— Как сказать, сударь. Эта книга рассчитана преимущественно на молодого читателя, а не на нас с вами, которые столько видели на своем веку…
Как мне отвязаться от этого господина? И как поскорее уйти отсюда? Скверно, когда не знаешь, какая грозит тебе опасность. Может, внезапно растворятся двери и войдут гестаповцы, чтобы забрать библиотекаршу и меня? Я читал в ее испуганных глазах: уходи, скорей уходи! Может, она ждет, когда я уйду, чтобы тогда тоже спастись самой? Может, пренебрегая опасностью, она сидит тут только ради моего спасения?
— Я не возьму этой книги, — сказал я и положил брошюру на стол.
Библиотекарша смотрела на меня, и в ее глазах я читал только одно: «Уходи, скорей уходи!» Она показала глазами на моего соседа у стола, пожилого националиста: мне надо его остерегаться!
Как же мне уйти, не взяв ни одной книги? Зачем же я приходил в библиотеку?
— Пожалуй, сейчас я ничего не возьму, — сказал я, — мне нужно было именно «Возрождение нации». В другой раз… До свидания.
— До свидания, — тотчас тихо ответила она.
На мгновение я еще раз заглянул ей в глаза. Она тоже посмотрела мне в глаза. Не было в мире людей, которые были бы ближе друг другу по мыслям, по чувствам, по духу, чем мы с нею. Как я любил эту женщину — моего соратника, мою сестру, мою мать! Как любила она меня…
Я повернулся и пошел прочь. Она смотрела мне в спину, пока я не ступил за порог. Я чувствовал на своей спине ее взгляд. Она прощалась со мной. А может, прощалась и с собственной жизнью…
На улице по-прежнему было совершенно безлюдно. Скорее за угол, и — прочь отсюда! Но я не знал, куда же прочь? Угол библиотеки обрушился от взрыва, и тротуар был завален грудами кирпича. Я переступил через два кирпича — вот он, спасительный угол!
— Минутку! — услышал я позади. — Сударь!
Будь ты проклят! Это был опять мой собеседник-националист. Он вышел вслед за мной. Что ему от меня надо? Сомнений не было: это был гитлеровский агент, шпион!
Я остановился, занеся ногу над кирпичом, он поравнялся со мною.
— Вам, сударь, в какую сторону?
Я проворчал что-то невнятное.
— Знаете, сударь, тут за углом букинист, давайте зайдем к нему. Вы меня заинтересовали. В конце концов мы можем заказать ему, и он нам разыщет. — Он вдруг хихикнул. — Знаете, в квартирах расстрелянных большевиков можно найти много любопытного: они очень любили редкие издания. Нечего греха таить, у них было тяготение к цивилизации. На наше счастье, фашисты вовремя все это оборвали вместе с их гнусной жизнью…
Я споткнулся о кирпич, всем корпусом наклонился вперед, чтобы не упасть, и сильно зашиб о кирпич палец. Господин предупредительно подхватил меня под левую руку. Но я уже выпрямился — в правой руке у меня был кирпич — и изо всех сил, — а сил у меня в эту минуту слепой ярости было более чем достаточно, — хватил его кирпичом по гнусной башке.
Он упал, даже не вскрикнув.
А я перепрыгнул через его тело и кинулся за угол.
По улице прямо ко мне шло несколько человек: какая-то женщина, два мальчика, старик с палкой, — и я побежал им навстречу.
Они расступились в испуге. Я снова завернул за угол, — там тоже шли какие-то люди, — но я бежал, и позади уже кричало несколько голосов. Я бросился в какой-то двор сразу за углом.
На минуту я остановился. Сердце бешено колотилось и груди. Бегун из меня был неважный. По улице кто-то промчался, крича истошным голосом.
Потом закричали еще двое:
— Держи! Держи! Беги наперерез!
Но они повернули направо — к Набережной. Через минуту они добегут до угла, увидят, что там никого нет, и вернутся назад. Я вошел во двор.
Стая собак рылась в выгребной яме. В глубине двора над покосившейся дверью виднелась надпись: «Слесарная мастерская».
Я скорым шагом пересек двор, толкнул дверцу и вошел в слесарную мастерскую.
Лысый старичок в очках с железной оправой и с зеленым козырьком над глазами возился с закоптелым примусом.
— Здравствуйте! — громко сказал я. — Нет ли у вас в продаже зажигалок?
Старичок посмотрел на меня и вынул из угла ящичек из-под печенья «Капитен». Он поставил передо мною ящичек и снова взялся за примус.
Зажигалок была целая куча: из патронов, из пластмассы, из алюминиевых снарядных ободков.
Вернутся или не вернутся с Набережной мои преследователи? Пройдут они прямо по улице или заглянут во двор? А может, набежит полиция и начнет обыскивать все дворы?
Я перебирал зажигалки, снимал и надевал колпачки, вертел колесики, чиркал кремнем, пробовал фитилек.
— Сколько за эту?
Старичок поглядел мне на руку.
— Сто.
— Да неужто сто? Это слишком дорого!.
Старичок молча смотрел мне на руку.
— А дешевле нельзя?
Старичок молчал.
— Уступите немножко, она мне нравится.
— У вас на руке кровь, — сказал наконец он.
Сердце у меня екнуло, я поглядел на свои руки. На тыльной стороне правой руки краснела уже запекшаяся кровь. Я содрогнулся от отвращения.
— Я, знаете ли, шел, шел, задумался, споткнулся о камень и — прямо на колючую проволоку.
