— Все. Отбой.
Кашка уронил свое оружие. Он хотел улыбнуться, но только сморщился, как котенок, собравшийся чихнуть. И вдруг заплакал. Сначала несильно, а потом безудержными крупными слезами.
— Ты что? — Володя растерялся. — Кашка, слышишь… Ну перестань.
Кашка попробовал перестать и не сумел. Володя замолчал. Что тут делать? Успокаивать плачущих — нелегкое умение.
— Ну, хватит воду лить, — наконец проговорил он. — Слышишь? Кашка… Перестань выть!
Кашка послушно кивнул и всхлипнул еще несколько раз. Потом виновато улыбнулся щербатой своей улыбкой и сказал, глядя в сторону:
— Я их, проклятых, боюсь… Я когда маленький был, меня собака укусила. Вот… — Он повернулся и показал сзади под коленкой несколько белых бугорочков — следы зубов.
— Ладно уж, — с неумелой ласковостью сказал Володя. — Все уж прошло ведь… Да, а ты почему не убежал? Я тебе крикнул: беги! Ну?
Кашка поднял еще залитые слезами глаза. И тихонько спросил:
— А ты?
— Ну, я… Что — я? От собаки нельзя бегать. Я-то знаю про это. А ты? Ты ведь мог убежать, раз я остался.
— Да, остался… — прошептал Кашка. — Она вон какая. Как волк. А ты с такой палочкой остался. С тоненькой…
Они разом взглянули на Володину тросточку и разом перевели глаза на кривую Кашкину дубинку.
И что-то словно сдвинулось в душе у Володи. Растаяла вся его твердость. Захотелось вдруг сделать совершенно непонятное: взять за узенькие плечи этого сероглазого пацаненка, притянуть поближе и сказать: «Эх ты, Кашка, Кашка. Оруженосец…»
Конечно, ничего такого Володя не сделал. Не умел он так. Девчонки это умеют, а он не может. Только взял Кашку за руку и сказал:
— Идем… А собака-то трусливая. Хозяин крикнул, а она сразу на пузо…
Кашкины глаза просыхали. Он взглянул на Володю серьезно, почти строго. И ответил:
— Он плохой человек. Хороших людей собаки не боятся. Он, наверно, ее бьет.
— Да? Да, пожалуй… — согласился Володя. — А ты… ты ничего человек, Кашка.
Это все, что он сумел сказать верному оруженосцу. Не всегда нужно много слов. Кашке хватило и этих. Радость запела в нем, как серебряная труба. Но чтобы хоть немного походить на сдержанного Володю, Кашка радость спрятал и проговорил:
— Жалко. Сейчас уж, наверно, на обед пора. Так и не доделал ты тросточку.
— Подумаешь, беда, — отмахнулся Володя. — Завтра доделаем.
— Что? — изумленно спросил Кашка.
— Завтра доделаем, — повторил Володя. — А что?
Он сказал не «доделаю», а «доделаем»!
ДО-ДЕ-ЛА-ЕМ!
Глава восьмая
Кашка был счастлив полностью. До конца. Больше он ничего не хотел. Он шел с Володей. Шел на ту лужайку, где вчера повстречали страшную собаку и где камень. Там они будут разводить костер. Вдвоем. Кашка шагал не сзади, а рядом. Володя сам зашел за ним и небрежно сказал Серафиме:
— Мы с Кашкой погуляем. Не бойся, он со мной будет.
И вот они идут. Володя сказал, что хочет обжечь в костре тросточку. Вчера вечером он вырезал на ее коре шахматные квадратики, полоски, треугольнички, кольца. На огне вся тросточка потемнеет, а потом Володя снимет кору, и на обуглившемся дереве останутся белые узоры…
День был прохладный. Солнце лишь изредка проглядывало в разрывы облаков. Кашка отправился в путь в одной рубашонке и поеживался. Но он был рад: когда холодно, еще приятней сидеть у костра.
В лесу ветер стал слабее, и, когда пришли к поляне, Кашка почти согрелся.
Набрали сухих веток и сложили у камня.
— Кашка, ты про костер помалкивай, а то будет нам нахлобучка, — предупредил Володя.
— Я помалк… помолк… буду помалкивать. А у тебя есть спички?
— У меня стекло есть. От бинокля. Надо только солнца дождаться. Вот смотри…
В Кашкину ладонь круглой льдинкой скользнуло выпуклое стеклышко. Кашка бережно взял его за края и навел себе на локоть, чтобы в увеличенном виде рассмотреть одну из царапин. Солнце выпрыгнуло из-за облака и кольнуло кожу огненной точкой. Кашка ойкнул, уронил линзу и засмеялся.
— Ага! — сказал Володя. — Ты не шути. Это солнечная энергия.
— И костер загорится?
— Как миленький. Сбегай к соснам, принеси сухих иголок. Они как порох.
Кашка, подпрыгивая, бросился за растопкой. Он бежал, а в голове плясали прискакавшие откуда-то коротенькие строчки:
Я веток найду,
Я костер разведу!
Я иголок найду,
Я костер разведу!
«Костер как живой…» — вспомнил он и вдруг понял, что все эти строчки соединяются в стихи!
Кашка пошел не спеша. С самого начала повторил все, что сочинилось. Получилось здорово, только нужно было придумать немножко не так. Вот как надо:
Я веток найду, я иголок найду,
На нашей поляне костер разведу.
Костер как живой…
Нет, еще немножко не так.
«Я веток сухих и иголок найду…» Потому что для костров нужны только сухие ветки.
