Представления буржуазии, которую столь совершенно воплощал Бенеш и лондонское эмиграционное правительство, были безнадежно устаревшими, как и оно само. В крайних случаях допускалась лишь неизбежная реставрация фасада, но сущность, то есть правительство буржуазии, должна была оставаться прежней, и, насколько это возможно, в еще более строгом виде, чем во времена первой республики.
Они не предполагали возможности вооруженного антифашистского восстания. И, видя пример Югославии, понимали, что любое вооруженное выступление против фашизма несет в себе возможность революционных перемен. Республика, по их мнению, должна быть обновлена путем какого-либо переворота. Таким представлялось обновление Чехословакии группе Шробара в 1943 году: «После ощутимого поражения немецких армий на востоке и после приближающегося отступления начнутся восстания в государствах центральной Европы. Эти потрясения не пощадят и Словакию. Накопившийся гнев и ненависть будут искать выход. Дело дойдет до сведения личных счетов с виновными и, возможно, до убийств и мятежей. Для того, чтобы этот невероятный хаос не распространился по всей стране и не возникла угроза жизненной безопасности и имуществу, государственному и частному, будет необходимо сразу же после падения бывшей государственной власти создать в Словакии новый государственный аппарат».
И отклики из Лондона: «Мы считаем, что в первый же день переворота правительством должен быть назначен краевой президент и краевой главнокомандующий…»
Эти планы буржуазии необходимо как следует запомнить. Нужно хорошо представлять себе, как она хотела вновь захватить жертву без риска и погони, как вновь желала господствовать, жестоко и безгранично, как в колониях. Они действительно ничего не забыли и ничему не научились. В документах, связанных с Бенешом, лондонским эмиграционным правительством и, разумеется, с его информационными группами внутри страны, практически ничего не говорится о борьбе, о схватках, речь всегда идет только о власти. Парадесантная бригада? Хорошо. Только она должна быть начинена лондонскими офицерами и должна оккупировать Западную Украину. Во главе ее должен быть губернатор или управляющий, или, как его там официально называют, «личный уполномоченный» лондонского правительства, а рядом с ним — опытный военачальник оттуда же. И действительно, после того как Советская армия освободила Западную Украину, на место действия прибыл правительственный уполномоченный Немец и главнокомандующий генерал Хасал, а также лондонские офицеры службы информации. Не хватало только одного — народа, над которым они хотели господствовать. Переворот не был осуществлен.
Не произошло и бенешовско-шробаровского переворота в Словакии. Нам пришлось обойтись без таких нововведений, как запланированный Краевой национальный комитет, краевой президент и краевой главнокомандующий. Словацкий народ, ведомый коммунистами, восстал, чтобы бороться против фашизма, чтобы сражаться за новую жизнь, за новую Чехословацкую республику. С самого начала вооруженного выступления Клемент Готвальд так охарактеризовал его в письме к Молотову: «Вооруженная борьба словацкого народа по своему характеру очень похожа на борьбу в Югославии…» Она спутала первоначальные планы Бенеша и его приспешников, внесла новые черты в отношения двух братских народов и, более того, во многом предвосхитила социально-экономическое и политическое развитие новой Чехословацкой республики. Такое восстание не предполагалось. «Оказалось, что все произошло не так, как об этом мечтали Бенеш и Ингр», — заявил один из руководителей Восстания, человек, преданный своим прежним идеалам и создающий идеалы новые, коммунист Г. Гусак. Поэт Лацо Новомеский, на первый взгляд, мягкий, но в сущности непоколебимый в своих убеждениях, так вспоминает о своей лондонской миссии: «Наибольшее замешательство, почти панику вызвало Словацкое национальное восстание в кругах чехословацкой эмиграции в Лондоне… Плохо было то, что эти элементы воспринимали и авторитетно распространяли самые различные измышления о политической сущности Восстания. Домыслы, фантастические и несуразные, степень идиотизма которых невозможно измерить, были разрушены Восстанием, которое лишило распространителей этих идей всяких надежд на обновление республики и осуществление их ничтожных планов».
А ведь какой прекрасный план переворота был разработан! И вдруг случилось что-то непонятное — народное вооруженное движение во главе с коммунистами! Какая плохая игра! Но еще хуже было то, что при этой плохой игре нужно было делать хорошую мину; факт народного восстания нельзя было замолчать, поэтому нужно было его хотя бы присвоить. И Бенеш не мешкал. Уже второго сентября 1944 года лондонское министерство обороны передает генералу Пику сообщение президента: «Мы находимся в постоянном и систематическом контакте с политическим и военным руководством Словакии вот уже в течение ряда месяцев. Словацкое военное командование и министерство национальной обороны в Лондоне подробно и основательно подготовили военные действия в Словакии». Все отклики, сообщения и информации лондонской буржуазной эмиграции имеют подобный характер, они скрывают факт народного восстания, представляют миру революционную борьбу как буржуазный военный переворот. Все те, кто был хорошо знаком с положением в Словакии того времени — а Бенеш хвастался, что знает, как говорится, словацкую кухню — все друзья и даже враги понимали, о чем идет речь. Генерал СС Бергер, в первые же дни возглавивший операцию против Восстания, сообщает Гиммлеру: «Война, которую мы здесь ведем, это война политическая, война революционная!»
Генерал СС понял самую суть — эта война была особенная, война против народа, против революции. Бенеш тупо не хотел, да и собственно говоря, не мог признать за фактом Восстания его революционной сущности. Признай это Бенеш, он сразу обнаружил бы свое лицо: король оказался бы голым, и все бы это увидели. Поэтому он сосредоточил свои силы на том, чтобы обмануть мир, плести интриги, бороться за власть в разгар беспощадной схватки с фашизмом, чтобы ценой человеческой крови заполучить иллюзорную дипломатическую победу, чтобы, как говорится, наводить тень на белый день, чтобы тормозить дело там, где требовалось быстрое и безотлагательное решение. Преемственность — это он и буржуазное правительство. Зачем революционная война? Зачем совет? «Истинная Словакия присоединилась к нам еще в 1939 году, чтобы в духе традиций 1918 года содействовать нам при обновлении и освобождении республики», — заявил он в своем известном выступлении 8 сентября. У этой бенешовской «истинной Словакии» был лишь один недостаток: ее не существовало на самом деле. Шробар, неудавшийся краевой президент, не выдержал отчаянной схватки с действительностью и подчинился Словацкому национальному совету; от национал-социалистов и след простыл, правые социал-демократы утратили свое значение и вышли из политической борьбы. Таким образом, «истинная Словакия» Эдуарда Бенеша была сведена к нескольким офицерам-информаторам Ингра, работавшим на шаткое военное командование.
Настоящая Словакия вела всенародную войну не на жизнь, а на смерть, войну не только против фашизма, но и за новый образ жизни своего народа в новой Чехословакии. Какая космическая дистанция разделяла бенешовскую «истинную Словакию» и Словакию реальную! Как слепо настаивала бенешовская буржуазия на своей исторической ошибке или лжи!
Но ее дни были уже сочтены: Словацкое Национальное Восстание начало новый отсчет времени.
Г. Гусак в «Свидетельстве о Словацком национальном восстании» пишет: «В рамках антифашистского чехословацкого лагеря со всей остротой и силой проявилось внутреннее противоречие между силами буржуазии, представленными главным образом лондонским правительством, и силами трудящихся страны, представленными Коммунистической партией Словакии и Словацким национальным советом».
И это не просто слова непосредственного участника событий, но и свидетельство точного и строгого историка. Эта «острота и сила» были остротой и силой классовой борьбы, остротой и силой революционной схватки. В эту борьбу Коммунистическая партия Словакии и ее союзники бросили все новое: Словацкий политический орган — Словацкий национальный совет, народную власть, представленную национальными комитетами, объединенную партию рабочего класса, единые профсоюзы, революционную молодежь. И куда склонялась эта сила, туда поворачивался наш мир. Все, что зародилось в подполье и в вооруженной борьбе, вырастало как из организации, так и по спонтанной воле народа. Все это живет с нами и сегодня: это не заветы, это — непрерывная нить жизни.
Революции нужна вооруженная власть; без нее всякая революция — это лишь демагогия и авантюризм. У руководителей антифашистского сопротивления в этом смысле было две возможности: либо вооружить народ, либо склонить на свою сторону армию. Особенность словацкой революции, — по крайней мере в тот период и в тех европейских условиях, — заключалась в том, что удалось и то и другое. Партизаны, вооруженная власть народа бок о бок сражались с солдатами словацкой армии.
Это связано с особым положением словацкой армии в фашистской коалиции, с особой психологией словацкого солдата. Если говорить несколько упрощенно, словацкий солдат был неспособен воевать против Советской России. После битвы под Липовцами он уже не мог быть частью фашистского механизма: это был бунтовщик и дезертир. Солдаты перебегали на советскую сторону поодиночке и группами, на лошадях, мотоциклах, на танках, поддерживали связь с местным населением на оккупированных территориях и с партизанами, убегали оттуда, где нужно было стоять, останавливались там, где нужно было идти вперед. Сын словачки понимал, что такое справедливость, был чуток к страданиям. Это были всего-навсего крестьяне и рабочие в военной форме.
По историческим, географическим, политическим и другим, не всегда поддающимся определению причинам словацкий народ чувствовал инстинктивную тягу к Советскому Союзу. Младоаграрий Радакович с огорчением сообщает Бенешу: