Цзян Юаньшоу в растерянности отступил. Вскоре последовал суд, который организовали две женщины. Почтенная госпожа Чжоу (в ту пору ей едва перевалило за сорок) подала на племянника в суд за клевету, вымогательство, угрозы и намерение захватить их хозяйство. В день судебного заседания мать надела дорогое платье, нацепила сережки и другие украшения. В общем, выглядела она не только внушительно, но и весьма торжественно и всем своим видом сразу же подавила племянника, который, наоборот, предстал перед всеми как жалкий бездельник и шалопай. Внешность у него была действительно отвратительная: крысиные глазки, голова что у кабарги, обезьяньи скулы, ослиные уши. Словом, существо омерзительное и низкое.
На суде матушка, облаченная в строгое платье, со всей обстоятельностью доказала, каков этот Цзян Юаньшоу: кем он был раньше, кто он сейчас, каковы его настоящие намерения и какими средствами он пользуется. Словом, определила опасность, которую представлял этот человек, и всю серьезность положения семьи. В ее суровых словах содержалась неопровержимая истина, в них слышались боль и слезы. Это были даже не слова, а литые свинцовые пули. Всем сразу же стало ясно, что требования вдовы относительно наследства вполне обоснованные, законные. Наоборот, если оно попадет в руки Цзяна, то он пустит его на ветер. В общем, семья непременно разорится, общество погибнет, горы изменят свои очертания, воды повернут вспять, людские головы полетят с плеч! Дело нешуточное! В конце концов мать и обе дочери одержали полную победу. Суд вынес окончательное решение: не считать Цзян Юаньшоу наследником, равным в правах сыну, и лишить его родственных прав, то есть удовлетворить все требования госпожи Чжоу.
Вскоре, однако, возникла новая тяжба, на сей раз с соседями из-за земли. Женщины решили построить возле ворот маленький домик, а соседи воспротивились. Вы, мол, захватили нашу полосу. Из-за этого начался скандал. Один шалопай из соседней семьи улегся в канаву, которую вырыли для возведения фундамента, и каменщик не мог начать работу. Тогда в атаку двинулась Цзинчжэнь. Схватив лопату, она не долго думая стала засыпать прохвоста землей, приговаривая: «Пускай меня засудят, но я его закопаю живьем!» И она победила.
Во время сражений с врагами три женщины неизменно выступали в едином строю, причем особую решительность проявляла Цзинчжэнь, которая была готова пойти на смерть во имя победы. Изрядную твердость демонстрировала и почтенная госпожа Чжао, которая стояла, как гора Тайшань. Цзинъи обычно молчала и только таращила глаза. Она испытывала благоговение перед сестрой, готова была распластаться перед ней на земле. Как-то она сказала матери, что ранняя смерть мужа Цзинчжэнь для семьи вовсе не горе, а счастье, потому что, если бы он был жив, Цзинчжэнь народила бы от него детей и жила бы в другой семье — Чжоу, и тогда вряд ли бы они справились со своими врагами в ожесточенных сражениях.
Цзинчжэнь в этих баталиях проявила огромные скрытые силы и изрядную злость, словно она хотела избавиться от боли, которую носила в себе со дня смерти мужа, от своих неудовлетворенных желаний. Оказывается, она была в состоянии продолжать жить и отстаивать свои права.
После нескольких баталий положение трех женщин полностью восстановилось, колеблющиеся друзья, неверные слуги и арендаторы, поджав хвосты, выражали сейчас свою преданность и верность, более глубокую, чем когда-либо раньше. Незаметно пролетело два года. Цзинъи дышалось легко, теперь ей уже не придется больше терпеть дурной нрав «старой побирушки», как называла она свекровь, и не придется сносить обиды. Однажды Цзинъи рассказала матери и сестре о своих мучениях, и те обрушили на «старую побирушку» свои проклятья. С тех пор и закрепилась за старухой свекровью эта унизительная кличка. К этому времени Цзинъи простилась со своими девичьими мечтами. Она почувствовала, что ей уже успели преподать хороший урок жизни.
