— Очень благородно, — сказал, дядя Витя. — Но что от этого изменилось в мире?
— В мире? Я не знаю… Он обрадовался.
— Мир обрадовался твоему благородному поступку?
— Мальчик обрадовался. Побежал в кино.
— А ты остался без билета, — усмехнулся дядя Витя. — Нет, я понимаю, билет — не потеря. Но ведь каждый раз так поступать не будешь.
— Это было всего один раз, — раздраженно сказал Серёжа. Ему стал надоедать разговор. Пустой какой-то.
Дядя Витя, кажется, решил переменить тему.
— Пока тебя не было, приходил один мальчик, твой товарищ. Митя, кажется… Мы с ним посидели, побеседовали. Он рассказывал о клиперах. Прекрасный знаток. И очень интересные вещи говорил. Оказывается, клиперы не спорили с морем, не вспарывали волны. Они вписывались в морскую стихию — как бы сами делались частью океана. И летели вместе с волнами и ветром. И это было прекрасно, гармонично… Вот и человек должен так же вписываться в общую жизнь, не вспарывать ее своим характером, как форштевнем. Должен поверить жизни, как парусник волнам и ветру. Тогда ему бури не страшны. И гордости и красоты он тоже не потеряет.
Серёжа вспомнил большую фотографию в Митиной комнате: английский клипер «Катти Сарк», летящий среди белых гребней и облаков. Это было здорово!
И все-таки… «Одно дело корабли, другое — люди, — подумал Серёжа. — И кроме того, Митька сам говорил, что попутный ветер — не всегда самый лучший».
— Неправда, — сказал он. — Корабли ходили и против ветра.
Дядя Витя победно улыбнулся.
— Ходили. Но не в лоб, дорогой мой. А вот так! — Он ладонью выписал в воздухе змейку. — В лавировочку, в лавировочку.
Серёже стало обидно за Митины корабли.
— Они не виноваты, — сердито сказал он. — У них были только паруса. А человек скорее уж похож на корабль с турбиной. Он может идти как хочет.
Дядя Витя присвистнул:
— Ну, брат, да ты прирожденный оратор. И спорить с тобой, конечно, трудно. У тебя целая философия.
Серёжа пожал плечами.
— Я не знаю, что такое философия. Мы еще не проходили.
— Еще придется пройти, — пообещал дядя Витя. — В вузе без этого не проживешь.
— В вуз я могу и не попасть. Из-за характеристики, — поддел Серёжа. — Вы уж скажите мне сейчас, что это такое.
Дядя Витя, видимо, решил, что спор надо кончать. Он даже обрадовался вопросу: можно поговорить о другом.
— Видишь ли… Философия — это наука…
«Знаю, что не птица», — мысленно вставил Серёжа.
— Самая общая наука. У нее много определений. Но если говорить попроще, это общие законы развития природы, общества. Особенно это важно для жизни людей. Для всех и для каждого…
«А в жизни случается всякое», — вспомнил Серёжа. Вспомнил солнечный зал, Димкины сияющие глаза, хрипловатый голос директора…
Он перебил дядю Витю:
— Скажите, а у Ленина тоже была философия?
Дядя Витя умолк на секунду и тут же вдохновился, как оратор, услышавший из зала интересный вопрос:
— А как же! Это главные законы нашей жизни! Вот ты станешь постарше…
И опять Серёжа перебил его:
— Постарше — это потом. А я сейчас хочу знать: по этой философии разрешается, чтобы вот так, — он помотал в воздухе ладонью, — в лавировочку?
Дядя Витя молчал довольно долго. Он смотрел на Серёжу сначала растерянно, а потом с интересом.
— Ну, дорогой мой… — начал он в конце концов. — Надо бы тебе стать немного поскромнее. Должен заметить, что сравнивать себя с Лениным…
— Я не сравниваю, — тихо сказал Серёжа. — Только вот видите… У меня значок. А на нем Ленин. Есть такая организация — юных ленинцев. Сегодня в нее Димку принимали. И меня когда-то приняли. Мы обещание давали. Понимаете?
И он ушел из комнаты.
…Поздно вечером, за ужином, дядя Витя, поглядывая на Серёжу, сказал:
— Сергей сегодня разгромил меня в философском споре. Блестяще. Если он сражается на рапирах так же, как спорит, его ждет олимпийское будущее.
— Будущее — это ладно, — откликнулся папа. — А как дела в настоящем? В частности — с алгеброй? По-моему, давняя и единственная пятерка не внесла существенных изменений?
— Не внесла, — признался Серёжа. — Я учу, учу, говорю — спросите, а меня не спрашивают.
— «Не спрашивают», — хмыкнул отец. — Раньше бы учил. Голова твоя два уха… В философских спорах побеждаешь, а в простых уравнениях — как корова в болоте… Вот не пущу в Севастополь, будешь знать.
Это он, конечно, просто так сказал, но Серёжа все-таки слегка испугался.
— Что ты, папа! Я же зубрю изо всех сил.
— Мы вместе позанимаемся, — пообещал дядя Витя. — А что касается спора… Кое в чем, Сергей, ты все-таки неправ. Нельзя высокие принципы применять к жизненным мелочам. А ты, дорогой мой, в каждую стычку рвешься, как на штурм Зимнего.
Серёжа не ответил. Он вспомнил, что алгебра в самом деле еще не готова, а завтра Антонина Егоровна может спросить.
