Он был, безусловно, со странностями, наш водитель. А из-за роговых очков Тима прозвал его «аспирантом».
Мы ехали с предельной скоростью без препятствий. День клонился к вечеру. В сумраке по сторонам дороги вырастали и исчезали поселки, колодцы, разбитые церкви на высотках, деревья со срезанными артиллерией вершинами, поля, изрытые воронками. Под легким ветром чуть-чуть курилась снежной пылью дорога. Военные машины и танки устремлялись в ту же сторону, что и мы. Фронт пришел в движение: все двигалось строго на юг, с тем чтобы на середине пути повернуть на магистраль.
Между тем ветер переменился, теперь он дул нам навстречу и набирал силу, казалось, с каждой минутой. Уже пуржило и заволакивало перспективу, и ведьмовский свист слышался в шуме ветра. В этой погоде было свое преимущество: фрицы не летали.
Недобежкин стал проявлять беспокойство. Как только мы въезжали в населенный пункт, глаза его быстро обега́ли улицу в поисках чего-то. Покачав головой, он жал дальше.
— Что вы всё высматриваете, Недобежкин? — наконец спросила я.
— Да, знаете, что-то колонка долго не попадается, — ответил он.
— Какая колонка? — Ужасная догадка просто обдала меня холодом. Так и есть!
— Бензоколонка, — ответил необыкновенно спокойный водитель.
— Ты что же, не взял запасной бак? — тихо спросила я.
— Взял. Я взял полный бачок.
Это слово «бачок» мне всё сказало.
— Останови машину!
Всё было ясно. В багажнике стоял бачок-лилипут. Нам не хватит горючего!
— Убить тебя, заразу, мало, — сказал Тима.
Я молчала. Ругать Недобежкина было бесполезно. К тому же я вспомнила «цирк» в дежурке. Не «разыграли» ли нашего водителя «хохмачи» из фронтового гаража? Недобежкин был для них просто находкой.
Мы снова, но гораздо медленнее, двигались в сплошном снежном крошеве, уже не обгоняя, а пропуская тяжелые грузовики.
Я утешала себя мыслью, что завтра днем мы будем в райцентре, кажется, там стоит сапёрный батальон, а в этом батальоне, кажется, я бывала. И может быть...
— Послушайте, Недобежкин, кто вам подал эту светлую мысль насчет бензоколонок?
— Я в гараже, что-то слышал, у вас в штабе...
— Ну, а по дороге из Москвы вы тоже снабжались из бензоколонок? — ехидно спросила я.
— Нет, из Москвы мне запас дали. Но я думал, тут фронт, тут все лучше организовано.
Какая-то логика в его рассуждениях была. Логика наивности.
Быстро стемнело, дорога становилась все хуже. Мы уже останавливались и, схватив лопаты, отбрасывали снег и, навалясь сзади, помогали водителю сдвинуть с места нашу «эмку». Уже, не веря карте, вглядывались во тьму в надежде, что замигают там огоньки.
Машина все чаще буксовала в снегу. Запас бензина таял. Мы отбивали у пурги жалкие кусочки пути.
Всё! Впереди в сугробе темнела полуторка. Около нее понуро стояла огромная заснеженная фигура. Видно было, что они уже давно «загорают» — машину занесло с колёсами. Что ж, они думают тут ночевать, что ли?
Но на машине стояла бочка. Бочка! И она не могла быть ни с чем иным, как с горючим!..
Мы остановились, подъехав вплотную.
— Товарищи, у вас лопаты есть? — безнадежно прозвучал бас из глубины овчинного воротника.
— Кто у вас старший?
— Я. — Тулуп представился: — Старшина Ерошкин. И водитель. Двое нас.
— Горючее везете? — с вожделением предположил Тима.
— Так точно. Выезжали — погода была. Как лопат не захватили! — сокрушался Ерошкин.
— Ребята, берите лопаты, наваливайтесь! Будем вместе добираться! — предложила я.
Тима и Недобежкин взметали тучи снега. Луна выкатилась из марева, затуманенная, неверная, но все же как-то успокаивающая.
— Садитесь, старшина, в нашу «эмку»! Погрейтесь. — Тима откупорил фляжку.
Дело пошло веселее. Медленно, но мы всё же двигались вперед. Сквозь метель, против ветра.
Мы остановились на ночлег в деревне, занесенной снегом по застрехи, насилу достучавшись в избу на околице. Ночью я несколько раз выходила во двор, заставленный сугробами. Уже не мело, но пути не было. И вся надежда оставалась на то, что для расчистки фронтовой дороги будут брошены к утру войска. Мы не знали, что произошли изменения в плане передвижения и основной поток машин направлен в обход.
Наступило утро. Когда я спрыгнула с печки, старшина и Тима рубали щи из общей миски. А во дворе хлопотали Недобежкин и ерошкинский водитель. Перекинув шланг из бочки, Недобежкин бодро перекачивал бензин в нашу машину. Все шло отлично.
Но в деревне стояло уже несколько машин. Но было никакой надежды преодолеть снежные Гималаи впереди.
В нашей избе собрались пять офицеров. Мы приняли решение единодушно: искать трактор, который проложил бы дорогу нашим машинам.
Видавший виды, старенький «харьковчанин» зацепил трёхтонку, за нее зацепилась полуторка. Поезд замыкала наша «эмка». Мы ринулись в снежный завал.
Через два часа мы добрались до расчищенного шоссе и включились в поток машин, энергично катившийся на юго-запад.
«Эмка» шла без помех, и мы уже примирились с ней. Как-никак она имела щеголеватый вид, и мы производили повсюду впечатление почти что генштабистов!
Мы даже очутились точно в срок в небольшом городке, сейчас необыкновенно оживлённом: здесь скопилось множество машин с бойцами всех родов войск. Мороз стоял страшный, на улицах горели костры, люди притопывали вокруг них, кляня крутую зиму, и тут же утешались тем, что фрицам приходится туго.
Лёньчик сокрушался, бормотал что-то насчет теплого гаража. Мы уже привыкли к его фантазиям и не обращали на них внимания.
После короткого отдыха мы собрались снова в путь. Тима послал Недобежкина разогревать машину. Она стояла с десятком других прямо на площади.
Не успели мы собрать свои вещевые мешки, как в избу вошел какой-то сержант.
— Там ваша «эмка» горит, — объявил он флегматично.
— Как горит? Налета не было, зажигалок не бросали...
— Ваш водитель сжег, — уточнил сержант.
Мы побежали на площадь. Все машины разъехались, и только одна наша «эмка» сиротливо приткнулась к стене. Перед ней стоял Недобежкин белее снега. Мне показалось, что он плачет. Я перевела взгляд на машину: радиатор полетел к черту, распаялись трубки! Возле валялась обгорелая солома.
Всё было ясно.
— Они же мне сказали: разогревай, мол, так, — произнес Недобежкин глухо и, сев на снег, зарыдал.
Кое-как мы закатили злосчастную «эмку» во двор и, злые, измученные, сели за дощатый стол в доме.
— Военный совет в Филя́х, — сказал Тима.
Мы не приняли шутки.
Я сказала:
— Рядом железная дорога. Доберемся поездом. Машины, считай, нет!
Я увидела, как сверкнули глаза Недобежкина, но меня это мало трогало, и я добавила едко в его сторону:
— Что посеешь, то пожнёшь.
Недобежкин спросил, вызывающе глядя на меня:
— А машину куда?
— Оставим, — беспощадно решил Тима. — Починят — послужит городу.
— А я?
— Ты с нами поедешь. Дадут тебе другую машину.
— Я не поеду! — ответил необыкновенный водитель.
Это было уже просто недопустимо, и я напомнила про военный трибунал.
— Послушайте меня, вы можете меня послушать? — взмолился Недобежкин.
— Через час мы должны быть на станции. Вы военнослужащий. Исполняйте, — приказал Тима.
— Я вольнонаёмный, — отрезал этот «недо...», этот никчемный, неуместный в нашей фронтовой жизни пижон. — Я не могу ее бросить. Найду какие-нибудь мастерские. Поставлю новый радиатор и догоню вас. Увидите. — Теперь это звучало жалобно.
— Интересно, что ты будешь есть? У тебя нет продаттестата, — ледяным тоном произнес Тима.
— Как-нибудь. — Голос Недобежкина дрожал.
— Ну его к чертовой матери! — сказал Тима. — На что он нам сдался? — Он вынул три банки тушенки и пакет сахару и дал Недобежкину.
— Отремонтируешь машину — следуй строго на юг вот таким путём... — Тима развернул карту.
Недобежкин отметил пункты, через которые ему следует ехать. Мы объяснили ему, что у военных комендантов на станциях он может узнать, проехали ли мы.
Растолковали мы это исключительно для проформы, не сомневаясь, что Недобежкин ничего такого не проделает. В лучшем случае он пристанет к какой-нибудь части, где лишняя машина — находка, и будет чудить дальше.
— Вам понятно задание, Недобежкин? — спросила я. — Вы обязаны догнать нас. Мы будем возвращаться в штаб фронта на нашей «эмке».
— Обязательно, — ответил Недобежкин. — Я ее доведу до путя.
Это была чистая комедия.
«Вернее всего, что мы с тобой никогда не встретимся, — думала я. — Попробуй отыскаться в хаосе войны!»
Я нисколько не жалела об этом. Такой водитель был просто наказанием.
Недобежкин вскинул на плечи мой вещевой мешок и отправился провожать нас.
Военный комендант посадил нас в классный вагон, набитый до отказа, в толчее и шуме мы не сумели проститься с Лёньчиком. А вскоре и вовсе о нем забыли.
Штаб армии располагался в районном центре, каким-то чудом сохранившем в недавних жестоких боях небольшие аккуратные свои домишки и двухэтажное белое здание райисполкома, в котором теперь стрекотали пишущие машинки политотдела.
Уезжать нам отсюда не хотелось, но задание было выполнено, и мы обязаны были вернуться в штаб фронта.
Голосовать по дорогам — это было невесело!
Я отправилась в штаб, чтобы отметить документы. Выходя, я увидела у соседнего двора «эмку».
— Товарищ лейтенант, — позвал знакомый голос, — не уходите, товарищ лейтенант!
Я обомлела. Это был Лёньчик,
Новенькая шинель ладно сидела на нем, видимо, пригнанная где-то в полковой мастерской, вместо подшитых валенок на нем были добротные кирзовые сапоги.
Его мелкие черты как-то резче обозначились, и даже голос окреп.