Потому что путь человечества ведет к свободе. Страшные отверделости прошлого неудержимо распадаются. Монархия сменилась несравненно менее длительными и более текучими формами власти, рабство и крепостничество – наемным трудом, закрепленность сословий – бессословным гражданством, вековая собственность – частой сменой владения, латифундии – мелким дроблением земли, принудительное единобрачие – добровольным. Идет, идет работа молотобойца! И в духе догмат разложился; куда девалась его былая непререкаемая власть? Выветриваются прежние устои – каменная мораль и отвлеченные ценности. Они были твердынями – теперь они бродят по миру с изнеможением в кости[24] – тени прошлого. И великие потрясения наших дней, которым нет равных в прошлом, – что они, как не потрясающая мир работа молота, дробящего чудовищные отверделости общежития и духа, насильственно спаянные империи, сплавы капитала, собственность, право – и отверделости навыков и сознания? Страшно жить среди крушений, когда осколки в бурном движении рвут тело и, разлетаясь в воздухе, размозжают миллионы жизней. Но страшный путь ведет туда, куда направлена стрелка компаса. Сказано: «Где твое сокровище, там твое сердце»[25]. Для того чтобы сердце не каменело, привязываясь к окаменелым сокровищам, должны быть разбиты, распылены все сокровища вещественные и духовные; потому что в царство жизни войдут только нищие духом. Здесь поставлен тот же вопрос, который, каждая по-своему, решали все религии, – вопрос о космически правильном человеческом разумении. Только нищие духом космически нормальны, потому что знать тайны не дано человеку; а знающие и уверенные в своем знании и сами больны, и враждебны жизни. Душа человека должна быть, как текущие воды реки, а не как груда неподвижных камней, потому что дух есть сущность жизни, а жизнь – непрерывное приспособление, изменение, движение.
Так будет, потому что иначе не может быть; но так будет в далеком будущем. История человечества еще долго будет идти путем образования и распадения громадных отверделостей и крепких сплавов. Наши сегодняшние грезы некогда воплотятся в железо и камень, потому что грезы пока – принудительные образы строительства. Но воплощение – смерть грезы: с первой же минуты своего воплощения она начинает выветриваться в своем каменно-железном теле. Когда же окаменевшая греза совсем распадается, из ее развалин готовою встает новая греза. Таков роковой закон: всякая греза строит себе гробницу, ложится в нее и умирает в ней, рождая в смерти лучшую себя. Мы пока умеем жить только в гробницах дедовских грез; здесь, в стенах, во временной оседлости и прочности, нам спокойно, удобно и уютно, а непрестанное движение и беспредельный простор, которые и суть жизнь, нам страшны. И пусть так, но надо знать направление пути. Эта вереница сменяющихся созиданий – не дурная бесконечность: она эволюция и прогресс. Куда? – надо знать предел для того, чтобы по нему определять добро и зло в настоящем. Если полная расплавленность духа есть его предельная космическая норма, ибо человеческий дух, вместилище и верховный деятель жизни, должен в пределе стать абсолютно адекватным жизни в ее основном свойстве – в пластичности, изменяемости, движении, то благо – все то, что расплавляет дух, и зло – все, что закрепляет его в частичных отверделостях. Отсюда вытекают совершенно практические оценки. Новообразования больших держав – зло, распадение насильственно сплоченных – благо; республика лучше монархии, федеративный строй лучше, нежели централизованная республика, и чем мельче федеративная единица, тем лучше. Все что ведет к большей замкнутости наций – зло, возрастающее торговое, духовное и личное общение между ними – благо; интеграция торговли, производства и капитала в трестах – зло, производственная и потребительская кооперация, ограничение прав наследования – благо. Что я назвал здесь, знаменует большую текучесть социального быта, могущественно расправляющую индивидуальный дух. Именно в нем сущность, он – последний, решающий фактор; и так как его внутреннее состояние еще несравненно более определяет социальный быт, чем обратно, то всего важнее его внутреннее освобождение от застоев, от предрассудков и систем, от всей догматики нравов и сознания.
У меня не хватает смелости договорить до конца. И к чему? Я не скажу, как Ницше: разрушьте ваши смешные мировоззрения, снесите перегородки добра и зла[26]. – Нет! дитя должно быть доношено в чреве; да вы и не можете, и я не могу. Я вижу, что путь человечества идет от хаотического движения душевных сил к их гармоническому движению – к глубокому покою в непрестанном движении духа. Но не порогами, не вертикальными запрудами может быть выровнено бурное движение стихийного потока. Частичные отверделости духа пока нужны человеку, как отдых и как ободряющее предвкушение того покоя; но они – обман, потому что в них нет движения. Их ценность – временная, по существу же они вредны для всемирно-человеческого дела; оно совершается не чрез них, а наперекор им, в цельной глубине духа, и его свершение обнаруживается вовне их разрушением.
