ушёл, очевидно, навеки,
Матерщинник весёлый стармех.
Под трёхцветным потрёпанным флагом,
От родных берегов в стороне,
Понимаю, что главное – лагом
Не вставать к оголтелой волне.
Ночной дозор. Картина Рембрандта ван Рейна
Нам тяжела господня эта данность,
Что предсказал когда-то Нострадамус.
Каких бы мы ни вынесли страданий,
Нам новые страдания грозят.
Звучат курантов мерные удары,
Посторонитесь, господа и дамы,
Ночной дозор идёт по Амстердаму,
Как проходил столетия назад.
Ночной дозор, подвыпивший и грузный,
Под тяжестью согнулся аркебузной.
Кто узнан был из них, а кто не узнан,
Их лица в темноте не разобрать.
Не положить предела в век иной нам
Разрухе, оккупациям и войнам.
Любимый город не уснёт спокойно,
На их хмельную полагаясь рать.
Свой век был ими прожит без остатка,
А в нынешнем, похоже, им не сладко.
Не может навести сейчас порядка
Их караул, что, видимо, устал.
В канале, где подтаявшая льдина,
Валяются шприцы от кокаина,
Над городом, где храмы нелюдимы,
Горит в ночи оранжевый квартал.
Не слыша ни проклятий, ни рыданий,
Ночной дозор шагает в Амстердаме,
Как будто пребывает он годами
В другой стране, во времени ином.