Однажды Зойка вернулась, не выполнив задания.
— Почему ты вернулась? — спросила я.
— Очень страшно стало. Там один полицай — мой сродственник дальний. Я его раз, еще девчонкой, на тетиной свадьбе видела. Он вроде меня не узнал, но только я думаю, что вид сделал.
— Чего же ты испугалась? Вид сделал — значит, не собирался тебе вредить.
— Что вы! Раз он в полицаях — всё! — Зойка была удивительно прямолинейна.
За срыв задания Дед хотел ее судить. Но я отстояла, сказала, что пошлю ее обратно.
Зойка пошла вторично, задание выполнила, а насчет родственника сказала растерянно, что немцы его упрятали за решетку. Слух такой идет, что он помогал партизанам.
— Вот видишь, — сказала я.
Однажды в штаб привели дюжего парня с белой повязкой полицейского на рукаве. У него была наша листовка.
— На опушке леса шлялся. Увидел нас, карабин вперед себя выбросил и листовку нам тычет. «Братцы, — говорит, — я полицай, пришел с повинной», — доложил старшой.
Вели его с завязанными глазами, чтоб не узнал наше расположение. Но как только его развязали, парень сказал, ухмыльнувшись:
— Вона где вы! Туточки напрямик озеро Рачье, А позади урочище.
— Ладно, ладно, — перебила я, — скажи лучше, как ты от армии отвертелся?
Парень молча нажал на веко и вынул стеклянный глаз.
— Ясно. Вставляй обратно, — сказала я. — А в полицаи как попал?
— Обыкновенно. Согнали всех в амбар, сутки не поили, не кормили. А потом переводчик объявил: кто не хочет быть по́ротым, записывайся в полицаи. Я записался.
— Как же ты службу нес? Других порол?
— Не. Меня пороть не ставили.
— А куда ж тебя ставили?
— На посты. Опять же партизан искали,
— Нашли?
— Не.
В это время в избу вошел Дзитиев.
— Это ты деревни жёг? — с ходу спросил он,
— Я, — ответил парень.
— Что ж ты думал, за это мы тебе спасибо скажем?
Парень опустил голову и промямлил:
— Искупить хочу.
— Поздно надумал! — Дзитиев приказал посадить его в баню.
— Неискренний, — заключил он, — вид жуликоватый, глаза бегают.
— Не могут они у него бегать. Один — стеклянный, куда ему бегать? А другой — глаз как глаз. — Мне казалось, что парень, наоборот, говорит откровенно. — А мы ведь обещали прощение в листовке.
— Наверняка подослан немцами, — сказал Дзитиев.
— Не обязательно. И у него наша листовка, — добавила я, — за подписью Деда. И держать его в бане всю жизнь мы не можем.
— Тоже верно.
Одноглазого выпустили и велели Зойке приглядывать за ним, поскольку она пока была без дела.
Партизанскими листовками были наводнены ближние деревни. Листовки обращались «к жителям временно захваченных районов...», отдельно — к молодежи. Была еще одна листовка — специально к полицейским. В ней Дед предлагал переходить с оружием на сторону партизан и обещал прощение за «деяния, совершенные в бытность полицейским». Случалось, полицаи приходили.
Являлись и подозрительные люди, наверняка агенты немцев.
Нам некогда было с ними возиться. Мы переправляли их на Большую землю, когда еще был проход «ножками». А что теперь делать с этим одноглазым типом, мы не знали.
Доложили Деду, он рассердился:
— Что вы лезете ко мне со всяким дерьмом?
Бельчик сказал:
— Шлёпнуть его, гада, и дело с концом!
Зойка услышала и высказалась неожиданно:
— А вот и не надо. Он очень полезный может быть. Его Васькой зовут.
— Убийственная логика, — сказал Тима. — А что с него толку, с твоего полезного Васьки?
— А то, что его родная сестра живет в любовницах у Щекотова.
— Начальника полиции? — Мы переглянулись.
— Что ж он сразу не сказал?
— А вы его не спрашивали.
Дзитиев задумался.
— Слушай! — азартно вмешался Тима. — Пусть он идет обратно и гробанёт Щекотова.
— Как же! Карателей он на нас наведет — вот что он сделает! — настаивал Бельчик,
А назавтра Васька исчез.
Мы набросились на Зойку.
— Как же ты его упустила? Мы тебе приказали приглядывать.
— Приглядывать — не на часах стоять, — беспечно отвечала Зойка.
Дзитиев велел посадить ее в баню на пять суток за потерю бдительности.
Зойка сидела в бане. Девчата носили ей пирожки с кониной и по вечерам пели под окошечком бани вполголоса, как поют партизаны, песню «Синий платочек». И Зойка в бане подпевала.
Через неделю наша разведка принесла содранное со столба объявление, подписанное начальником полиции. И это был не Щекотов.
Где Щекотов? Разведали, где Щекотов. Нету Щекотова. Убит «неизвестными злоумышленниками». При каких обстоятельствах? Гранату в окно бросили.
— Это Васька! — закричала Зойка.
— Нет, она помешанная. Помешалась на одноглазом Ваське, — сказал Бельчик.
— Я знаю. — В Зойкиных словах что-то крылось.
— Что же именно ты знаешь? — ледяным голосом спросил Тима.
— А то, что я ему гранату дала. И проводила его до Малого Брода. Вот что я знаю, — вызывающе ответила Зойка.
— Будем тебя судить партизанским судом, — пообещал Дзитиев.
И доложил Деду.
Реакция была неожиданная.
— Вы не додумались, а она додумалась. Где одноглазый? Ищите одноглазого. Он это. Другой никто не мог. У дома Щекотова охрана стоит. Она могла пропустить только своего человека. Тем более ночью. А Зойке объявить благодарность за смекалку.
Мы не нашли одноглазого. Много позже узнали, что ему удалось скрыться, он долго плутал по лесу и вышел в другой партизанский отряд.
Зойка заметила злорадно:
— Он к нам и не хотел. Охота ему была к нам вертаться. Чтоб его шлепнули?
Глава пятая
Сломала ногу обозная лошадь. Все жалели ее: это была добрая, сильная кобыла. Но, наголодавшись, ели с удовольствием пироги с кониной. С продовольствием у нас стало туговато, главным образом с мясом. Трофеев давно не брали. Оставшихся у нас коров Дед резать не разрешал.
Спирт у нас тоже остался только для медицинских надобностей. Бельчик заявил, что у него есть идея. Еще в Голодухине нам с воздуха сбросили продовольствие и вместе с ним мешок металлических баночек, назначения которых партизанские снабженцы не поняли. Посчитали, что это какая-то взрывчатка.
Но мы на фронте видели такие баночки. В них была смесь для подогревания котелков с пищей, вещь довольно нужная, но ею никогда не пользовались и вообще почему-то к этим банкам относились юмористически.
— Послушайте, — произнес Бельчик мечтательно, — судя по запаху, смесь состоит из парафина и еще чего-то...
— Менделеев! Бутлеров! Бертолле! — сказал Тима.
— Я не кончил. Там наверняка есть спирт: с чего бы оно так здорово горело?
Тут не выдержал даже Дзитиев:
— Гениальная догадка. Что же дальше?
— Я их разделю, — объявил скромно Бельчик, — отгоню спирт.
Все пришли в восторг. Дзитиев заверил, что давно наметил у Бельчика техническую смекалку.
Банки со смесью из кладовой отпускались без ограничений: снабженцы понятия не имели о далеко идущих планах Бельчика.
Он взялся за дело со свойственной ему основательностью: «сконструировал перегонный аппарат». Выяснилось, что он ничего никуда не перегоняет.
— «Техническая смекалка» у тебя есть? Нахальство у тебя есть! — кричал Тима. — Тащи ведро кипятку! Ты только на это и способен.
Тима вывалил смесь в кружку, залил кипятком, размешал и выпил. Глаза у него на лоб полезли, его всего передернуло.
— Неужели и я буду такой, когда выпью? — с ужасом спросил Николай.
Но Тима отдышался и бодро объявил:
— Спирт имеется. В пропорции примерно одна доля на девяносто девять парафина. Прошу учесть, что я рисковал жизнью во имя любимой науки.
Пропорция была неутешительная, но один за другим все приложились к «адской смеси». Поскольку она была горячая, Дзитиев сказал, что похоже на глинтвейн. И как-то к ней притерпелись. Однажды я увидела, как мужчины намазывают «смесь» на хлеб и с проклятьями, но бесперебойно глотают.
— Не всегда же под рукой кипяток, — резонно объяснил Дзитиев, — в конце концов какая разница? Организм нуждается в энной дозе алкоголя. Почему он должен быть обязательно в жидком виде? Можно и в полутвердом.
— Даже в газообразном, — мрачно подтвердил Тима, раскатывая по столу комочек «смеси», похожий на шарик из пластилина.
Все как заворожённые уставились на этот шарик: из него сочилась прозрачная капля. Она тут же была дегустирована: чистый спирт!
— Мать честна́я! Их просто надо было давить! — Бельчик был убит.
— Химик! Техник! Обалдуй! — стонал Тима, усердно выжимая содержимое банки в стакан.
Мы не успели передавить все имеющиеся банки, как нам доставили спирт, но в тот момент это нас уже меньше всего занимало.
Николай принял радиограмму о том, что нам могут выслать самолет с боеприпасами и продовольствием, если мы подготовим площадку. Ничего похожего на площадку у нас не было, но Дед сказал, что она будет, и мы указали место посадки: небольшой луг, на котором не то что «Дугласу» разбежаться, но «кукурузничку» сесть было некуда.
Немедленно объявили аврал: сколько было народу, все бросились выравнивать и выкашивать луговину.
Две ночи зажигали условным треугольником костры. На третью самолет благополучно приземлился.
Мы курили папиросы с Большой земли, читали свежие газеты с Большой земли, с любопытством, словно годы не видели, разглядывали людей с Большой земли.
А они охотно курили трофейные сигареты, и с великой благодарностью навешивали на себя подаренные нами «зауэры» и «мелиоры». Мы выглядели, на их взгляд, экзотично: одетые кто во что горазд, обвешанные оружием, с обоймами за голенищами и с ленточками на шапках.