В. ПроскуринаНеизданная статья М. О. Гершензона[27][Вместо комментария]
Последний этап жизненного пути историка культуры Михаила Осиповича Гершензона (1869–1925) связан с переориентацией на религиозно-философскую проблематику. Строитель «Русских Пропилей» ощутил невыносимую тяжесть возводимых им сводов «культурного творчества». Знаток умственных исканий русских мыслителей – Чаадаева, Киреевских, Печерина – осознал исчерпанность внешне-логического метода описания чужих философских систем, мыслей и чувств. На смену «Историческим запискам», «Очеркам прошлого» появляются новые книги – «Тройственный образ совершенства», «Мудрость Пушкина», знаменующие переход от внешнего к внутреннему. Происходит перемена точки зрения: не общество и герой времени, а человек и мир, человек и Бог становятся предметом пристального внимания Гершензона.
Страстный антикультурный порыв Гершензона в известном споре с Вяч. Ивановым обнажил в полной мере отвращение мыслителя от «теплых и пряных напитков современной философии, искусства, поэзии»[28]. Желание сорвать ветхие лохмотья старых систем и «выйти на берег нагим, как первый человек»[29] привело Гершензона к началу начал: теперь ему интересен мир древности, мир первичный. Здесь-то на первый план выходит Ветхий Завет. В письме к брату, А. О. Гершензону, от 11 апреля 1921 года Гершензон свидетельствует: «…Из всего, что я узнал, более всего обогатило меня пристальное и долгое изучение Ветхого Завета. Это – сверх-университет, сверх-знание и сверх-философия. Но нужно, правда, долго вглядываться и, может быть, нужна такая предварительная подготовка знания и мышления, какая уже была у меня»[30]. Библейский мир для Гершензона, историка-классика по образованию, существовал в диалогическом единстве с эллинским миром: Афины и Иерусалим равноценны для Гершензона, ведущего многолетнюю полемику с противником эллинской мудрости Львом Шестовым[31].
В эту пору одна за другой появляются книги Гершензона «Ключ веры», «Гольфстрем», «Судьбы еврейского народа» (изданы в 1922 году), тесно связанные общим взглядом и единым миросозерцанием. Во время работы над книгами Гершензон задумывает серию «Русские мыслители» (первоначально – «Русская философия») и заинтересовывает своим планом руководителя петроградско-берлинского издательства «Эпоха» Е. Я. Белицкого[32]. Предполагалось, что для первого сборника описания своих философских систем представят четыре автора[33]. Наряду с Н. Бердяевым, Л. Шестовым и А. Белым участвовать в первом сборнике должен был и сам Гершензон. Первоначально он отказался писать о себе самом, и статья о Гершензоне была поручена молодому автору – М. С. Григорьеву[34]; после неудачи со статьей Григорьева Е. Я. Белицкий обратился к Б. П. Вышеславцеву, который ответил отказом[35]. Лишь накануне отъезда в Берлин после долгих переговоров с Гершензоном Белицкий наконец получает необходимую статью – ею и стала «Нагорная проповедь». 1 августа 1922 года Белицкий пишет Гершензону: «Я очень обрадовался, получив “Нагорную проповедь”. Вместе с этим письмом посылаю Вам обратно подлинник. Сверенные копии везу с собой. Все остальные статьи из книги “Русские мыслители” находятся уже в Берлине»[36].
Однако замысел «Русских мыслителей» не осуществился – как по объективным причинам (помимо обострившихся гонений на религиозную философию, одно имя Бердяева делало сборник «непроходимым»[37]), так и по некоторым субъективным мотивам[38]. Теперь Гершензон включает статью «Нагорная проповедь» в состав собственного сборника религиозно-философских работ «Пальмира», также подготавливаемого издательством «Эпоха». Книга, изуродованная цензурой, так и не увидела свет. Сохранилась машинописная копия сборника с многочисленными цензурными вычерками[39]. Содержание книги было таково:
1. Пальмира
2. Освобождение труда
3. Человек, пожелавший счастия
4. Демоны глухонемые
5. Дух и Душа
6. Человек, одержимый Богом
7. Солнце над мглою
8. Нагорная проповедь
Из всех этих работ Гершензона лишь две – «Освобождение труда» и «Нагорная проповедь» – не были к тому времени (и до сих пор!) опубликованы. Все же остальные стат