Старичок пододвинул мне жестянку с водой. Я намочил носовой платок и стер кровь с руки. Рука была чистая — ни малейшей ссадины. Старичок глядел на чистую, без ссадин руку.
— Так, может, все-таки уступите? Право, возьмите семьдесят пять!
Дверь с грохотом растворилась, и в мастерскую ворвался мальчик. Услышав грохот, старичок гневно насупил косматые брови, но тотчас ласково посмотрел на мальчика.
— Дедушка! — закричал мальчик, он задыхался от волнения. — Вот, ей-богу, около библиотеки сейчас кого-то убили! Кто-то как хватит его кирпичом по голове и давай бежать! Партизаны, наверно! Я его видел! Он бежал прямо на меня…
Мальчик совсем запыхался и глянул на меня. Присутствие постороннего привело его в замешательство. Он смутился. Он глядел на меня широко открытыми глазами. Это был один из тех двух мальчиков, которые шли мне навстречу.
Я загремел зажигалками в ящичке. Мне непременно надо было выбрать себе зажигалку по вкусу.
— Ступай, ступай! — строго сказал старичок. — Бабушка тебе сейчас задаст! Где это ты ходишь, где это ты с самого утра шатаешься? А задачки решил? Думаешь, сейчас нет школы, так ее никогда уж и не будет? Ну-ка, марш за уроки!
Мальчик присмирел, но выговор дедушки нимало на него не подействовал. Затаив дыхание, он глядел на мейл широко открытыми черными глазами. Он узнал меня.
— Ну? — сердито прикрикнул дедушка.
Мальчик медленно, не сводя с меня глаз, прошел за прилавок к дверце, которая вела в чуланчик позади мастерской. Притворив дверь, он стал на пороге. Он никак не мог оторвать от меня глаз.
— Кого там убили? — помягче, но все еще ворчливо спросил старичок.
Мальчик молчал. Он глядел на меня.
— Пана… — прошептал мальчик, не сводя с меня глаз, — говорят, референта самого бургомистра…
Ого! Мой камень попал в важную птицу!
— Дедушка… — неуверенно начал мальчик.
— Я тебе сказал, за арифметику! — топнул ногой дедушка.
Мальчик ступил через порог, притворил дверь, но неплотно: я видел в щелку его черный, зоркий, испытующий глаз.
— Теперь столько народу убивают! — небрежно сказал я.
Старичок кашлянул и шаркнул ногой.
— А сколько за эту?
Я показал на простую зажигалку из патрона.
— Сотню!
— Ах, и за эту сто!
Может, мальчик выйдет через другой ход и расскажет во дворе? Надо немедленно уходить отсюда.
Я украдкой взглянул на старичка, потом на заднюю дверь. Старичок сердито ковырял иглой в форсунке, в щелке двери виден был черный, любопытный, горящий глаз. Слава богу, мальчик еще не ушел…
— Дороги у вас зажигалки, — сказал я. — Придется поискать где-нибудь в другом месте… — Я отодвинул ящичек. — До свидания.
Старичок снова сердито кашлянул и не ответил. Я сделал два шага к двери.
— Думаю, — сердито сказал вдруг старичок, — что вам лучше еще немного переждать… — Не отрываясь от работы, он локтем поправил зеленый козырек над глазами.
Сердце у меня екнуло, я застыл на месте. Черный, любопытный глаз все еще был виден в щелке задней двери. Старичок подавал мне руку помощи? Я стоял, не зная, что сказать. Волнение распирало мне грудь. Старичок протягивает мне руку помощи, зная только, что я сейчас убил фашистского прихвостня. Он даже не знает, кто я такой.
Мы долго молчали. Старик все ковырялся в своем примусе. Черный глаз все еще светился в щелке двери. С улицы уже не долетали крики.
— Думаю, — сказал наконец старик, — что вам уже можно идти! Володька! — крикнул он в заднюю дверь.
Черный глаз исчез, дверь отворилась — мальчик стал на пороге.
— Беги! — строго сказал старик, — погляди, нет ли там кого за воротами. Да мигом!
Володька кинулся к выходной двери. Он не мог оторвать глаз от меня, он озирался, пока не затворил за собой входной двери.
Мы опять помолчали, пока не вернулся Володька.
— Никого нет! — заговорщицким тоном прошептал Володька, появившись на пороге. Его любопытные глаза впились в меня, как буравчики.
— Спасибо! — сказал я. — Будьте здоровы!
Мне хотелось пожать руку старичку, моему доброму другу, но он не ответил мне и продолжал ковыряться в форсунке. Я направился к двери.
— Вы забыли зажигалку! — услышал я голос старика.
Я обернулся. Старик, не глядя, протягивал мне зажигалку. Это была затейливая зажигалка из прозрачной пластмассы — с устройством для защиты огня от ветра и бисерными инкрустациями. Я машинально взял ее.
— Но ведь она, наверно, очень дорого стоит… Сколько за нее?
— Ничего, — буркнул старичок.
В половине второго — за полчаса до назначенного срока — я пришел на кладбище. Вот и памятник академику Багалею. В эту минуту мимо памятника никто не проходил. Не останавливаясь, я прошел к церкви, затем свернул в аллею налево. Был будний день, но церковь была открыта, и шла служба. Низкий басистый голос тянул заупокойную ектению. На паперти застыли на коленях нищенки. На главной аллее тоже сидели нищенки, они продавали ведрами желтый просеянный песок. «Купите и посыпьте дорожку к дорогой могилке!» Я пересек главную аллею и пошел по боковой. Здесь было совсем безлюдно, — изредка какая-нибудь старушка проходила к дорогой могилке.