(Между прочим: читал я недавно наше, словацкое, подражание «Ожиданию Годо»[41]. Помимо того, что оно списано с оригинала, это и в наших условиях — исключительная глупость. Наши подпаски-рецензентики, столь чуткие к Литературе и Искусству, явно не видят того, что им не подходит. Да и чего же ждать от заносчивой нетерпимости?)
Человек одинок: он тотально бессилен. Современный индивидуум в самом деле более или менее бессилен: то, что мы видим — полное затмение солнца, обломки мечты, мифа, иллюзии — буржуазной мечты об индивидуальном человеке. И вот крах индивидуализма выдается за конец света. Уже ничего не ждут; а если и ждут чего, то ничто не приходит.
Говорят, изоляция человека в искусстве и искусство, изолированное от общества и человека — следствие прогрессирующей специализации. Возможно, отчасти это и так. Но искусство, великое искусство было не только механическим отражением перемен в действительности — оно поднималось над ними; вот почему оно может смотреть на нас, живое и свежее, из-за ушедших эпох. И сегодня — в особенности сегодня! — оно не должно поддаваться давлению. Если специализация в современном обществе чем дальше, тем глубже, если взаимопонимание чем дальше, тем труднее, то искусство одно призвано и избрано. Оно призвано и избрано ломать преграды; вновь и вновь открывать пути от человека к человеку, от одной изолированной группы к другой, от расы к расе; оно призвано и избрано — и какой иной инструмент есть для этого у цивилизации? — быть посредником между ненавидящими друг друга сектами, смягчать вражду, исключать недоразумения. Оно призвано оберегать целостность человека.
Возможно, я тупой мечтатель. Но не хотел бы я жить без мечты о целостности человека. Возможно, в этом содержится еще старое представление о гуманизме, представление, идущее от прошлого века; пусть так. И несомненно, эта мечта недостижима: тем лучше для искусства. Поиски, мера осуществления этой мечты и есть — для меня — мерило степени развития цивилизации и ее искусства. Не подсознание, не гипноз неопределенности, не «participation mystique» — вернее, не только. Нельзя низвести человека, разумное существо, до уровня полуавтомата-полуживотного. В человеке действительно заложено все, в том числе неисследованное и непознанное; но всякая твердолобая односторонность, жаждущая конечной истины, смахивающей на откровение, — ложь.
Неизбежно должна наступить эпоха, которая попытается восстановить разъятого человека, победить разложение. Не сомневаюсь, что это будет эпоха социализма. Не сомневаюсь в этом, хотя многое заставляет сомневаться; не сомневаюсь, ибо иного пути у цивилизации нет. Потрясение, под знаком которого мы все еще живем, которое изменило не только темпы и условия развития социализма, но и глубоко и надолго задело подсознание нашего современника — это родовые схватки. Только глупец может мечтать о прямолинейном развитии. Буржуазии понадобилось не меньше сотни лет, чтобы избавиться от детских болезней, от гильотин, массовых преступлений, предательств и реставраций. Первые капиталистические общества — например, кромвелевская Англия, — были лишь теневым наброском того, что впоследствии стало всеобщим правилом. В зародыше заключены некоторые черты будущего развития; однако — во всяком случае, когда речь идет о развитии общества, — далеко не все. Мы не можем сейчас знать все о том, каким будет облик социализма; но знаю: это зависит и от нас.
Так вот, социалистическое искусство должно бы работать на то, чтобы этот облик был создан по образу человека всестороннего, мудрого и свободного; словом, оно должно бы завоевать условия для возрождения целостного человека. Вот задача и — да! — вот служение: служение человеку, братству людей.
1965
Перевод Н. Аросевой.
НЕОБХОДИМОСТЬ КОНЦЕПЦИИ
Не случайно во многих выступлениях на двух последних пленумах по идеологическим вопросам упоминаются «Уроки»[42]. И хотя «Уроки» посвящены не только идеологии, главное в них — это вопросы идеологии. Сами по себе «Уроки» являются идеологическим фактом как один из немногих документов, с марксистских позиций анализирующий последние, скажем, десять лет. И более того, именно благодаря своему аналитическому характеру «Уроки» стали частью политической и идеологической практики.
По опыту хорошо известно, что там, где нет марксистской, революционной концепции в области идеологии и культуры, там в игру неизбежно вступает концепция буржуазная. Третьего не дано.
Естественно, что мы достигли определенных успехов в последние два-три года. Однако мы должны сейчас, не завтра, а уже сегодня задуматься о марксистской, революционной концепции, о долговременной позитивной программе в области культуры и идеологии, о программе, в которой основной упор делается на идейно-воспитательную работу. Наконец, такая позитивная программа — это единственная возможность нанести окончательное поражение правым. Такая концепция, конечно, должна исходить из основных марксистских идеалов освобождения человека. Она должна включить в себя в обобщенном виде весь прежний опыт революционного гуманизма, в первую очередь, советский. Идеалы гуманизма не должны восприниматься как нечто застывшее, окаменевшее, а как процесс, черпающий силы в действительности.
Позитивная концепция должна включать в себя и наш собственный обобщенный чехословацкий опыт, а также и национальный опыт чехов и словаков. При внимательном рассмотрении мы найдем и у нас, например в тридцатые годы, много хороших идей, актуальных и полезных и сегодня. Такая концепция предполагает также методологические изменения.
Следует придать научный характер всем процессам, как познавательно-аналитическим, так и процессу преобразования действительности. Без методологических изменений позитивная концепция легко превратится в пустой звук. Мы знаем, как слепа практика, лишенная теории. Но и теория без практики иссыхает и застывает пустой фразой. Поэтому новая концепция должна постоянно питаться из источников общественной активности, из источников не субъективных, а научно определенных.
Я знаю, что советовать легче, чем хлебы печь. Но я хочу снова повторить, что время не ждет и надо с чего-то начать. Хотя бы с необходимых размышлений. Потому что работать без позитивной концепции — значит, работать без перспективы.
Культура, в частности искусство и литература, развивается по тем же законам, что и идеология в целом. Мы пришли к исходному пункту, к началу настоящей работы. В сфере культуры понятие настоящей работы тоже совладает с понятием работы, ведущейся в соответствии с определенной концепцией.
Политическая работа в области культуры обладает своей спецификой. Она всегда скорее индивидуальная, чем коллективная, скорее конкретная, чем абстрактная. Конечно, хорошо и с политической точки зрения важно, когда творческие союзы проводят свой анализ существующей ситуации, когда они определяют свои позитивные политические цели. Но еще важнее, чтобы сознание конкретных художников неразрывно слилось с социалистический действительностью, с ее истинными идеалами и характерными для нашего времени трудностями.
Хорошо, что возобновился разговор об основных эстетических категориях. Но будет гораздо лучше, если возникнет конкретное художественное произведение, над которым мы сможем облегченно вздохнуть: «Ах, как хорошо, что оно есть». В этом случае концепция присутствует не в организационных структурах, а в образе мышления, в постоянно ведущейся борьбе за сознание художника. Собственно, главное заключается в том, чтобы мы уважали свой собственный опыт, чтобы все, что мы пережили, более того, перестрадали и наконец, наверное, осмыслили, стало для нас уроком на будущее.
1972
Перевод А. Лешковой.
ПОКОЛЕНИЕ — ПИСАТЕЛЬ — СОВРЕМЕННОСТЬ
Можно сказать, что Ваши первые литературные произведения — «Смерть ходит по горам», «Вчера и завтра» — обусловлены историческим событием большого масштаба: Словацким национальным восстанием. Отсюда Вы черпали сюжеты не только для упомянутых романов, но и для самого обширного Вашего произведения — для трилогии «Поколение». Иначе говоря, Восстание было источником, плодотворно питающим Ваше творчество. Первый вопрос будет, скорее, пожеланием: давайте возвратимся назад, ко временам Восстания, и к моменту создания романов о Восстании; какое (с сегодняшней точки зрения) это было время, какова была его атмосфера, какие тогда были люди, какая литература, какое поколение?
Я надеюсь, что вы не будете против, если ответы на поставленные передо мной вопросы не будут касаться лично меня, если они в большей степени будут направлены на общее, на историю общенациональной литературы за последние двадцать пять лет, чем на подробности моей собственной работы. Что касается моей работы, то о ней сказано и написано, пожалуй, даже слишком много. Свое мнение высказывали и умные люди и не очень; теперь свое мнение выскажет время. Что я могу к этому добавить? Кроме того, я всегда считал свое, творчество частью общего процесса и, если я не ошибаюсь, то долгие годы я был весьма симптоматичной частицей в этом всеобщем движении и кипении. Поэтому я не могу говорить о себе иначе, чем в общем контексте, и если говорить о моих личных склонностях, то я предпочитаю говорить об общих взаимосвязях, а не о себе.
Ad vocem[43] Восстания, его времени и атмосферы, его людей и литературы, то я буду говорить о нем не в связи с самим собой, а в связи с нами. Вы спрашиваете об атмосфере: если бы ее можно было возродить, если бы мне удалось еще раз почувствовать свежее дыхание революции! Эфир хранят в пузырьках, атмосфера же неудержима. Она сохраняется лишь на донышке впечатлений, как запах и звук, как жест или возглас; воссоздать ее может только гений художника. Может быть, в первую очередь на это способна музыка? А может быть, лирика? Лирика, которая возникла непосредственно во время Восстания и сразу после него, мне — да простят меня лирики, здравствующие и умершие, — ничего не говорит, не вызывает в моей душе короткого замыкания, контакта. Потому что ни лирика, ни литература не были подготовлены к революции; литература, всегда готовая к бунту, никогда не бывает подготовленной к революции. Даже та литература, которая объективно подготавливает революцию, отстает или воспринимается как отставшая от революции. В этом нет противоречия, это победа действительности над словом, победа действия над мыслью о нем; единственная лира революции — это действие, поступок. Inter arma Musae silent — «когда говорят пушки, музы молчат» — но в последнюю очередь из-за коренного изменения системы жизненных ценностей.