Через два года из-за границы вернулся Ни Учэн. Жить в провинции он наотрез отказался. К чему? Жизнь за границей покрыла его позолотой, а его ученость возросла. Теперь три пекинских института спорили между собой, приглашая его на должность преподавателя. В двадцать втором году Республики он приехал в усадьбу за женой, чтобы взять ее с собой в Пекин. Пожалуй, в их совместной жизни это были самые светлые и прекрасные дни, которых они никогда не знали раньше и не узнают в будущем. Жили как будто просто и буднично, но только сейчас им никто не мешал.
Ни Учэн всеми силами старался приобщить жену к ученому миру Пекина, ввести ее в круг «позлащенных интеллигентов», которые считали себя людьми современными, потому что учились за рубежом. Он водил жену на лекции Цай Юаньпэя[73], Ху Ши, Лу Синя, Лю Баньнуна[74]. Она ходила вместе с ним на банкеты, на которых присутствовали знаменитые профессора и иностранцы. Он гулял с ней в парке Бэйхай, они катались на лодке, смотрели кино, закусывали в ресторанчике. Вполне естественно, ведь они не виделись целых два года. Цзинъи впервые приехала в большой город, который казался ей огромным новым миром. Ее юные чувства еще не завяли, она всему удивлялась, всему радовалась, все ей было в диковинку. Рядом с ней был молодой, обладающий сильной волей муж, жизненные притязания которого шли в ногу с растущим заработком. Как гласит поговорка: «Небо благоволит, земля благоприятствует, люди находятся в согласии». Восемь знаков их гороскопов обещали полную гармонию.
Увы! Жизнь скоро обнаружила свои темные стороны: между супругами возникли противоречия — видно, обнаружились ущербность мужского и женского начал. Ощущение новизны городского быта быстро исчезло. Жизнь среди ученой элиты вызывала у Цзинъи чувство растерянности и какой-то неприкаянности. Она слушала лекции пекинских знаменитостей, но все, о чем они говорили, входило ей в одно ухо и тут же вылетало из другого. К тому же эти южные наречия, на которых они изъяснялись, эти умные словечки! Куда лучше слушать монаха, который талдычит буддийские сутры. Через месяц по приезде в Пекин она забеременела. У нее появились некие симптомы, которые поначалу ее сильно перепугали. Страх лишь обострил ее состояние. На третьем месяце резкие проявления недомоганий исчезли, но появилась страшная слабость. Как-то муж пригласил на обед очередную знаменитость. Они пили, разговаривали, перекидывались иностранными словами. Мужчины не обращали на нее никакого внимания, и она задремала. Ее голова склонилась над столом, почти коснулась тарелки. В уголках рта появилась ниточка слюны. Она не любила эти обеды в ресторане. Узнав, что один обед стоит столько, сколько хватило бы ей на целый месяц жизни, она вся задрожала, ее сердце сжалось от боли. Промах за столом вызвал снисходительную улыбку гостя, а когда они вернулись домой, муж устроил скандал. «Дура! Темнота! Бревно! Идиотка!» — обрушил он на жену шквал донельзя злых и обидных слов, ущемлявших добродетели ее предков во всех восьми поколениях, впрочем, в ответ он получил не менее злые оскорбления: «Деспот! Блюдолиз! Заморский придурок! Собачье дерьмо!» Цзинъи два года прожила вместе с матерью и сестрой и за это время успела сильно перемениться.
В конце года родилась Ни Пин. Стремясь облегчить жене роды, Ни Учэн позвал врача-специалиста и акушерку, чтобы принять ребенка как надо — по-научному. Все это время он проявлял необычайную заботливость и суетился, а когда родился ребенок, выказал большую нежность к нему. Но с Цзинъи он держался довольно странно: иногда оказывал знаки внимания, а порой даже не смотрел в ее сторону. Но настроение у него было хорошее. Он забавлялся с ребенком и разглагольствовал о прагматизме Дьюи[75]. Он заявил, что за всю свою жизнь уважал лишь двух людей: Ху Ши и свою мать. «Старая побирушка!» Цзинъи ждала, когда же муж скажет, что он любит еще одного человека — свою дочурку.
А как же я? «Какое место в твоей жизни занимаю я, твоя жена?» — спросила Цзинъи… И тогда разверзлось небо, обрушились горы, облака в небе изменили свой цвет! Впервые за четыре года их супружеской жизни Цзинъи попыталась заявить о себе и своих нравах. Ни Учэн был не то чтобы удивлен, он был просто потрясен. Вместе с чувством радости и благородного возбуждения он ощутил и некоторый стыд. Прибегнув к избитым фразам, в которые он старался вложить горячие чувства, Ни Учэн попытался объяснить ей, что он стремится к подлинной любви, что его жизнь должна быть современной, то есть культурной и счастливой. Он популярно ей разъяснил, что Китай отстал на двести лет, а потому их прошлая жизнь, включая и брак, лишена всяких человеческих черт, она примитивная и варварская, более того — «она пошлая, она грязная». Ни Учэн любил эти слова, которые никогда не употребляли в разговоре жители их родных мест и которые вызывали у жены какое-то неприятное чувство. «Вот ты и есть пошляк!» — бросила Цзинъи, но Учэн, увлекшись своей речью, пропустил это замечание мимо ушей или, возможно, сразу не понял его смысла. Он продолжал говорить, что так жить дальше нельзя, иначе все превратятся в животных, в скотов. Объясняя это жене, он мерил комнату широкими шагами и размахивал руками, его голос то и дело менял тембр и высоту. Ни Учэн походил сейчас на актера, который выступает перед публикой, или на проповедника. Он сказал, что всегда будет ей благодарен за то, что она родила ему ребенка. И тут же подчеркнул свою уверенность, что новое поколение, несомненно, будет жить в современном и цивилизованном мире, ибо он, Ни Учэн, по своей природе оптимист и верит в будущее. Что же касается их двоих — его голос при этом дрогнул, вот-вот заплачет, — то между ними никогда не было настоящей любви и полностью отсутствовала культура взаимоотношений. Но забудем прошлое — пусть оно исчезнет без следа. Море страданий беспредельно, но брег ты найдешь, если сумеешь вовремя осмотреться. Прошлое умрет, как вчерашний день. Будущему суждено длиться, как дню, который только что зародился. Нам с тобой всего двадцать с небольшим, и мы лишь делаем первые шаги в новой жизни. Я побывал за границей, я магистр наук, через несколько лет я стану профессором, ректором университета. За границей я научился плаванью, танцам, овладел искусством верховой езды, научился пить кофе. Поэтому сейчас я способен полюбить лишь современную женщину, только такая женщина может быть объектом моих устремлений, мечтаний и грез. Что до тебя, то ты, конечно, слишком далека от этого идеала. Впрочем, это совсем неважно, дорогая жена, мать моей Пин-эр. Все в руках человеческих, то есть свою судьбу сам человек определяет. Одно европейское изречение гласит: «Бог помогает тому, кто сам себе помогает!» И еще говорят: «Жизнь похожа на фортепьяно, из которого человек извлекает такие звуки, какие он хочет…» Взять, к примеру, меня, человек я в общем хороший, большой гуманист, никому не причиняю зла, тем более тебе, потому что ты мать моего ребенка. Я прожил уже порядочно, и за все это время пальцем не тронул даже курицы. Если я раздавлю муравья, я сниму перед ним шляпу, ибо знаю, что он мне ничем не мешал. Я знаю, что твои ноги исковерканы бинтованием, но я терплю… Однако я хочу, чтобы ты училась — для меня это очень важно. Не уверен, что ты станешь магистром наук, но хотя бы научись правильно произносить слова «мисс» и «мистер». И еще ты должна ходить выпрямившись, грудью вперед — ведь это так красиво, это впечатляет! Есл