Т о л с т а я ж е н щ и н а. Куда-куда?
Г е р о й. На холм Венеры. Идиотка, корова. Ты могла стать моей королевой, стать музыкой, садом, прекрасным плодом, ты могла быть Млечным Путем, корова. Но ты берегла себя для какого-то проходимца, мерзавца, циника, болвана, вора. А теперь рыдаешь. Ты могла быть для меня огнем, источником, радостью. Как я тогда страдал. Мне хотелось выскочить из собственной шкуры.
Толстая женщина вяжет свитер.
Я чуть не стал из-за тебя скотоложцем. Твой живот был для меня бо́льшим чудом, чем Америка для Ковальского. Твои ягодицы были звездами. Ты, идиотка, бочка солонины. Убирайся вон, не то я придушу тебя.
Герой умолкает. В этот момент в комнату входит весьма о ж и в л е н н а я д а м о ч к а средних лет. Она подбегает к Толстой женщине, пылко целует ее и начинает болтать.
О ж и в л е н н а я д а м о ч к а. Представь себе, душенька, шерстяное платье в мелкую клеточку, сшитое как кимоно. Отрезная кокетка, спереди на ней отложной воротничок, переходящий на спину, воротничок кроится вместе с бортами. Юбка слегка расширена. Поверх — длинный жилет из белого пике со стоячим воротничком и бантом. На юбке, спереди, глубокие встречные складки, сзади сверху донизу идет шов. Кроме того, на юбке косые карманы с клапанами. Манжеты, воротник и борта из белого пике. Сзади на юбке тоже складка… (Оживленная дамочка вскакивает с кровати, целует Толстую женщину.) Ну, пока. Непременно звони. Позвони непременно. Пока! Звони, позвони, не забывай… пока, пока! (Уходит.)
Т о л с т а я ж е н щ и н а (сворачивает вязанье). Значит, вы умываете руки, пан Дзидек?
Г е р о й. Умываю.
Т о л с т а я ж е н щ и н а. Я столько ожидала от встречи с вами! Я думала, в память прежнего знакомства вы захотите протянуть руку одинокой женщине, а вам и дела нет до того, что во мне увеличивается выделение гонадотропного гормона. Так-то, пан Збышек…
Г е р о й. Я уже говорил сто раз: меня зовут Вацлав.
Т о л с т а я ж е н щ и н а. Да, да, пан Вацлав, меня все чаще мучают головные боли, приливы крови к голове, головокружение, ломота в суставах!.. А в последнее время я заметила у себя некоторое нарушение пищеварения, и электрокардиограмма изменения показывает. Врач считает, что вполне достаточно таблеток эстрадиола, правда, не менее хорошо действует и двуэтилостилбестрол, но это лекарство вызывает у меня тошноту и боли в животе… И что вы, пан Вацлав, посоветуете мне делать? Не знай я вас еще вот такусеньким (показывает каким), я бы не обратилась с таким интимным вопросом к постороннему мужчине.
Г е р о й (читает газету). «В рамках упомянутой кампании в этом году в Польше первым был сдан в эксплуатацию сахарный завод в Грубешовском уезде».
Т о л с т а я ж е н щ и н а. До чего же изменился мир! Люди стали совершенно равнодушны к страданиям ближних.
Слышны детские голоса: «Мама, мама, мамочка». Толстая женщина уходит. Герой, растянувшись на кровати, продолжает читать газету.
Входит Х о р с т а р ц е в, садится на свои места.
Х о р с т а р ц е в.
Вставай, пора,
Пора трудиться.
Разлегся, спишь.
А время мчится.
Герой накрывает лицо газетой.
Да делай что-нибудь!
Ну, почеши хоть ухо…
Герой молчит.
А действие ни с места!
Что ж это значит?
Г е р о й. Отстаньте.
Х о р с т а р ц е в. Ну слава богу, хоть не спит.
Г е р о й. Вы говорите, что-то надо делать? Не знаю… (Зевает.) Может быть…
Х о р с т а р ц е в.
Он снова спит! Разверзнись, небо!
Да без муки ведь нет и хлеба!
В театре надобно играть,
А не без дела загорать.
Г е р о й. А если герой чешет в затылке или уставился в стену, это вас устраивает?
Х о р с т а р ц е в. Что ж, это все же дело.
Г е р о й. Ничего мне не хочется.
Х о р с т а р ц е в.
Но даже в пьесах у Беккета{42}
Герои движутся, болтают,
Кого-то ждут, клянут, страдают,
Смердят, мечтают, погибают…
А ты, как пень, как кочерыжка,
Вставай, не то театру крышка!
Г е р о й. В блошином цирке нынче «Гамлет». Отстаньте. Я пошел.
Х о р с т а р ц е в. Постой!
Г е р о й. Иду.
Х о р с т а р ц е в. Куда?
Г е р о й. Подальше.
Х о р с т а р ц е в. Он пьян.
Г е р о й. Болваны, дайте спать.
Х о р с т а р ц е в. Как, снова спать? Что это значит?
