Общего между ними было то, что оба далеко ушли от той неизменной, материальной среды, в которой они родились. Один, подвигаясь как бы горизонтально в своей родной плоскости, вдруг оказался на рубеже ее, там, где вещественность разрежена уже почти до неосязаемости; другой углублялся вертикально и, пробив всю толщу вещественности, точно так же увидал себя на грани ее, правда – на другой грани, где вещественность переходит не в определенную качественность действия (запах), а в безобразную всеобщность как бытия, так и действия (жизнь). Но дух-запах имел важное преимущество перед духом-дыханием. Волна воздуха, означавшаяся раньше словом «дух», есть простое единство; неизвестно, откуда она пришла, неизвестна также ее дальнейшая участь; она мыслится всегда, как некоторый средний отрезок. Напротив, запах – явление двусложное: вот виновник запаха – пахнущий предмет, личность, и вот порождаемая им пахучая волна, тоже в своем роде самостоятельное существо, как столб дыма, поднимающийся от костра. Следовательно, здесь образовалось представление – во-первых, о существе грубо-материальном, и, во-вторых, о другом существе, более тонко-материальном, которое пребывает не иначе как в первом, и из него выделяется. Простая воздушная волна как бы разложилась на две определенные вещи: вниз осело плотское тело, вверх поднялся его эфирный «дух». Но именно таков был дух как дыхание жизни, только в отношении запаха конечно рано была замечена эта оформленность истекшего существа, тогда как дыхание сразу не могло быть понято столь ясно. И вот, эти два определенных свойства запаха-истечения: его производность в смысле происхождения, и его самобытность после исхода, – как бы сообщились внутри общего слова «дух» от духа-запаха – человеческому духу; слово «дух» соединило в себе ту абстрактность, которую оно уже приобрело в значении жизненного начала, с обоими конкретными смыслами духа– запаха. От этого отожествления отвлеченного «духа» с запахом или вообще истечением образовались две обширные группы речений, из коих одна представляет дух как эманацию, другая как самостоятельное существо.
Отожествление дыхания с запахом, в общей идее эманации совершилось, кажется, не сразу, а постепенно и с большой осторожностью. Первым, как и естественно, осмелился на этот шаг старый пращур духа, исконновещественный глагол «дышать». Он образовал по примеру запаха речение: дышать чем-либо, конечно, еще в своем древнем значении дуновения, веянья; мы и теперь говорим: «от ее смуглых щек так и веяло зноем и здоровьем», или: «так и пышет здоровьем». Такие обороты, как «дышать злобой», «дышать ненавистью», образованы несомненно по аналогии с запахом или вообще истечением. Пушкин говорит про Ленского: «Его перо любовью дышит», у Лермонтова сказано: «И дышит непонятная, святая прелесть в них»: все это – как бы отвлеченные выделения некоторых конкретных существ; слово «дышать» употреблено здесь исключительно в смысле эманации. Только позднее, когда люди освоились с этим новым значением слова «дышать», когда стало привычным понимать дыхание как эманацию дышащего, этот смысл был перенесен и на слово «дух». Что такое «германский дух»? У Крылова сказано: «Вдруг сырный дух лису остановил»: «германский дух» образован по образцу этого «сырного духа» или «винного духа» старой бочки, то есть по принципу запаха, эманации. Чуткий слух Пушкина еще умел расслышать это прозябание отвлеченного смысла в слове «дух» из конкретного представления «дух-запах»; он говорит: «Там русский дух… там Русью пахнет» – то есть поясняет «русский дух» как запах Руси. И все речения, где слово «дух» соединено с родительным падежом (так называемый у грамматиков genitivus auctoris или genitivus originis), принадлежат к этой группе; заглавие старой русской переводной книги: «Дух Жан-Жака Руссо» (собрание афоризмов из его сочинений) имеет точную аналогию в стихе А. Толстого: «О свежий дух березы!» Дальше следуют еще более отвлеченные речения, как «дух законов», «дух партий», «дух века», «в духе того времени», и наконец вовсе отвлеченные: «дух противоречия», «дух кротости, смиренномудрия и терпения», где смысл эманации уже совсем исчез, оставив по себе только свою оболочку: сочетание слова «дух» с родительным падежом.
Второе значение – дух как обособленное явление, как личность – могло зародиться лишь непосредственно в слове «дух», и именно в том его состоянии, когда слово «дух» уже управляло родительным падежом. Речение «дух тьмы» образовано по типу «дух кротости», то есть по типу эманативному; весь ряд можно представить так, в порядке возрастающей отвлеченности: «дух березы» – «дух законов» – «дух кротости» – «дух тьмы». «Дух тьмы» – родной брат «духу кротости», но глубоко отличается от него тем, что речение «дух кротости» имеет целью указать единственно происхождение (а тем – и характер) данного «духа», подобно «духу березы», тогда как в речении «дух тьмы» этот первоначальный смысл родительного падежа уже значительно стерся и на первый план выступила та вторая особенность запаха – его оформленность. «Дух тьмы» – существо, правда, порожденное тьмою, но прежде всего – существо, личность. И опять Пушкин с необыкновенной чуткостью подметил эту бледную грань в развитии слова «дух» – его переход от эманативного смысла к персональному; он прямо употребляет речение: «дух» с родительным падежом – в значении «личность»:
Дух отрицанья, дух сомненья
На духа чистого взирал.
В Евангелии от Иоанна сказано: «Когда же приидет… Дух истины, который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне». Здесь как бы на наших глазах совершается воплощение Духа истины; по происхождению он – эманация Бога, в бытии же – личность.
Так в результате долгого и глубокого развития дух приблизился к моменту своего воплощения, сохранив, однако, всю так трудно завоеванную им невещественность. Ему оставалось теперь сделать еще только последний шаг: отчетливо раздвоиться в своем познанном чудесном естестве – на дух-абстракцию и дух-личность, на дух как высшую, абсолютно бесплотную энергию, и дух как абсолютно же бесплотное существо sui generis. В любом противопоставлении духа плоти дан первый полюс духа – его чистая умопостигаемость в отличие от чистой же вещественности тела, а в слове «духовидец» дан второй полюс – дух, облеченный личной формою и оттого по крайней мере зримый. Так говорится: «вызывать духов», «дух» в значении «призрак», «привидение», у Пушкина «чистый дух» вместо «ангел»; «нечистый дух», «злой дух» и т. п. Этот олицетворенный «дух» имеет общего с духом-силою только бесплотность, да еще некоторую долю могущества, проистекающую, впрочем, не из его сущности, а именно из его минимальной вещественности, которая делает его неуязвимым для смертных. Духличность (ангел, демон) мыслится, конечно, прикрепленным в каждое данное мгновение к определенному месту в пространстве – по закону всякого индивидуального бытия. Напротив, дух как сила универсален. Он мыслится как высочайшее и оттого лишенное какой бы то ни было конкретной определенности, неиссякаемо-действенное начало, мировой принцип жизни и движения. В этом смысле евангелист Иоанн дал наивысшее истолкование слову «дух», написав: «Дух есть Бог». То же представление очень тонко выразил Державин:
Дух, всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем – Бог.
В материальной истории человечества господствует непреложный закон, в силу которого каждый высший строй развития может возникнуть только из останков предшествующего. Здесь сын неизменно пожирает отца, как и сам в урочный час будет растерзан своим порождением. Напротив, дух содержит в себе неиссякаемый запас протоплазмы; ему нет надобности освобождать материал из старых форм, чтобы переплавлять его в новые. Возводя слово «дух» от узкого грубо-вещественного смысла до крайней и всеобъемлющей отвлеченности, язык не уничтожил ни одного из пройденных значений, но все их закрепил и сохранил в прежней силе. Мы и теперь употребляем слово «дух» в его древнейшем значении воздушной волны, когда говорим: «духовое ружье», «духовой шкап», «духовая музыка». «Дух» и теперь значит «дыхание»; мы говорим: «захватило дух», «перевести дух». Он и теперь означает «жизнь» в речениях, как «испустить дух». Он означает и запах, откуда наше слово «духи». Тем более, конечно, уцелели все позднейшие, сравнительно недавние значения его в смысле эманации, понимаемой все более отвлеченно, как «дух березы», «дух века», «дух кротости», и наконец в смысле олицетворения, как «дух тьмы» и просто «дух»-привидение. В славянской фразе «Дух веет иде же хощет» как бы сразу воплощена тысячелетняя биография слова «дух», потому что «дух» понят здесь и как бесплотная миродержавная сила, Божественный абсолют, – и как вещественное нечто, подлинно – прах земной, «веющий» дуновением ветра, – и оба эти полярные смыслы его свились в образ конкретной личности, обладающей личной волею, отчего «Дух» и написан здесь с прописной буквы и о нем сказано, что он «хочет».
Древнеарийское слово «dhu» или «dheu», легендарный пращур, от которого ведут свое происхождение наши слова: дух, дыхание, дым и все их несметные поколения, строго завещал своим потомкам: «Я был создан для того, чтобы знаменовать движение; движение – мой единственный смысл. Ныне вам передаю дело мое. Блюдите свято это значение. Какова бы ни была ваша судьба, – в богатстве и в бедности, на всех поприщах жизни, не изменяйте ему никогда, вы и ваши потомки». Слово «дух» навеки осталось верно родительскому завету: оно пронесло древний смысл чрез все ступени своего возвышения; как воздушная струя, как дыхание, как запах, как отвлеченная эманация – оно всегда и неизменно включало в себя смысл движения. Даже в олицетворяющем смысле своем, как дух – бесплотное существо, оно не уклонилось с пути, потому что «дух-призрак», «дух-ангел», «злой дух» мыслятся преимущественно как действующие, а не пребывающие, и лишены почти всех признаков статического бытия. Как термин, означающий движение, слово «дух» на вершине своего развития естественно приобрело смысл абсолютного движения, отрешенного от всяких форм. В этом смысле дух универсален и сверхличен; он одновременно пребывает и в целостном строе вселенной, и в отдельном создании. «Дух» – в подлинном смысле слова понятие пантеистическое, как «энергия» современной физики. «Дух» не может быть заключен в личности: он только действует в ней и из нее, как винный запах – в этой бочке, как мировая энергия – в этом водопаде, или жизнь – в этой бабочке, не переставая, однако, быть и во всех других.