Б е к м а н. Да-да, всего хорошего, фрау Хлам. Ты слышал, Другой? Последнее слово старой сердобольной женщины над гробом молодого человека? Ты слышал?
Д р у г о й. Проснись, Бекман!
Б е к м а н. Ты так тихо говоришь. И так далеко от меня отошел.
Д р у г о й. Ты видишь смертный сон, Бекман. Проснись! Живи! Не носись так с собою! Каждый день умирают люди. Неужто же вечности исходить надгробным плачем? Живи! Ешь свой хлеб с маргарином, живи! У жизни тысяча шансов. Хватай и ты! Очнись, Бекман!
Б е к м а н. Да, я очнусь. Потому что идет моя жена. Моя жена добрая. Нет, за нею идет ее дружок. Но прежде-то она была добрая. Ах, зачем я три года проторчал в Сибири! Она три года меня ждала, это я знаю, она всегда была так добра ко мне. Виноват во всем я. Она ведь была добрая. А может, она добрая и сейчас?
Д р у г о й. Испытай ее! Живи!
Б е к м а н. Постой! Не пугайся, это я. Посмотри же на меня! Это я, твой муж, Бекман. Слушай, жена, я лишил себя жизни! Не надо было тебе это затевать, это… с другим. У меня ведь была только ты! Да ты меня не слушаешь! Я знаю, тебе слишком долго пришлось ждать. Но не расстраивайся, мне теперь хорошо. Я мертв. Не хотел больше жить без тебя! Слушай! Да взгляни же на меня! (Жена, обнявшись со своим дружком, медленно проходит мимо, не слыша Бекмана.) Погоди, ты ведь была моей женой! Взгляни же на меня, ведь это ты меня убила, значит, ты можешь еще разок взглянуть на меня! Слушай, нет, ты меня совсем не слышишь! Ты же меня убила, ты, а теперь спокойно проходишь мимо? Почему ты не слушаешь, что я говорю? (Жена со своим дружком уже прошли мимо.) Она меня не слышала. Она меня больше не узнает. Разве я так давно мертв? Она меня забыла, а я только день как мертв. Вот она, доброта, вот она, людская доброта! А ты? Говорящий д а, ты, кричащий у р а, ты, отвечающий на вопросы? Ты молчишь? Где ты? Почему ты так далеко от меня отошел? Прикажешь мне дальше жить? Для этого я вернулся из Сибири? Это ведь ты, ты велишь мне жить дальше! Все двери на улице закрыты. Все фонари погасли, все. И только потому, что ты упал, ты продвигаешься вперед. Прикажешь мне и дальше падать? может, ты припас для меня еще один фонарь в темноте? Отвечай же, ты ведь всегда все знаешь!!
Д р у г о й. Вот идет девушка, которая вытащила тебя из Эльбы, которая согрела тебя. Девушка, которая хотела, ты слышишь, Бекман, поцеловать твой дурацкий лоб. Она не пройдет мимо твоей смерти. Она повсюду тебя искала.
Б е к м а н. Нет, не искала она меня! Ни один человек не искал меня!.. Не поверю я в это больше! Ни один человек меня не ищет!
Д р у г о й. Девушка повсюду тебя искала!
Б е к м а н. Говорящий да, ты терзаешь меня! Уходи!
Д е в у ш к а (не видя его). Рыбина! Рыба! Где ты? Где ты, несчастная, холодная рыбина?
Б е к м а н. Я? Я мертв.
Д е в у ш к а. Ты мертв? А я-то по всему свету тебя ищу!
Б е к м а н. Зачем ты меня ищешь?
Д е в у ш к а. Зачем? Затем, что я тебя люблю, бедный призрак! Теперь ты мертв? А мне так хотелось тебя поцеловать, рыбина!
Б е к м а н. Что ж, нам вставать из мертвых и дальше идти, потому что девушки нас зовут? Девушки?
