Именно в этом высшем своем смысле, достигнув уже предельной абстрактности, слово «дух» было наконец применено для означения человеческой психики. Здесь оно образовало две группы слов и речений. Высшая группа вполне сохраняет тот смысл безусловной противоположности всему статическому – прежде всего, значит, плотскому, бренному, – который слово «дух» приобрело в конце своего пути. Во вселенной дух есть Бог, в человеке дух – высшая и совершенно-бесплотная божественная сила: я говорю «божественная», потому что в применении к человеку дух мыслится непременно пантеистически. Таков смысл речений: «духовный голод» («Духовной жаждою томим»), «духовный стих», «духовный отец», «духовенство», «духоборы», «быть на духу» и т. п.
Иначе понимается слово «дух» в применении к отдельной личности. Поскольку дух пребывает во мне, отдельном человеке, он и есть во мне единственная движущая сила; в этом смысле ему противоположны апатия, косность, нерешительность. Так образовались речения: «не хватает духа», «собраться с духом», «придать духа», «падать духом», «присутствие духа», «быть в духе», не «в духе» и т. п. Этот специальный, в применении к отдельному человеку, смысл слова «дух» есть позднейшее сужение основного полного смысла, знаменующего ту высшую умопостигаемую сущность, которая вовеки равна себе и не знает ни подъемов, ни упадка, ни рассеяния. Здесь в созревшем слове «дух» как бы вновь проступили пятна того давнего психологизма, который невидимо зародился в «духе-дыхании» и позднее, растаяв, исчез.
Теперь ясно, что слово «душа» могло возникнуть лишь после того, как слово «дух» завершило путь своего развития. Слово «дух» в его последнем, отвлеченнейшем смысле, было примерено к внутренним состояниям отдельной человеческой личности – и здесь оказалось недостаточным. Видно, русский народ уже знал целую категорию психических состояний, не выразимых словом «дух»; и когда было дознано в опыте, что все они подлинно составляют единство, явилась потребность образовать новое слово для обозначения этой множественной целости. Народный разум в высшей степени экономен – и смел.
Я расскажу дальше, как искусно и просто, точно играя, он вылепил новое слово «душа», и как тонко рассчитаны закономерные движения этого слова. Его конструкция и смысл недвумысленно показывают, зачем и когда оно понадобилось. Очевидно, слово «дух» оказалось недостаточным как раз вследствие своей избыточности, вследствие своей универсальности. Очевидно, к тому времени, когда оно приобрело свой отвлеченнейший смысл, отдельная личность уже отчетливо сознала замкнутость своей внутренней жизни, ощутила себя стройной и самостоятельной организацией в целостном составе мира. Личность движима особенным механизмом, пусть и подчиненным общему «духу», но как-то местно изолированным. Та уже совершенно безобразная, рассеянная, весь мир наполняющая энергия, которая теперь обозначалась словом «дух», в личности как бы оплотневает и ощущается чувством как внутреннее ядро человека, обладающее несравненно большей оформленностью, нежели умопостигаемый «дух». Эту замкнутость и конкретность исключало слово «дух». Надо было создать новое слово, которое обрисовывало бы как раз эти две особенности индивидуальной психики. В слове «дух» личность чувствовала себя космически– распыленной, безличной; ей было холодно в слове «дух» – хотелось наоборот всегда знать себя неразложимым и самоправным единством. И так как ни на минуту не возникало сомнения, что индивидуальная психика есть лишь внутри-личное уплотнение всемирного духа, то новое слово было создано из старого слова «дух» путем соответственной переработки его. Важнее всего было сохранить корень, dhu, чтобы по завету родоначальника и в новом облике знаменовать движение.
Древний русский мыслитель точно определял отношение духа к душе: дух есть Бог, душу же Бог создал. Автор Палеи XIV века восстает против нелепого мнения, будто душа происходит «от существа Божия», то есть субстанциально тожественна Ему: «Аще оубо бы отъ существа Божия была душа, то всемъ бы одинака была; но се оубо видимъ разньство, яко во иномъ мудра, во иномъ же есть буя, въ друземъ же неразумева, а въ друземъ же размыслива, и нравомъ обдержащися на злое клонится, иная же на благое, иная же правду хвалящи и добрыя нравы любящи; Божие же существо не разделяется, не применяется».
Основное слово «дух» и произведенное из него слово «душа» относятся друг к другу так же, как «господ-инъ» и «госпож-а», «лодочник-ъ» и «лодочниц-а», вообще как всякая пара соотносительных слов, разнящихся в отношении пола. Они отличаются друг от друга только суффиксами: исконный мужской инъ или ъ заменяется женским а, и соответственно смягчается последняя перед суффиксом согласная; в слове «госпожа» коренное д смягчено в ж, в слове «лодочница» ц образовано из коренного к. Совершенно так же из двух изменений, с помощью которых слово «дух» превращено в слово «душа», одно является основным и преднамеренным, именно замена ъ женским а, другое же – смягчение х в ш — самостоятельного характера не имеет, но есть лишь механическое следствие первого, как в словах: «страх» – «страшный», «пух» – «пушинка», «дыхание» – «дышать». Подобно тому, как Бог во дни творения захотел дать Адаму жену и создал ее не из земли, как Адама, а из плоти Адама же и в Адамовой форме, так русский народ в какое-то время счел нужным поставить рядом со словом «дух» в его психологическом значении такое же, но женское имя, и не создал его заново, а с обычной своей практичностью образовал его из наличного уже мужского имени, употребив на эту поделку лишь минимальные и безусловно необходимые средства. Он дал старому виду только один отличный орган (новый суффикс а вместо ъ), функция которого уже сама закономерно породила вторичное половое изменение, ш вместо х, как бы мягкую округлость женского стана вместо мужской жесткости.
Но нет: русский «дух», подобно еврейскому Богу, не имеет жены. Душа – дочь вселенского духа и жена индивидуального тела.
Слово «дух» образовано из корня dhu, слово «душа» – из слова «дух». Но много ли значит материал? Адам, созданный из земли, и Ева, созданная из его ребра, разве не стали равноправными мужчиной и женщиной? – Важно то, что и в Еву, как раньше в Адама, Бог вдунул свое дыхание и образовал ее по своему образу и подобию. Так и русский народ одинаково творчески создал древнее слово «дух» и позднейшее слово «душа», соподчинив их плотски для того, чтобы они ощущали свою природную родственность и слиянность.
«Дух» – мужского рода, «душа» – женского. Слово «дух» звучит сухо и замкнуто, «душа» звучит мягко и открыто. И не случайно слову «душа» придан именно тот характер, какой мы видим в нем. Слово это сразу предстает нам лишенным той существенности, какая свойственна «духу»: оно изменило корню, перенеся ударение с него на суффикс: душа, и тем откровенно выставило на вид свой пол. Оно образовано не по типу «суша», «груша»: оно носит ударение на последнем слоге – и не принудительно, как «дух», а своевольно, потому что в нем ведь не один, а два слога и ударение могло бы пасть на первый из них. И дальше «душа», в отличие от «духа», всюду обнаруживает эту чрезмерную экспансивность, сохраняя свое страстное ударение во всех косвенных падежах: души, душе, душою; она смиряется и входит в себя только под властью неотразимого насилия, то есть в винительном: душу Так глубоко она разнится от «духа» уже по внешнему поведению. Там врожденная суровость и честность односложного слова и высокая мудрость в бескорыстии, в самообладании; здесь – нервозный и слабый характер в женственно-нежном обличье.
Слово «душа» почти не имеет биографии. Долгий жизненный опыт прошел для него бесследно: со дня своего рождения доныне оно на йоту не изменило своего смысла. Не меняясь внутренно, оно только расширяло круг своей деятельности, то есть вовлекалось все в новые сочетания слов или само основывало их. Оно объемлет узкий и определенный круг явлений. Дух универсален, к слову «дух» неприложимо притяжательное местоимение: мой, твой, его. Напротив, «душа» всегда употребляется или по крайней мере мыслится в соединении с таким местоимением. В том– то и обнаруживается сравнительная овеществленность души, что она пребывает непременно в отдельном живом существе и уже более ни в каком другом, как любой материальный предмет обязательно находится в определенной точке пространства и больше в то же мгновение нигде. Дух вездесущ, он владыка над тварью – всегда во всем и никогда не замкнут ни в одном создании; душа не имеет крыльев, чтобы летать, она индивидуальна, то есть заперта в личности, как ее собственность: моя душа. Другими словами, «дух» по самому существу понятия есть не что иное, как чистейшее начало мирового движения; напротив, душа означает лишь определенную форму движения, – ту, которую мировое движение принимает в личности. Так мы одинаково называем движением, но разумеем разное, когда говорим о реке, движущей свои воды вдаль на протяжении сотен верст, и о движении мельничного колеса, вращаемого той рекою вокруг своей оси. В строгом смысле слова по-русски нельзя сказать: мой дух, хотя можно сказать в эманативном значении: дух Вольтера; но можно и должно говорить: моя душа, как нельзя сказать: моя женственность, ни: моя женщина, но непременно: моя жена, или вообще чья-нибудь. В этом пункте обыденное литературное словоупотребление погрешает на каждом шагу; ошибался, и не раз, даже Пушкин. У него есть два односмысленных стиха:
Душа кипит и замирает
В нем замер дух и взволновался
из них точен только первый, – второй терминологически ошибочен. Нельзя сказать:
Горемыка ли несчастный