Погубил свой грешный дух
нельзя сказать:
Окаменел мой дух жестокий
но правильно сказано (там же):
Тот их, кто с каменной душой
Прошел все степени злодейства
правильно:
Он всеобъемлющей душой
На троне вечный был работник.
Вещественность души сказывается не только в ее исключительной принадлежности одному человеку: по народному представлению душа просто заперта в человеке, находится внутри его, как кинжал в ножнах или монета в кошельке. Об исхудалом теле говорят: «В чем только душа держится». Оттого и мозжечек гусиного пера называется «душою»; все знают загадку о гусином пере для писанья: «Голову отрежу, душу выну, дам пить, станет говорить». Пьяница, поднося рюмку ко рту, говорит: «Сторонись, душа, оболью». И еще внутри человека душа имеет определенное местопребывание. Покуда она на своем законном месте – все хорошо, но состояние человека становится ненормальным, как только душа смещается; тогда говорят: «душа не на месте», «душа ушла в пятки».
Эта внутри человека пребывающая душа мыслится часто как вещь, конечно, только потому, что она составляет собственность своего владельца. Душу можно отдать, как вещь; говорят: «отдать Богу душу», «положить за кого душу», «выложить пред кем душу». Такой же предметный смысл имеют речения: «кривить душою», «открыть кому всю душу», «душа нараспашку», «тяжело на душе», «взять грех на душу», «в чужую душу не влезешь», «в глубине души» и вообще «в душе», например, «проклинать в душе» и т. п. В «Слове о полку Игореве» так говорится о смерти Изяслава: «Изрони жемчюжну душу изъ храбра тела чрезъ злато ожерелье» (очевидно, ему перерезали горло). Иногда же душа представляется живым, самодействующим существом: «душа не принимает», «душа замирает», «…так хорошо, что душа умиляется», «душа меру знает», «душа с Богом разговаривает» (об отрыжке). Душа по своей материальности может быть большой или маленькой: «у француза ножки тоненьки, душа коротенька»; «мелкая душонка»; ее можно приласкать уменьшительным именем: «душенька».
Биологически душа есть то в человеке, что делает его живым; оттого живые существа называются «одушевленными» и оттого смерть обозначается речениями: «отдал душу Богу», «положить за кого душу», «душа вон». Душа в человеке – то же, что ветер для ветряной мельницы или паровоз для поезда: механизм движения. Отсюда естественно возникло отожествление самого индивидуума с душою, как важнейшей частью его: слово «душа» употребляется в смысле «человек», подобно тому как простолюдин скажет: «машина» о железнодорожном поезде и «ветряк» о мельнице. Говорят: «на улице – ни души», «в селе душ двести», «ревизские души», крепостных называли «душами» и т. п. Тело и находящаяся в нем душа – два разных предмета, отсюда поговорка: «ни душой, ни телом не виноват», – и смерть механически разлучает их; говорят: «душа с телом расстается»; есть пословица о зерне и соломе после молотьбы: «душу в рай несут, тело в край везут», а в «Слове о полку Игореве» кровавая битва на Немиге изображена таким уподоблением: «на тоце животъ кладутъ, веютъ душу отъ тела». Но душа, как самостоятельная вещь, бессмертна; она продолжает жить и после смерти своего собственника; оставаясь и тогда индивидуальной: это надо особенно заметить; она удаляется, смотря по своим прижизненным грехам или заслугам, либо в рай, либо в ад. Даль сообщает пословицу: «Душка не сучка, не вышлешь вон, когда Бог не возьмет», в запорожской поговорке допрос души после смерти кончается приговором: «Ступай, душа, в рай»; о колоколе, пожертвованном за упокой, говорят, что он вызвонит душу из ада; молятся за упокой души, пекутся о спасении души и т. д.
Но самый характерный признак души – ее женственность. Душа – не только женщина по полу: в отношении к телу она – подлинно жена. Она собственно для того и создана, чтобы мудро и благостно править грубым, буйным, обуреваемым животными страстями телом. Я с удивлением заметил, что русский простонародный образ души, как жены-домоправительницы тела, чрезвычайно похож на тот стилизированный образ женщины, который нарисовал Шиллер в стихотворении «Wurde der Frauen»[13].
Сила грубая мужчины
Устремляется в пучины,
Где царит мятежно страсть.
Дух мужчины – разрушенья
Дышит силой роковой;
В необузданном стремленьи
Он проносится грозой.
Холодна душа мужская…
Страсти бешеною бурей
Разыгрались – и царит
Всюду голос адских фурий
Вместо голоса харит.
Таково тело: муж. А вот жена – душа.
Женщина властью своей неизменной —
Мольбою и лаской – царица вселенной…
Смягчая раздор, зажигающий кровь,
Она примиряет враждебные силы…
С силой чарующей женщины взгляд
Вновь беглеца призывает назад
В мир настоящего…
…Светлого чувства огонь затаенный
В кроткой груди неизменно горит…
… Вздымается грудь
Нежным участьем при виде страданья.
