Галиев молчаливым кивком поддержал Прягина. Но Дорофеев, набычившись, возразил:
— Обратно? А там тоже немец. Гляди, не прочесывает ли следом! Нам с направления сбиваться нельзя. Просеку перейдем, дальше — снова чаща укроет.
— Но весьма вероятно — немцы за этой просекой следят, если они в деревне.
— Возможное дело, — согласился Дорофеев. — Так мы ползком, промеж пеньков. Кто за мной?
— Я! — мигом откликнулся Вартанян, поднялся, как на пружине.
— Ну, ясное дело. А вы? — спросил Дорофеев переглянувшихся Галиева и Прягина. Галиев, поморщась, промолчал. Прягин, слегка замявшись, ответил:
— Что же, куда ж нам… Взялся командовать — командуй!
— Вартанян! — распорядился, встав, Дорофеев. — Ты первым. Парень с тобой. В рост не вставайте. В случае чего, броском, к лесу. А мы — за вами.
— Давай! — позвал Сашу Вартанян. — На четыре ноги пойдем. По-пластунски. Вот так. — Вартанян подоткнул за ремень полы шинели, перекинул лейтенантскую планшетку за спину, взял автомат в правую руку. Лег, показал: — С локтей, с колен не вставай. Животом иди! Давай вперед меня!
Застегнув бушлатик на все пуговицы и покрепче натянув кепчонку, Саша послушно опустился на землю.
— Прямо на лес держи! — предупредил Вартанян. — Пошли!
Саша двинулся. Сначала он бойко действовал руками и ногами, но быстро выдохся. С непривычки таким способом и по ровному месту передвигаться нелегко, а тут ноги и руки все время путаются то в длинных цепких стеблях старой травы, то в колких сучьях. И земля сырая, локти и колени продавливают ее, увязают. Саше хотелось остановиться, полежать, передохнуть. Но, оглядываясь, видел: следом за ним ползет, посматривая на него большими выпуклыми глазами, Вартанян, ползут остальные. Саша не хотел, чтобы из-за него задерживались все. Ведь им придется ждать, пока он отдыхает. Вперед, вперед!..
Где-то вверху громко свистнуло. Донесся щелчок выстрела, за ним второй, третий. Саша приник к земле, лицом касаясь влажной, пахнущей холодной прелью травы.
— Беги! — гортанно крикнул сзади Вартанян. Снова донеслось далекое щелканье.
— Беги, Саша! — прокричал Вартанян снова. Саша вскочил, помчался, перепрыгивая через кучи хвороста, меж березовыми пнями, стараясь не налететь на какой-нибудь из них. Скорее бы добежать до берез! Сзади дважды коротко протрещал автомат. Вартанян? Сердитый голос Дорофеева прокричал:
— Не задерживайся!
Позади громко хлестнули выстрелы, Это свои, это Дорофеев, Галиев по немцам стреляют?
Березы уже близко… А где Вартанян?
Саша еще раз оглянулся. Вартанян бежал следом, всего в нескольких шагах, наклонив голову, как-то странно неловко размахивая автоматом.
Вот и лес. Вартанян, шумно дыша широко раскрытым ртом, догнал Сашу, поравнялся, ухватил его свободной рукой под локоть, повлек за собой.
Кругом все теснее толпились березы, бежать становилось все труднее, однако Вартанян все влек Сашу за собой. Но вот он выпустил локоть Саши, пошатываясь, расслабленно качая зажатым в руке автоматом, прошел несколько шагов и как слепой ткнулся плечом в белоствольную березку, встретившуюся на его пути, — она вздрогнула, откуда-то с ее ветвей слетел, кружась, коричневый с зазубринками лист, упал на погон Вартаняна, зацепился на нем. А Вартанян, закрыв глаза, выронил автомат, ухватился за березку, припал к ней щекой, его колени подогнулись.
Саша хотел спросить Вартаняна, что с ним, но глаза того открылись, они казались сейчас еще бо́льшими, чем прежде, их взгляд был тревожен, кого-то искал. Вартанян что-то проговорил — тревожно, быстро. Саша не понял что. Может быть, Вартанян говорит по-своему, по-армянски?
Скользя ладонями по гладкому белому стволу березки, Вартанян медленно опускался, ноги его подгибались. Он схватился за подвернувшуюся под руку веточку, но она хрустнула, подломилась.
Одной рукой еще держась за ствол березки, Вартанян другую сунул себе за шинель. Что-то искал вокруг взглядом, что-то пытался сказать Саше. Тот разобрал только:
— Возьми… отдай…
И Саша увидел в руке Вартаняна туго свернутое красное полотнище. Знамя? Так вот отчего так оттопыривалась на груди Вартаняна шинель! Саша подхватил полотнище из дрогнувшей руки. Теплое, как живое… Прижал к груди, боясь уронить. Шелк под пальцами холодел, уходило отданное ему Вартаняном тепло…
Бессильно выпустив ствол березки, Вартанян боком повалился к ее подножию, на коричневые листья.
Опустившись возле Вартаняна на колени, Саша тряс его за плечо, звал.
Но Вартанян не откликался. Глаза его были закрыты. Только руки что-то искали, вороша темные волглые листья, толстым слоем устилающие землю.
Громко прошелестели под ногами листья — кто-то вбегал в березняк. Прягин!
— Ранен? — испуганно спросил Сашу Прягин, указывая на Вартаняна.
— Не знаю…
Прягин бросил взгляд на знамя, которое Саша все еще прижимал к груди, протянул руку:
— Дай сюда!
Саша беспрекословно отдал. Он понимал: Прягин — боец, ему больше доверено.
