Булгаков только сейчас ушел, а мне давно пора спать. – Его, вероятно, на днях утвердят, как преподавателя политич. экон. в техническом инст.
Среда, 12 ч. Опять поздно лягу. День прошел так: с утра читал корректуру (накопилось 5 листов корр. Рамбо), в час отнес в ред. статью о нем. журн. Потом опять читал корр., а в 6 час. пошел к Гольден. узнать, нет ли письма.
Не оказалось. Но тут же Коля отдал мне свой билет в концерт д’Альбера, т. к. он не может идти; я был кстати в свежей манишке и манжетах. От них зашел к Щепк. повидаться с молодым Щ., который должен был сегодня приехать. Тут уже посидел до концерта; они тоже все ехали туда, с ними и сидел в концерте. Играл д’Альбер то, что мне было доступно, божественно. Имел большое удовольствие. Спокойной ночи! Но отчего нет письма?
Сегодня весь день читал корректуру, и завтра буду делать то же, а с субботы начну переводить 10-й лист. С 12½, до 2 гулял (погода все так же хороша, пороша); встретил Романова (учитель гимназии, специалист по истории искусств). Читает теперь Белоха, превозносит перевод. Недавно он виделся с Шварцем; Ш. ругал переводчиков и переводы – все, за исключением Белоха, «единственный перевод, на который можно вполне положиться, и который читаешь с удовольствием», и многое другое в том же роде. – Завтра напишу Барышеву – попрошу еще несколько экз. и спрошу, как идет продажа.
Нибура первый лист набран, корректура у меня. – Вчера узнал, что Стейниц сошел с ума и находится в Психиатр. клинике. Утверждает, что изобрел снаряд, посредством которого можно сноситься с целым светом. Очевидно, он был болен уже во время игры. Каково Ласкеру! Его победа – победа над королем Шахматов, – оказывается победой над сумасшедшим.
43[121]
Четверг. 13 февр. 1897 г.
Вчера вернулся от Маклакова в 3 часа. Эти журфиксы отнимают не только вечер, но и следующее утро. Впрочем, там было очень весело. Пришел я туда в 9; посидели в гостиной, потом сели пить чай. Было человек 15 – Вормс, Ермилов, Моравский, несколько пом. прис. пов. и барышень. Часов с 11 началось музыкальное отделение; тот самый певец, который пел у Петрушевских, пел и здесь грустные малороссийские и русские песни, потом одна певица пела романсы прелестным голосом, потом она с Василием (пьянино) и Моравским (скрипка) исполнили трио – серенаду Брага. Около часа сели ужинать. В промежутке Ермилов до слез смешил своими рассказами – неподражаемо изображал провинциального радикала, позитивиста, завалящую курсистку и пр. После ужина насели на него и заставили спеть с аккомпанементом пьянино Камаринского («Двадцать девять дней бывает в феврале. В день последний спят Касьяны на земле»). Мы чуть не умерли со смеха, один хватался за другого, а с одной из Маклаковых едва не сделалась истерика. Это было, действительно, классически. Потом он пел еще «Побывай, куманечек, у меня, – Животочек, побывай у меня» с привизгиванием по-бабьи и басом по-мужски. Потом он прочел «Речь генерала Оплеухова 12 янв. 1897 г.» – в своем роде художественную вещь. Хохотали мы до упада. Едва в конце 3-го часа выбрались; тот певец на гитаре забирал трепака, в столовой отодвигали стол и стулья, и Васька с младшей сестрой готовились пуститься в «русскую».
Сегодня я занимался до обеда и после обеда до 6; тогда я пошел к Виногр., которого давно не видел, и рассчитывал в 8 быть дома. Прихожу к нему, оказывается, что сегодня заседание историч. комиссии дом. чт., а мне повестка, верно, послана по старому адресу и попадет ко мне завтра. Посидел у В. до 7½ и тогда мы поехали на заседание. Оно было и интересно, и оживленно-весело. Кроме текущих вопросов, обсуждали программу 3-го года (Колумб – до франц. рев.). Были Фортунатов, Покровский, Шамонин, Петруш., Хвостов, Сторожев и др. – человек 12. Пили чай, обсуждали и острили: это делается очень непринужденно. Решено летом переиздать программы 1-го и 2-го года; для истории Греции обязательным будет сделан Белох (вместо Аландского).
Часов в 11 мы с Виногр. уехали; я довез его и сейчас вернулся домой. Я взял на себя в комиссии интересную работу, которую вам сейчас разъясню. Только выпью молока.
Итак, как обнаружилось уже с самого начала, наши программы по объему не по силам читателю; он должен усиленно работать год, чтобы одолеть какой-нибудь период в 300 лет; правда, тогда он может смело идти к магистерскому экзамену. Это зло настолько очевидно, что мы еще в начале зимы решили, не сокращая своих программ, присоединять к ним еще сокращенные программы, которые содержали бы самое существенное, требовали прочтения только 1–2 книг и могли быть пройдены в сравнительно короткий срок. Так как мы составляем теперь программу 3-го года, то и решено было начать с нее, т. е. придать к ней сокращенную программу, затем то же самое сделать с программой 4-го года будущей зимой, и после того прибавить сокращенные программы и в 1 и 2 годах. Сокращенную программу 3-го года взялся составить Виногр.; эта работа очень трудная по выборке и расположению материала. На последних двух заседаниях его программа была обсуждена и утверждена; она состоит только из крупных отделов, которые теперь должны быть разработаны, снабжены проверочными вопросами и проч. Эту работу я и взял на себя. Это дело будет полезнее больших программ.
До какой степени полезна вообще Комиссия домашнего чтения, вы можете судить по тому, что в ней участвует до полуторы тысяч человек (несколько земских начальников, 1 полицеймейстер, даже 1 начальник какой– то области, кажется, Тургайской). Я думаю, в Новоросс. универ. меньше студентов.
Наряду с этим «письменным универс.» при Комиссии образован недавно и настоящий – устный университет. Дело устроено таким образом. Подкомиссия составила список профессоров (из разных унив.), которые желательны в качестве лекторов. Затем к каждому обратились с предложением, и почти все согласились; каждый из них сообщил подкомиссии, какую лекцию он хочет прочитать или какой цикл лекций (иногда курс в 6–8 час). Список всех лекторов и их тем подк. сообщает провинциальному городу, где путем знакомств составлены особые комиссии. Такая местная комиссия выбирает себе тот или другой курс и сообщает об этом московской подкомиссии. Последняя служит посредником между лектором и провинциальным городом, а местный кружок ведает всю практическую сторону дела, т. е. приготовляет аудиторию, добывает разрешение, продает билеты, вознаграждает лектора и т. д. Лектор получает по 20 руб. за час, путевые издержки и полное содержание. До сих пор лекции были прочитаны в 4–5 городах, а во время поста будут читаться сразу во многих городах. Бузескула пригласил Чернигов.
Недавно праздновался юбилей Вахтерова, который в последние годы поднял вопрос о всеобщем обучении. Ермилов послал ему такую остроумную телеграмму:
«Сердечно сожалею, что неотложная поездка помешала мне лично приветствовать дорогого Василия Порфирьевича, как явление на Руси редкое и диковинное: живой человек, хотя и официальный педагог; враг схоластики и рутины, хотя и инспектор Московских Городских Училищ; талантливый человек, хотя и сотрудник русских педагогических изданий; убежденный гражданин и энергичный общественный деятель, хотя и живет в наше время».
44[122]
Воскр., 16 февр., 1897 г.
11½ ч. веч.
Сегодня отлично занимался до часа; тогда пришел Виногр., посидел немного, пока я переоделся, затем мы пошли гулять. Гуляли долго, так что я порядочно устал; между прочим, зашли в Охотничий клуб и взяли на завтра билеты – идет «Много шума из ничего» Шекспира, пьеса, которая теперь, кажется, нигде не ставится в Европе. В 4-м часу мы расстались, я пошел обедать, зашел домой, полежал на диване, перечитывая Versunkene Glocke[123] и после 6 пошел к Щепкиным. Там были Фабрикант, как всегда, и Анжелика Францевна, подруга барышни, молодая француженка, о которой я вам рассказывал, и еще какая-то дама. Ну, мы приятно и весело разговаривали, вспоминали Италию и проч., пили чай, потом ужинали, и теперь я вернулся домой. От меня – один переулок пройти. Барышня в прошлый раз дала мне тетрадь своих стихов, и сегодня я раскритиковал их ей.
Виноградов отказался от места председателя училищной комиссии, которую предлагали ему в Думе, и согласился быть председателем комиссии домашн. чтения, в которой хочет произвести большие реформы; о них мы сегодня больше всего и говорили.
Председателем моск. цензурн. комит., вместо умершего Федорова, назначен Назаревский, который в Словаре Граната когда-то вычеркнул слова «свободное течение рек».
Вторн., 1 ч. дня. Вчера с утра позанялся с Miss Томсон (занимаемся каждый раз часа два), потом переводил и читал корректуру весь день довольно добропорядочно до 6 час. Тогда пришел Володя и посидел до 7. Потом я пошел в театр. Вхожу (это не театр, а клуб – зало со стульями и сценой), смотрю, кавалеры во фраках, военные в параде; дамы в атласных платьях, барышни в белом – бог знает что такое. Даже испугался и стал в тени пальм; на счастье был в сюртуке. Оказалось, что спектакль парадный – с Сергеем Алекс. и супругою. Фойе маленькое, так что я хорошо рассмотрел присутствовавших. Было очень много красивых дам. Поразила меня внешняя изящность и благородство аристократических лиц и аристократ. обращения. Дамы напомнили флорентийское общество у Боккачьо. Значит, если, как говорят, есть гадость, то она внутри, а вне много красоты и благовоспитанности. Большая простота – никаких ужимок, ни тени аррогантности.
Играли любители, между ними два с большими талантами (Станиславский и Алеева); они и были главн. действ. лицами. Таких артистов нет и на Малой сцене. Пьеса полна остроумия, но очень слаба. Так давно не видел драмы, а Ст. и Ал. были так хороши, что имел много удовольствия.
После спектакля я тотчас ушел, хотя были танцы до 3 час. ночи. Сегодня утром ходил в типогр., теперь перевожу. Пью средний чай, а комната полна солнца.