Душе, как жене в доме, принадлежит высшая разумная власть в человеке, решающий голос во всех его побуждениях; оттого говорится: «душа всему мера», «душа меру знает», «душа не принимает», «сколько душе угодно», «как Бог на душу положит», – так что ее биологическая роль как бы сливается с ее нравственной функцией; она мыслится вообще как глубинная, подлинная воля личности; говорят: «это мне по душе, не по душе». Но ее воля – не одна; в человеке есть и другая воля, воля плоти, и эти две воли – высшая, души, и низшая, тела – вечно спорят между собою: «душе с телом мука», «плоть душе ворог» и т. д., и нередко плоть побеждает: «грешное тело и душу съело», «погубил ты свою душу». Душа – не Бог, а лишь создание Бога; в ней нет чистой духовности. В ее характере определеннее всего выступает общая женская возбудимость, эмоциональность: «душа вся изныла», «за душу берет», «душа не на месте», «душа замирает», «душа умиляется», «на душе легко, тяжело». Она сосредоточивает в себе всю теплоту чувства – отсюда слово: «задушевность». Скажу: «задушевный» и тотчас вспоминается: «у него за душой нет ни гроша». «За душой» – как за печкой; «задушевный» – «запечный». За печуркой тепло, темновато, немного душно, уютно; там можно отдохнуть и согреться, – но долго сидеть там не хочется. Так из мужественного немецкого Muth образовались слабосильные Gemüth и особенно gemüthlich, одно из пошлых слов немецкого духа. Таковы еще: «душевный человек» (или, напротив, «бездушный»), «душевный друг», «с душевным прискорбием»; отсюда и такие выражения, как: «в ее пении много души», «быть душою беседы», «душа общества», «душа-человек», и обращение: «душа моя!» Душа есть искренность, совестливость и доброта в человеке: «от всей души» значит просто «искренно»; «рад всей душой», «поговорить по душе», «жить душа в душу», «открыть перед кем душу». Но моральный элемент не есть сущность души: он лишь следствие ее природной чувствительности. Потому что души бывают и дурные: «черная душа», «каменная душа»; нельзя слепо полагаться на ее благость: «чужая душа – потемки», «в душу не влезешь». Разгар чувствительности мы называем «одушевлением», мы говорим: «воодушевиться»; наоборот, атрофия чувствительности в человеке обозначается речением: «без души». «Он от своей жены без души» значит: «так любит свою жену, что уж ничего кругом не видит и не слышит» (сравни: «без памяти влюблен»). У Крылова:
Я без души
Лето целое все пела.
Тот же смысл – в обороте: «в ком-нибудь души не чаять, не слышать».
Природные создания изменяются непрерывно, человеческие навсегда остаются неподвижными в своей форме. Но есть гениальные и бездарные создания человека; при общей внешней неизменности гениальные отличаются от бездарных не чем другим, как только внутренней расширяемостью. «Гамлет» Шекспира почти беспредельно емок; английский парламент, созданный для узкой конкретной надобности, оказался способным вместить в себя необозримо-сложную жизнь современного государства. Так и слова бывают более и менее гениальны. Слово «дух» принадлежит к числу гениальнейших.
Как ангелы в сновидении Иакова всходили по лестнице с земли в небо, как порою человек переживает в мгновении вечность, так русский народ в слове «дух» прошел весь путь познания – от вещества в его низшем, еще слабо-оформленном состоянии – до наивысшей и уже всеобщей идеи, от мельчайшей раздельности до слитного единства, от праха до Бога. И проходя дальше, все дальше, познавал этот путь как единый горный путь, и оттого не разрушал пройденных ступеней, но утверждал их навеки; и ныне, пройдя все и озирая все его протяжение, твердо знает, что начало и конец пути – одно, что нет двух миров, вещественного и духовного, но и веянье воздуха есть Бог, и Бог – в веяньи, дыхании и запахе. Он познал, что дух живет двойным бытием: как единая и нераздельная сущность-движение всего мироздания, и как специальный двигатель в отдельных созданиях. Единый всемирный дух умопостигаем, в раздельности же он принимает формы, отчасти доступные чувственному опыту. Так, в воздухе он – дуновение, в цветке – запах, а нисходя в человека, он воплощается в женском образе души. Дух вечен, душа же только бессмертна, потому что она рождается вместе с личностью. Дух не подвластен судьбе; он – чистая активность, в том смысле, что он есть и действует, но не терпит; поразительно, как редко приходится употреблять слово «дух» в винительном падеже. Для души страдательное состояние (винительный падеж), может быть, даже более обычно, нежели свободное самоопределение; ее жизнь есть закономерная последовательность определенной, индивидуальной доли. Поэтому бытие духа представляется вовсе непознаваемым, между тем как судьбу индивидуальной души народ мыслит рационально, как цепь причин и следствий. Вневременный дух веет в мире вещественным веяньем, и дуновения его, как бы силою вихреобразного движения, оплотневают здесь в души; но раз возникши, душа уже не может прейти, как не может и развоплотиться: она индивидуально-бессмертна, она и после разрушения личности имеет свою личную участь и пребывает в определенном месте; ей никогда не слиться с другими душами в единство духа. Этой мыслью о неистребимости и неслиянности душ русский народ заявляет: «твердо знаю, что личность бессмертна; я, Иван такой-то, раз созданный, не прейду уже вовек; тело мое сгниет и обратится в прах, но