Г е р о й. Я их прикончу! (Берет со стола острый кухонный нож, подходит к Старцам, которые сидят неподвижно, протыкает ножом двоих, а третьему отрубает голову. После этого он укладывает всех троих на полу, садится на кровать, улыбается публике. Моет руки. Возбужденно ходит по комнате, даже начинает бегать. Останавливается. Бьет себя ладонью по правой и левой щеке. Подходит к стене. Опирается о нее руками.) Видишь, глупец! Ну, пробей ее башкой. Бей. Куда ты, собственно, стремишься? Куда? К этой идиотке? В больницу? К человечеству? К холодильнику, к даче, к семге, к водке, к куриной ножке, к ножке двадцатилетней, к титечке. Ну, видишь! На, кусай, кусай собственные пальцы. Это хорошая пища. Все умирает под твоей рукой, потому что ты не веришь. Ослик, куда ты прешься? Уже целых тридцать восемь лет. К солнцу? К правде? К стене. Вот я и у стены. Поставлен к стенке. Братья мои, мое поколение! Я к вам обращаюсь. Нас не могут понять ни молодые, ни старые! (Поворачивается к публике.) Как это случилось? Не могу понять. Ведь я же был, и во мне было много всего, а теперь здесь ничего нет. Здесь! Здесь! Не надо! Не завязывайте! Не надо завязывать глаза!
Пауза.
Я хочу смотреть до конца.
В комнату входит молодая красивая д е в у ш к а. Свитер, брюки в обтяжку. Сумка, журнал, книжка, яблоко. Девушка проходит через сцену один раз, потом другой. Это что называется «девочка — первый класс». Она садится у стола, просматривает газету. Причесывается. Вынимает зеркальце и т. д. Обращается к Герою.
Д е в у ш к а. Дайте, пожалуйста, пирожное.
Г е р о й (как бы устыдясь, говорит самому себе). Ну да. Чего уж там. Можно и так.
Д е в у ш к а. Дайте, пожалуйста, пирожное.
Г е р о й (публике). Когда я еще жил… Вы действительно будете шокированы… будете скучать и веселиться, слушая этот рассказ.
Д е в у ш к а. Дайте, пожалуйста, пирожное и черного кофе. Полчашки.
Г е р о й. Почему полчашки?
Д е в у ш к а. Вы не понимаете или я плохо говорю по-польски?
Г е р о й. Вы не полька?
Д е в у ш к а. Meine Hobbies: Reisen, Bücher, Theater, Kunstgewerbe… ich suche auf diesem Wege einen frohmütigen und charakterfesten Lebensgefährten… ich bin vollschlank, keine Modepuppe…[18]
Г е р о й. Вы немка?
Д е в у ш к а. Да.
Г е р о й. Очень приятно. Видите ли, я должен вам объяснить… произошла ошибка.
Д е в у ш к а. Ах, так?
Г е р о й. Это частная квартира. Я здесь живу… Конечно, мне очень приятно… пожалуйста, чувствуйте себя свободно. Я должен вам сказать… Du bist wie eine Blume…[19]
Д е в у ш к а. Значит, это не кафе «Крокодил»?
Г е р о й. Вы, молодые, не понимаете… Сколько вам лет?
Д е в у ш к а. Восемнадцать… Но здесь было открыто… я видела разных мужчин и дам. Они беседовали, пили кофе…
Г е р о й (садится за стол рядом с Девушкой, берет ее за руки, долго смотрит ей в лицо. Девушка улыбается ему). Пожалуйста, пожалуйста. Вы, молодые, способны все высмеять… Впрочем, может быть, вас так изображают туполобые журналисты… Я вам доверяю… Пожалуйста, не смейтесь. У меня к вам просьба. Уделите мне несколько минут… Я хочу вам сказать… Я слышал, вы говорили по-немецки. Вы немка? Да. Собственно, ничего интересного вы от меня не услышите. Не думайте, пожалуйста, что я хочу вас обольстить, уложить в постель…
Д е в у ш к а. Действительно, здесь стоит кровать. Извините, пожалуйста, я на самом деле ее не заметила.
Г е р о й. Боже! Если бы вы только меня поняли. Это все так просто. Я отниму у вас несколько минут и уйду, но я обязан сказать вам кое-что, а вы обязаны меня выслушать. Я хочу сказать, что это хорошо, что вы есть. Что вы есть в этом нашем мире, именно такая, что вам восемнадцать лет, что у вас такие глаза, рот, волосы и что вы улыбаетесь. Так и должно быть. Так именно и должно быть. Молодая, с чистым, светлым лицом, с глазами, которые не видели… не видели. Я хочу сказать только одно, я не испытываю к вам ненависти и желаю счастья. Желаю вам, чтобы вы вот так улыбались и были счастливы. Видите ли, я весь извалян в грязи и крови. Ваш отец и я, мы охотились в лесу…
Д е в у ш к а. Охотились? На кого?..
Г е р о й. Друг на друга. С винтовками, с ружьями… Нет, нет, я не буду рассказывать… Теперь в лесу тихо, не правда ли? В лесу тишина. Прошу вас, улыбнитесь, пожалуйста… В тебе вся надежда и радость мира. Ты должна быть доброй, чистой, веселой. Ты должна нас любить. Мы все были в страшной темноте под землей. Я хотел еще сказать: я, бывший польский партизан, желаю вам счастья. Желаю счастья вашей молодежи так же, как желаю его нашей. Пожалуйста попрощайтесь со мной. Мы уже не увидимся. Все это получилось как-то смешно. Глупо, ужасно глупо. Неужели нельзя ничего сказать, объяснить другому человеку? Нельзя передать того, что для тебя важнее всего… О боже!
Пауза.
Еще пауза. Внезапно из репродуктора раздается громкий крик: сначала слова неразборчивы, затем ясно слышно: «Aufstehen! Aufstehen!»