Избранное
ГОЛОС «НЕМОГО ПОКОЛЕНИЯ»
Недолгие годы (может быть, даже правильнее сказать — месяцы) творчества Вольфганга Борхерта пришлись на один из самых тяжелых периодов в истории немецкого народа. Фашизм и развязанная им преступная война принесли Германии в конечном счете неисчислимые бедствия, повергли ее в состояние нищеты — не только материальной, но и духовной. Вакуум, образовавшийся в мире идей, заполнялся очень медленно, старое было разрушено, новое лишь едва начиналось. Особенно заметно это сказывалось на состоянии литературной жизни в западных зонах оккупации. Нацистская литература с ее человеконенавистническими идеями позорно обанкротилась, ее скандально известным представителям пришлось затаиться и на какое-то время отказаться от всех видов гласной деятельности. Антифашистские писатели-эмигранты если и возвращались на родину, то почти исключительно в Восточную зону — на Западе их встречали весьма неприветливо и очень неохотно издавали. Новая же западногерманская литература, литература поколения, принесшего с собой опыт лично им пережитого в годы фашизма и войны, еще не сложилась. Вольфганг Борхерт был ее первым, одиноким провозвестником.
Когда утром 20 ноября 1947 года в базельском госпитале святой Клары двадцатишестилетний пациент из Гамбурга навсегда закрыл глаза, о «группе 47» еще никто не знал, широкая общественная дискуссия о так называемой «литературе развалин», «литературе лесосеки», о «поколении вернувшихся» (как позднее называли писателей, следовавших по стопам Борхерта) еще не развернулась. И хотя творческое наследие Борхерта и своей значительной части было издано лишь после его смерти и все оно уместилось целиком в двух небольших томиках, именно этому безвременно умершему писателю суждено было стать пионером и основоположником литературного направления, доминировавшего в ФРГ в конце 40-х и в 50-е годы. Для представителей этого направления — Генриха Бёлля, Альфреда Андерша, Пауля Шаллюка, Ганса Вернера Рихтера, Вольфдитриха Шнурре и др. — имя Борхерта, его творчество и его исполненная символического смысла судьба имели в последующие годы программное значение.
Вольфганг Борхерт родился в Гамбурге 20 мая 1921 года. Отец его был школьным учителем, мать публиковала рассказы в местной печати. В годы фашизма семья Борхерт считалась политически неблагонадежной, и юному Вольфгангу пришлось очень рано свести знакомство с гестапо. В восемнадцать лет он был впервые арестован. Правда, неосновательность обвинений в тот раз быстро выяснилась, и он был сразу освобожден, но за ним устанавливается слежка, письма его перлюстрируются, и в дальнейшем ему еще предстоят гораздо более зловещие встречи с органами гитлеровского террора.
Уже в отроческие годы в Борхерте пробудилось творческое призвание. Он пишет стихи, и с 1938 года они начинают появляться в гамбургских газетах. Он берет уроки актерского искусства и мечтает о сценической деятельности. Но фашистская солдатчина растоптала его надежды. Три месяца в труппе театра в Люнебурге («счастливейшее время моей жизни», — вспоминал Борхерт впоследствии), затем призывная повестка из вермахта, казарменная муштра в течение нескольких месяцев, и в декабре 1941 года Борхерт — на Восточном фронте, под Москвой. Вскоре он попадает в лазарет с пулевым ранением в руку и одновременно заболевает желтухой (первым симптомом той до конца не диагностированной болезни печени, которая через шесть лет свела его в могилу).
В мае 1942 года Борхерт арестован в лазарете и переведен в следственную тюрьму. Ему предъявлено обвинение в том, что он сам нанес себе увечье. В этом случае статья предусматривала лишь одно наказание — смертную казнь. Сто дней он проводит в одиночке в ожидании расстрела. Затем — оправданный судом по обвинению в членовредительстве — он сразу же снова привлекается за враждебные рейху и нацистской партии высказывания. Прокурор располагал целой коллекцией вскрытых писем. В них, позабыв об осторожности, Борхерт проклинал «коричневую военщину», «эсэсовских свиней» — весь гитлеровский режим в целом. Военный суд приговаривает его к четырем месяцам тюрьмы с последующим «искуплением вины» на фронте.
В декабре 1942 года Борхерт снова в России, на передовой, а через месяц с тяжелыми обморожениями, сыпным тифом и повторными приступами желтухи его опять отправляют в тыл. Начинаются мучительные странствия по госпиталям. В конце 1943 года врачи признают Борхерта негодным к строевой службе, и уже принято решение о зачислении его актером во фронтовой гастрольный театр. В это время на него поступает очередной донос: сообщается, что в ходе импровизированного эстрадного представления в казарме Борхерт пародировал Геббельса и рассказывал анекдоты с целью «подрыва боевого духа вермахта». Опять длительное следствие, затем суд и новый приговор: девять месяцев тюрьмы. И снова фронт, где рядовой Борхерт кровью должен смыть свою вину…
В апреле 1945 года Борхерт под Франкфуртом-на-Майне попадает в плен к французам. Ему удается бежать. Он проделывает длинный путь пешком среди дымящихся руин немецких городов и сел и 10 мая возвращается в отчий дом — больной, изнуренный частыми приступами лихорадки и ставшей к тому времени неизлечимой болезнью печени. Фашизм и война убили этого юношу, хотя его физическая агония продолжалась еще два с половиной года.
Вернувшись в Гамбург, Борхерт пытается снова связать нить своей жизни в том месте, где она была оборвана призывом в вермахт. Все его мысли обращены к театру: он выступает в кабаре, организует вместе со своими друзьями небольшой театр «Комедия», начинает ассистировать режиссеру в постановке «Натана Мудрого» Лессинга. Он полон надежд и планов. Однако в конце 1945 года болезнь уже окончательно приковывает Борхерта к постели. С мечтой о театре приходится расстаться. Но у него еще остаются перо и бумага…
В течение неполных двух лет Борхерт писал наперегонки со смертью. Писал как одержимый, с фанатической страстью, превозмогая голод (жестокого спутника первых послевоенных лет), холод нетопленых комнат, мучительную болезнь. Он писал, как бы выполняя обет, данный миллионам погибших ровесников, миллионам калек и одиноких, бездомных бродяг, вернувшихся к остывшим очагам, разрушенным домам, могилам близких людей.
Правда, стихи Борхерт писал уже давно, с середины 30-х годов. Стихи эти были не столько выражением переживаний поэта, сколько зеркалом сменяющихся литературных впечатлений, и часто носили подражательный характер. Сначала в них сказывались влияния Гёльдерлина и Рильке. Затем наступает пора увлечения экспрессионистами, с полузапретной в годы фашизма поэзией которых Борхерт познакомился в 1940 году в бытность свою учеником в книготорговой фирме Бошен. В его стихах слышны интонации Тракля, Гейма, Штадлера, но он пишет также и стихи эстрадно-кабаретистского толка в духе Моргенштерна и Рингельнаца. Позднее Борхерт отобрал четырнадцать стихотворений и выпустил их отдельной книжечкой под названием «Фонарь, ночь и звезды» (1946), но к этому времени к созданиям своей поэтической музы он уже относился критически, равно как и к пьесам, которые писал на рубеже 30—40-х годов, и настолько не придавал им значения, что рукописи большинства из них даже не сохранил.
Но однажды — этот день поддается точной датировке — сразу и как бы неожиданно родился тот писатель Борхерт, который затем навсегда вошел в историю немецкой литературы. 24 января 1946 года на больничной койке в больнице святой Елизаветы Борхерт пишет рассказ «Одуванчик», первый из тех пятидесяти семи небольших рассказов и эссе, которые вместе с пьесой «На улице перед дверью» принесли ему славу. Рассказы печатаются в газетах и журналах. В апреле 1947 года появляется первый сборник рассказов, второй — «В этот вторник» — выходит уже после смерти автора, в конце ноября 1947 года.
Рассказы вызывают к себе большой интерес, но особое, почти шоковое воздействие на общественное сознание в послевоенной Германии производит пьеса «На улице перед дверью». Борхерт написал эту пьесу в течение восьми дней в январе 1947 года, 13 февраля состоялась ее радиопремьера. Правда, автор не услышал этой передачи: в его квартале в это время был выключен электрический ток. Но многие — сотни тысяч, а может быть, и миллионы, — услышали. Резонанс радиопостановки был колоссален, множество молодых людей увидели в герое пьесы и в ее авторе отражение собственной судьбы и собственных проблем. На Борхерта обрушилась лавина писем, откликов, посещений — о нем говорили и писали по всей стране.
До театральной премьеры Борхерт не дожил. Болезнь его стремительно прогрессировала. Друзьям удалось исхлопотать для него разрешение на выезд для лечения в Швейцарию. 22 сентября 1947 года он покидает Гамбург. В Базеле его помещают в госпиталь святой Клары, пытаются облегчить его страдания, но врачи признают его положение безнадежным. 20 ноября наступает окончательная развязка, а на следующий день в Гамбургском Камерном театре с огромным успехом прошла премьера «На улице перед дверью». За ней последовали постановки почти во всех театрах Западной и Восточной Германии, переводы на иностранные языки, спектакли в Цюрихе, Осло, Нью-Йорке, Париже, Токио, Лондоне, Белграде. Мировая посмертная слава…
Драма «На улице перед дверью» имеет подзаголовок: «Пьеса, которую никакой театр не захочет ставить, никакая публика — смотреть». Борхерт чувствовал себя аутсайдером, и в его уверенности, что его творчество идет вразрез с преобладавшими в Западной Германии общественными настроениями, была своя горькая правда. Бывшие нацисты не хотели видеть на сцене развенчание своих идеалов; развращенные фашизмом обыватели, оберегая свой душевный комфорт, избегали всего, что могло потревожить их убаюканную совесть; многие молодые люди, чьи лучшие годы поглотила война, жадно и неразборчиво наверстывали упущенное и не желали вспоминать о кошмарах недавнего прошлого.