Тщательно запрятав знамя под шинель, Прягин настороженно оглянулся в сторону просеки, теперь уже скрытой за стволами берез. Стрельба стихла. В наступившем безмолвии сначала еле слышно, глуховато, но с каждой секундой все звучнее, протяжными ритмичными толчками шумела палая листва под ногами идущих от просеки людей. Саша увидел, как Прягин спрятался за березу, под которой лежал, тяжело дыша, Вартанян. И, глядя на Прягина, Саша тоже испугался: «Немцы?»
Меж серовато-белыми стволами показались двое. У Саши от сердца отлегло, когда увидел: размашисто шагает Дорофеев, за ним, чуть приотстав, прихрамывая, — Галиев, Бросился к ним.
— Где Вартанян? — встревоженно спросил Дорофеев.
Саша показал. Дорофеев подбежал к лежащему.
— Вартанян, дорогой!
Чуть приподняв веки, Вартанян смотрел полными слез и боли глазами, силился что-то сказать, не мог. Его руки все искали опоры, все ворошили облетевшие коричневые листья, как бы нащупывая под ними землю. Забросив за спину карабин, Дорофеев наклонился к Вартаняну, позвал Галиева и Прягина:
— Берите! Понесли!
Втроем они подняли Вартаняна на сплетенных руках. Вартанян, когда его подымали, глухо простонал, выкрикнул какие-то армянские слова. Его глаза закрылись, но он ухватился рукой за плащ-палатку на плече Дорофеева и, плотно сомкнув губы, держался крепко, не выпуская.
— Автомат подбери! — крикнул Дорофеев Саше. Тот поднял автомат Вартаняна, стиснул, впрочем держа на отлете. А вдруг сам выстрелит? Ведь автомат!
Торопясь, уносили раненого все дальше в чащу. Хотя и был он по-мальчишески щупл и ростом невелик, а тяжесть. Шли, тяжело дыша. Больше всех, было видно, устал Галиев. Его смуглое лицо все блестело от пота. А и не оботрешь, руки заняты…
Прягин, поворачивая жилистую шею, то и дело оглядывался.
Остановились лишь тогда, когда молодой березняк плотно сомкнулся вокруг. Вартаняна осторожно положили на пышно застланную бурыми листьями землю. Он часто дышал, хватал воздух полураскрытым ртом. Но глаза его по-прежнему были закрыты. А лицо, как заметил Саша, побледнело, на нем особенно выделялись до этого почти не заметные усы, пробивающиеся над верхней, по-детски оттопыренной губой. Саше впервые сжал сердце страх: а вдруг Вартанян умрет?
Дорофеев присел возле раненого:
— Куда ж ему угодило? — Расстегнул шинель, обернулся. — Знамя где?
— У меня, — ответил Прягин. — Будь спокоен.
— Дай-ка мне.
— Почему это? И я не потеряю!
— Ну, смотри! — Дорофеев не стал настаивать. Его руки быстро ощупывали тело Вартаняна.
— Ах ты беда, в самое нутро! — сокрушенно проговорил Дорофеев, найдя наконец рану. — Говорил же ему — вперед беги, а он — по фрицам стрелять. Вот тут и словил… У кого бинт есть?
— У меня, — не сразу ответил Прягин, подал пакет. Схватив его, Дорофеев зубами с треском разорвал плотную прорезиненную оболочку. Завернув гимнастерку и рубаху Вартаняна, так и не приходящего в сознание, стал перевязывать рану. Прягин стоял, беспокойно поглядывая туда, откуда они только что шли. Но немцы, наверное, не стали их преследовать.
— Да, дела… — сокрушенно вздохнул Дорофеев, когда перевязка была закончена.
— Пристроить его следует, — сказал Прягин.
— Куда здесь пристроишь… Идти надо, пока немцы нас не пристроили. — Дорофеев сбросил с себя плащ-палатку, надел поверх шинели снятую с Вартаняна лейтенантскую планшетку, распорядился:
— На моей палатке понесем. Ты, Прягин, со мной под плечи, а ты, Галиев, под ноги…
— Еще немножко передохнем сначала, а?.. — попросил Галиев.
— Что, заморился? — недовольно глянул Дорофеев.
— Нога…
— Натер?
— Нет. Болит.
— Где?
— Вот здесь, — Галиев показал на правое бедро.
— Ушибся?
— Нет. Ночью, с немцем когда… Я стрелял, он гранату кидал, задело…
— Вон оно что! То-то, я гляжу, хромаешь. Чего же раньше не сказал?
— А зачем? — искренне удивился Галиев. — Все равно идти.
— Ты хоть перевязался?
— Еще ночью, когда один был.
— Кровь сильно шла?
— Нет. Внутри горит. Сначала мало, как спичка, сейчас — как печка.
— Д-да… — призадумался Дорофеев. — Вот тебе и спичка-печка… Как же дальше пойдешь?
— Ничего! — через силу улыбнулся Галиев. — Как все…
— Видите! — вмешался в разговор Прягин. — Еще один, оказывается, ранен, следует ожидать — свалится.
— Зачем так говоришь? — возразил Галиев. — Не свалюсь.
А Дорофеев только глянул на Прягина прищуренно из-под широких бровей, не сказал ничего. Потянулся к Вартаняну, который лежал все так же — с закрытыми глазами, с плотно сомкнутым ртом, — только тонкие ноздри подрагивали в прерывистом дыхании. Осторожно, чтобы не потревожить раненого, вынул из ножен на его поясе нож, который Вартанян имел, как всякий автоматчик.
— Ты зачем? — показал на кинжал Галиев.
— Пару березок срезать. Носилки сладим.
Дорофеев отошел в сторонку, где березы гуще.