Д е в у ш к а. Да, рыбина.
Б е к м а н. А что, если бы я не был мертв?
Д е в у ш к а. О, тогда бы мы вместе пошли ко мне домой. Вернись к жизни, холодная рыбешка! Для меня! Со мной! Пойдем, мы с тобой вместе будем живыми.
Б е к м а н. Мне жить? Ты вправду меня искала?
Д е в у ш к а. Конечно. Тебя! И только тебя! Все время тебя одного. Ах, почему ты мертв, бедный серый призрак? Неужели ты не хочешь быть живым со мной?
Б е к м а н. Да, да, да. Я иду с тобой. Я хочу быть живым с тобой.
Д е в у ш к а. О, моя рыбина!
Б е к м а н. Я встаю. Ты фонарь, что горит для меня. Для меня одного. И мы вместе будем живыми. И мы пойдем, тесно прижавшись друг к другу, по темной улице. Пойдем, мы вместе будем живыми, и мы тесно…
Д е в у ш к а. Да, я горю для тебя одного на темной улице.
Б е к м а н. Ты сказала: горишь? Но что же это? Кругом опять становится темно! Где ты?
Издалека слышится «тук-так» одноногого.
Д е в у ш к а. Слышишь? могильный червь стучит, мне надо бежать, рыбина, мне надо бежать, бедный мой холодный призрак.
Б е к м а н. Куда ты? Останься здесь! Кругом вдруг стало так темно. Фонарь, фонарик! Свети! Кто там стучит? Кто-то стучит там! Тук-так, тук-так! Кто же это стучит? Вон там. Тук-так, тук-так! Все громче! Все ближе! Тук-так, тук-так! (Кричит.) Там! (Шепчет.) Великан, одноногий великан со своими костылями. Тук-так — он движется прямо на меня! Тук-так, тук-так! (Кричит.)
О д н о н о г и й (просто и деловито). Бекман?
Б е к м а н (тихо). Я здесь.
О д н о н о г и й (просто и деловито). Бекман? Убийство совершил, Бекман. И все еще живешь.
Б е к м а н. Я не совершал убийства.
О д н о н о г и й. Неправда, Бекман. Нас каждый день убивают, и каждый день мы совершаем убийство. Каждый день проходим мимо убийства. И ты убил меня, Бекман. Уже позабыл? Я ведь три года был в Сибири, Бекман, и вчера вечером пришел домой. Но мое место было занято, ты занял его, Бекман. Тогда я ушел и бросился в Эльбу, Бекман, сразу же, вчера вечером. Куда еще мне было деваться, Бекман? Я в Эльбе, ты слышишь, мокро и холодно. Но теперь я уж привык, теперь ведь я мертвый. Скоро, однако, ты позабыл, Бекман. Убийство не положено так быстро забывать. Оно должно по пятам идти за человеком, Бекман. Я сделал глупость, слышишь ты? Мне не надо было идти домой. Дома для меня уже не было места, потому что ты был там, Бекман. Я не виню тебя, мы ведь все убиваем, ежедневно, еженощно. Но нельзя нам так скоро забывать о своих жертвах. Нельзя проходить мимо своих убийств. Да, Бекман, ты отнял у меня мое место. Место на моем диване, рядом с моей женой, моей женой, о которой я грезил три года, грезил тысячу сибирских ночей! Дома у меня был человек в моей одежде, Бекман. Она была ему велика, но он надел ее, ему было тепло и хорошо в этой одежде и рядом с моей женой. И ты, ты, Бекман, был этот человек. Ну что ж, я ретировался. В Эльбу. Холодновато было, Бекман, но я скоро привык. А сейчас я только один день мертв, ты меня убил и уже позабыл об убийстве. Так нельзя, Бекман, об убийстве нельзя забывать, это только дурные люди забывают. А ты меня не позабудешь, правда, Бекман? Ты должен обещать мне, что не позабудешь об убийстве!
Б е к м а н. Я тебя не позабуду.
О д н о н о г и й. Это хорошо, что ты так говоришь, Бекман. Можно спокойно быть мертвым, если хоть один человек о тебе думает, хоть твой убийца, хоть время от времени, по ночам, например, когда не спится! Выходит, мне спокойно можно быть мертвым… (Удаляется.)
Б е к м а н (просыпается). Тук-так, тук-так! Где я? Я что, спал? Да разве я не умер? Все еще не умер? Тук-так, тук-так через всю жизнь! Тук-так, тук-так через всю смерть! Тук-так, тук-так! Слышишь, стучит могильный червь? А мне, мне жить? Чтобы каждую ночь кто-то стоял на вахте у моей постели! Чтобы мне всю жизнь слышать: тук-так, тук-так! Нет!
Вот она, жизнь! Живет человек, человек возвращается в Германию, человек дрогнет на улице. Он хромой и голодный, человек, вернувшийся в Германию. Он возвращается домой, а его кровать занята. Дверь захлопывается, человек остался на улице.
Человек возвращается в Германию! Он находит себе девушку, но у девушки есть муж, у которого только одна нога и который все время со стоном твердит одно имя. И это имя «Бекман». Дверь захлопывается, человек остается на улице.
Человек возвращается в Германию! Он ищет людей, но какой-то полковник хохочет до колик в животе. Дверь захлопывается, и человек опять стоит на улице.
Человек возвращается в Германию! Он ищет работу, но какой-то директор труслив, и дверь захлопывается. Человек снова стоит на улице.
Человек возвращается в Германию! Он ищет своих родителей, а какой-то старухе жалко газа, и дверь захлопывается, и он стоит на улице.
Человек возвращается в Германию! И тут приходит одноногий — тук-так идет он, тук-так, и говорит: Бекман. Все время: Бекман. Дышит — Бекман; храпит — Бекман; стонет — Бекман; ругается, орет, молится — Бекман. И он идет по жизни своего убийцы — тук-так, тук-так! А убийца я. Я? Я, убитый, убитый ими и вдруг убийца! А кто защитит нас, не даст нам стать убийцами? Каждый день нас убивают, и каждый день мы совершаем убийства! Каждый день мы проходим мимо убийства! И убийце Бекману уже не под силу каждый день быть убитым, каждый день быть убийцей. И он кричит в лицо всему миру: я умираю! А потом человек, который вернулся в Германию, валяется где-то на улице и умирает. Раньше на улице валялись окурки, апельсинная кожура и клочки бумаги, теперь валяются люди, и значения это не имеет. А потом приходит дворник, немецкий дворник, в форме и с красными лампасами, посланный фирмой «Тлен и Разложение», и находит убитого убийцу Бекмана. Изголодавшегося, измерзшегося, павшего. В двадцатом столетии! В конце сороковых годов! На улице. В Германии. А люди проходят мимо смерти, невнимательные, задумчивые, напыжившиеся, брезгливые и равнодушные, равнодушные, такие равнодушные! И мертвец в своем мертвом сне чувствует, что смерть его такая же, как жизнь, бессмысленная, незначительная, серая. А ты, ты велишь мне жить! Зачем? Для кого? Для чего? Разве я лишен права на смерть? права на самоубийство? Ты хочешь, чтобы я и впредь позволял убивать себя, чтобы я и впредь убивал? А куда мне идти? На что жить? С кем? Для чего? Куда деваться нам в этом мире? Нас предали! Так страшно предали! Где ты, Другой? Ты ведь всегда был здесь!
А теперь где ты, говорящий д а? Теперь отвечай! Теперь ты мне нужен! Куда ж ты пропал? Вдруг исчез! Где ты, где ты, Другой, отнявший у меня даже право на смерть? Где старик, что зовет себя богом? Почему он молчит?
Отвечайте же!
Почему вы молчите? