Годы реакции (1907–1910). Царизм победил. ‹…›
Победивший царизм вынужден ускоренно разрушать остатки добуржуазного, патриархального быта в России. ‹…›
Революционные партии должны доучиваться. Они учились наступать. Теперь приходится понять, что эту науку необходимо дополнить наукой, как правильнее отступать. Приходится понять, – и революционный класс на собственном горьком опыте учится понимать, – что нельзя победить, не научившись правильному наступлению и правильному отступлению. Из всех разбитых оппозиционных и революционных партий большевики отступили в наибольшем порядке, с наименьшим ущербом для их «армии», с наибольшим сохранением ядра ее, с наименьшими (по глубине и неизлечимости) расколами, с наименьшей деморализацией, с наибольшей способностью возобновить работу наиболее широко, правильно и энергично. И достигли этого большевики только потому, что беспощадно разоблачили и выгнали вон революционеров фразы… ‹…›
Годы подъема (1910–1914). ‹…› Преодолевая неслыханные трудности, большевики оттеснили меньшевиков, роль которых, как буржуазных агентов в рабочем движении, превосходно была понята всей буржуазией после 1905 года и которых поэтому на тысячи ладов поддерживала против большевиков вся буржуазия. Но большевикам никогда не удалось бы достичь этого, если бы они не провели правильной тактики соединения нелегальной работы с обязательным использованием «легальных возможностей». В реакционнейшей Думе большевики завоевали себе всю рабочую курию.
У нас сейчас тоже время реакции. Когда решался вопрос о Трудовом кодексе, хорошо, что в парламенте оказались четыре человека, которые отстаивали вариант кодекса, разработанный Фондом Рабочей академии.
В наши дни действительно революционная партия не может участвовать в выборах. И не потому, что это не нужно, а потому что если она при малой численности будет ориентирована на выборы, то ни на какую иную работу у нее не останется сил и возможностей. А когда партия становится большой и сильной, она известную часть своих сил может выделить на то, чтобы и в парламенте отстаивать свои позиции, пользуясь разнообразными возможностями агитации. Поэтому отказываться от парламентаризма не надо.
Первая всемирная империалистская война (1914–1917). Легальный парламентаризм, при условиях крайней реакционности «парламента», служит полезнейшую службу партии революционного пролетариата, большевикам. Большевики-депутаты идут в Сибирь. В эмигрантской прессе все оттенки взглядов социал-империализма, социал-шовинизма, социал-патриотизма, непоследовательного и последовательного интернационализма, пацифизма и революционного отрицания пацифистских иллюзий находят у нас свое полное выражение. Ученые дураки и старые бабы II Интернационала, которые пренебрежительно и высокомерно морщили нос по поводу обилия «фракций» в русском социализме и ожесточенности борьбы между ними, не сумели, когда война отняла хваленую «легальность» во всех передовых странах, организовать даже приблизительно такого свободного (нелегального) обмена взглядов и такой свободной (нелегальной) выработки правильных взглядов, какие организовали русские революционеры в Швейцарии и в ряде других стран. ‹…›
Вторая революция в России (с февраля по октябрь 1917 г.). ‹…›
Меньшевики и «социалисты-революционеры» в несколько недель великолепно усвоили себе все приемы и манеры, доводы и софизмы европейских героев II Интернационала, министериалистов и прочей оппортунистической швали.
Посмотрите, как прекрасно сегодня устроились в парламенте люди, которые раньше были членами КПСС и называли себя коммунистами. Они теперь плетутся в хвосте буржуазной политики.
Опыт доказал, что в некоторых весьма существенных вопросах пролетарской революции всем странам неизбежно предстоит проделать то, что проделала Россия.
Свою победоносную борьбу против парламентарной (фактически) буржуазной республики и против меньшевиков большевики начали очень осторожно и подготовляли вовсе не просто – вопреки тем взглядам, которые нередко встречаются теперь в Европе и Америке. Мы не призывали в начале указанного периода к свержению правительства, а разъясняли невозможность его свержения без предварительных изменений в составе и настроении Советов.
Опыт Советов до сих пор не усвоен. Советы – это ведь не просто какой-то орган, присвоивший себе такое название. Если так рассуждать, то можно договориться до того, что у нас сегодня вообще «страна Советов». Совет Федерации, Госсовет, Совет безопасности. Кругом Советы! Советов много, а дела мало. Если же мы немножко заглянем в историю, то узнаем, что Советы были созданы из представителей забастовочных комитетов. Основной избирательной единицей и основной ячейкой государства тогда являлся не территориальный округ, а производственная единица – завод, фабрика. На заводе люди кого-то выбрали – и они же его при необходимости отозвали.
Партия выросла и закалилась:
Во-первых и главным образом в борьбе против оппортунизма, который в 1914 году окончательно перерос в социал-шовинизм, окончательно перешел на сторону буржуазии против пролетариата.
Очень актуально! В свое время Ленин утверждал:
Оппортунист не предает своей партии, не изменяет ей, не отходит от нее. Он искренне и усердно продолжает служить ей. Но его типичная и характерная черта податливость настроению минуты, неспособность противостоять моде, политическая близорукость и бесхарактерность. Оппортунизм есть принесение длительных и существенных интересов партии в жертву ее минутным, преходящим, второстепенным интересам.
Это самое главное!
Иное приходится сказать о другом враге большевизма внутри рабочего движения. За границей еще слишком недостаточно знают, что большевизм вырос, сложился и закалился в долголетней борьбе против мелкобуржуазной революционности, которая смахивает на анархизм или кое-что от него заимствует, которая отступает в чем бы то ни было существенном от условий и потребностей выдержанной пролетарской классовой борьбы. ‹…›…мелкий собственник, мелкий хозяйчик (социальный тип, во многих европейских странах имеющий очень широкое, массовое представительство), испытывая при капитализме постоянно угнетение и очень часто невероятно резкое и быстрое ухудшение жизни и разорение, легко переходит к крайней революционности, но не способен проявить выдержки, организованности, дисциплины, стойкости.
Вот пример из истории. Начали в деревне создавать коммуны. Вроде дело хорошее. Но люди, которые буквально вчера были мелкими буржуа, не могли сразу перейти к коммуне. Поэтому начинание не прижилось. Крепким стал колхоз, где были обобществлены основные средства производства. Это прочная система, она позволила сделать деревню социалистической. Возможно, «колхоз» звучит не так красиво, как «коммуна», но он оказался формой общественной собственности, формой коммунизма.
Анархизм нередко являлся своего рода наказанием за оппортунистические грехи рабочего движения. Обе уродливости взаимно пополняли друг друга. ‹…›
Большевизм воспринял и продолжал борьбу с партией, всего более выражавшей тенденции мелкобуржуазной революционности, именно с партией «социалистов-революционеров», по трем главным пунктам. Во-первых, эта партия, отрицавшая марксизм, упорно не хотела (вернее, пожалуй, будет сказать: не могла) понять необходимость строго объективного учета классовых сил и их взаимоотношения перед всяким политическим действием. Во-вторых, эта партия видела свою особую «революционность» или «левизну» в признании ею индивидуального террора, покушений, что мы, марксисты, решительно отвергали. ‹…› В-третьих, «социалисты-революционеры» видели «левизну» в том, чтобы хихикать над небольшими сравнительно оппортунистическими грехами немецкой социал-демократии наряду с подражанием крайним оппортунистам этой же партии в вопросе, например, аграрном или в вопросе о диктатуре пролетариата.
А как красиво назывались – «социалисты-революционеры». Не то что большевики – РСДРП(б)!
В 1908 году «левые» большевики были исключены из нашей партии за упорное нежелание понять необходимость участия в реакционнейшем «парламенте».
Особенно острым этот вопрос становится во времена жесткой цензуры. Сейчас некоторые товарищи ругаются, какая у нас ужасная власть. Ну, как сказать… Например, в Конституции записано, что нет господствующей идеологии. А мы вот считаем, что скоро будет господствовать коммунистическая. Если победит рабочий класс, то он сделает господствующей пролетарскую идеологию. Точнее, не если, а когда: когда неизбежно победит!
Далее Ленин разворачивает дискуссию о компромиссах и делает вывод:
Вывод ясен: отрицать компромиссы «принципиально», отрицать всякую допустимость компромиссов вообще, каких бы то ни было, есть ребячество, которое трудно даже взять всерьез.
Только надо уточнить: компромиссы в практической политике. А в теории никаких компромиссов быть не может! Но сама теория говорит, что в практике компромиссы допустимы.
Есть компромиссы и компромиссы. Надо уметь анализировать обстановку и конкретные условия каждого компромисса или каждой разновидности компромиссов.
…чтобы через все компромиссы провести генеральную линию.
Следующая глава – «“Левый” коммунизм в Германии. Вожди – партия – класс – масса». Здесь много интересного.
Одна уже постановка вопроса: «диктатура партии или диктатура класса? диктатура (партия) вождей или диктатура (партия) масс?» – свидетельствует о самой невероятной и безысходной путанице мысли.
В свое время Зиновьев предлагал диктатуру партии (уже после смерти Ленина). А он вроде был крупной величиной, член Политбюро! Ленин утверждал, что диктатура рабочего класса