А кроме того, надо еще просто посидеть и подумать. Вспомнить весь день. Есть в этом дне случай, который как заноза. Скандальный разговор с Гармашевой. Зря он с ней связался. Глупостей наговорил всяких, с Сенцовым сравнил. Она же девчонка… Конечно, сама виновата, но в прежние дни Серёжа даже не стал бы с ней спорить. Просто обошел бы молча. А сейчас что-то не так.
13
После майских праздников зацвела черемуха. Взрослые говорили, что, когда она цветет, приходят холода. Но на этот раз черемуховый цвет кипел среди буйного лета.
Серёжа и Генка давно забросили школьные пиджаки и ходили на уроки в форме «Эспады». Никто им больше не говорил ни слова. Но когда в форме барабанщиков появился Димка, снова грянул скандал. Дежурная учительница сгребла Димку в коридоре и доставила к директору.
— Полюбуйтесь, Анатолий Афанасьевич! Ведь есть же общешкольная форма, а они ходят бог знает в чем! Как в пионерском лагере!
Анатолий Афанасьевич глянул на Димку — маленького, взъерошенного и непокорного. И кончил спор одной фразой:
— Да пусть ходят, жалко, что ли.
А потом добавил, пожав плечами:
— Зачем им жариться в такую погоду в сукне? Есть же пионерская форма, никто ее в школе не запрещал.
То ли после этих слов, которые разнес Димка, то ли потому, что приближался пионерский праздник, школа расцвела белыми и синими рубашками, голубыми октябрятскими жилетиками, разноцветными испанками.
Дня за четыре до праздника Серёжу остановил в коридоре Димка.
— На парад пойдешь? — ревниво спросил он.
— Едва ли, Дим. От дружины сводную колонну собирают шестьдесят четыре человека. Восемь на восемь, коробка. Да еще знаменная группа. От нашего класса всего пять человек идут.
— У нас вообще никого не берут, — огорченно сказал Димка. — На смотре строя и песни мы лучше всех ходили, а все равно не берут.
Серёжа спешил домой: с дядей Витей они договорились посидеть над переводом американской статьи о раскопках в Боливии. Как утешить Димку, Серёжа не знал. Хлопнул его по плечу, сказал торопливо:
— Да ладно, не горюй. У тебя все впереди.
И пошел было к лестнице.
— Серёжа!… — окликнул Димка. Окликнул так, что стало ясно: скажет что-то серьезное.
Серёжа вернулся. Димка в упор смотрел распахнутыми глазами.
— Давай соберем наших, — попросил он. Негромко так, серьезно и с напором.
У Серёжи даже холодок по спине прошел.
— Зачем? — так же негромко спросил он.
— Ну мы же все равно отряд. Соберемся и пойдем на парад сами. Со знаменем. Юнармейцы собираются, секция картингов тоже, а нам разве нельзя?
Словно эхо марш-атаки отозвалось в Серёже. Он даже зажмурился на миг. В блеске клинков и горнов представился ему строй «Эспады»… Но разве это возможно?
— Разве всех созовешь? — сказал он.
— Барабанщики — все.
— Барабанщики само собой. А другие?
— Генкина группа всегда наготове.
— А остальные? Одного в школе не пустят, другой сам не захочет. Или еще что-нибудь… И кто нам разрешит?
— А кто запретит? — упрямо сказал Димка. — Можно всех созвать. Цепочка-то еще действует.
— Сходим на парад, а потом что? — спросил Серёжа.
— Потом… потом что-нибудь.
Димка, конечно, и сам не знал, что будет потом. Но, кажется, был уверен, что обязательно будет. И обязательно хорошее. Словно стоит выйти на площадь отряду с шеренгой барабанщиков впереди, и отряд после этого останется навсегда.
В Димкиных словах, в Димкиной уверенности было что-то от старой «Эспады», от прежней жизни — веселой, боевой, несдающейся.
«А вдруг…» — подумал Серёжа. Эхо барабанного марша гудело в нем ровно и неутомимо.
— Я подумаю, — сказал он. — Я узнаю… Это, наверно, в райкоме комсомола надо спросить. Где собираться, во сколько начало и вообще… всякие подробности… А соберем?
— Конечно! — весело откликнулся Димка. — Ты узнай, только сегодня же.
«Опять получается, что я главный командир», — подумал Серёжа. Но не было времени для колебаний. Главное — делать дело. Он помчался домой с мыслями про общий сбор и был уверен, что все пойдет хорошо. Тревожили только мелочи: у всех ли в порядке форма, хватит ли клинков хотя бы для командирской группы и где взять новое древко для флага.
На полпути Серёжа сообразил: не надо терять время и лучше сразу же зайти в райком. Это недалеко, он был там один раз с Олегом.
В райкоме кипела предпраздничная жизнь. Бегали по коридору члены пионерского штаба в голубой форме с белыми портупеями. Высокий худой парень кнопками прикалывал к стене объявление о генеральной репетиции парада. Кнопки не лезли в штукатурку, и парень чертыхался. Серёжа не решился спросить у него, кто занимается парадом. Он спросил об этом у веселой девушки в пионерском галстуке, которая тащила по коридору охапку золотистых фанфар. Они были похожи на громадный солнечный букет.
Девушка толково ответила, что парадом занимаются абсолютно все, но вопросы решает один человек — секретарь по школам Лена Ковалева. Она сейчас в горкоме и придет к четырем часам.