Но тут Кашке стало жаль стеклышка, для которого не осталось места в стихах. Он попробовал вставить его вместо поляны. Сначала слова не хотели укладываться в строчку, а потом вдруг легли, и Кашка даже подскочил от радости.
Я веток сухих и иголок найду,
Стеклом от бинокля огонь разведу.
Костер как живой…
Когда Кашка с пригоршней сухой сосновой хвои примчался к Володе, рядом с ним он увидел Райку.
Райка и Володя беседовали. Кашке это не понравилось. Хотел он быть вдвоем с Володей. Только с ним, чтобы никто-никто не мешал. И зачем Райка сюда притащилась? Да и разговор был какой-то пустой.
— Такой холод сегодня, — говорила
Райка. — Просто дрожь берет.
— Угу, — откликнулся Володя.
— Ты наших девчонок не видел?
— Нет, не встречал, — сказал Володя, склоняясь над сучьями для костра.
— Хотела в волейбол поразмяться, а на площадке нет никого.
— Бродят где-нибудь, — заметил Володя и переломил о колено толстую ветку. — А, Кашка! Давай сюда, сыпь. Как раз солнце.
— Здравствуй, Кашка! — почему-то обрадовалась Райка.
— Здравствуй, — сумрачно сказал он и занялся костром.
— Просто удивительно, как он вырос, твой оруженосец, — обратилась Райка к Володе. — Когда в лагерь приехали, он гораздо меньше был. А сейчас какой-то вытянутый стал. Или мне кажется.
— Кажется, — сказал Володя. — За две недели нельзя заметно вырасти.
«Правильно», — подумал Кашка.
Райка еще постояла рядом, потом нерешительно проговорила:
— Пойду поищу наших.
— Только про костер не рассказывай, — предупредил Володя.
Райка ушла.
— Она хотела, чтобы мы позвали ее с нами сидеть, — сказал Кашка и нахмурился.
— Да брось ты, — возразил Володя. — Очень ей надо с нами сидеть. Она девчонок ищет.
Он взял стекло и послал на иголки солнечный колючий лучик. От яркой точки вырос и разбежался желтый огонек. Лизнул ветки.
Через минуту, когда костер уже победно стрелял искрами и кружил пламя, Кашка спросил:
— Это ведь не в последний раз, да? Мы потом ведь еще можем разжечь?
— Хоть каждый день… Ты, Кашка, садись. Садись рядом.
И Кашка сел. Он сел так, что плечом чувствовал Володин локоть.
— Я стихи придумал, — вдруг сказал Кашка. — Про костер. — Он смотрел в неяркое дневное пламя и напряженно ждал, что скажет Володя. Волны теплого воздуха перекатывались через ноги, а спине было холодно. Поэтому Кашка немного вздрагивал.
— Стихи? — переспросил Володя. — Сам придумал?
— Ага…
— Надо же… Я один раз пробовал стихи сочинить… Для одной девчонки. Ну, ничего не получилось. А у тебя получилось?
— Ага, — снова сказал Кашка.
— Почитай, а?
Нет, Кашка не мог так сразу. Неловко было и страшно.
— Я не умею. Я лучше напишу и отдам. Тебе… Ладно?
— Ну ладно. Только не забудь…
«…Только не забудь», — сказал Володя и вдруг понял, что ему в самом деле интересно, какие стихи получились у Кашки. И приятно, что Кашка сказал ему об этих стихах. И еще он с удивлением почувствовал, что плевать ему на любые насмешки насчет нянек и всякой ерунды. То есть не совсем плевать. Кто будет дразниться, тот получит. Но Кашку от себя Володя прогонять не станет и бегать от него не будет.
И вот еще что странно: никогда никому Володя не рассказывал, что однажды пытался сочинить стихи для Надежды, а Кашке сказал об этом сразу, спокойно и доверчиво…
— Ты не забудь написать, — повторил он. — Я твои стихи домой увезу. На память…
«Домой увезу», — сказал он, и Кашку вдруг кольнуло предчувствие близкой беды. Именно беды.
Ведь совсем скоро придет день, когда Володя уедет в город. А Кашка — в Камшал. В разные стороны.
В разные стороны…
Он до сих пор не думал об этом. Но сейчас начал думать и понял, что уже никак не прогнать это ожидание близкого печального отъезда. Никак. Потому что все равно придет этот день. Дни идут быстро.
Ну почему, почему он и Володя живут так далеко друг от друга?
— Во-лодя… — встревоженно начал Кашка. — Знаешь что, Володя? Я придумал. Поедем к нам в гости. Когда лагерь кончится.
Он только сейчас это придумал. Сию минуту. Но это был выход. Если Володя поедет, ему, может быть, понравится в Камшале. И тогда, может быть, он захочет приехать еще раз. И еще. А ему понравится! Там они каждый день будут жечь большие костры…
Володя вынул из огня обожженную тросточку. Она дымилась, и по обугленной коре бегали искры.
— Ну, Кашка… — неуверенно сказал Володя. — Ты и придумал… Тебе, наверно, дома влетит. Скажут, кого это ты притащил…
— Не! Не скажут!
— И мне влетит. Все домой приедут, а меня нет. Знаешь, какой переполох будет!
— А ты письмо напиши. Если напишешь, тоже влетит? — упавшим голосом спросил Кашка.
— Если напишу? Нет, тогда не влетит… Ну, я не знаю. Там видно будет, ладно, Кашка?
— Ладно… А что видно?
— Мало ли что. До конца смены еще вон сколько дней. Вдруг что-нибудь случится! Или ты раздумаешь. Или еще что-нибудь.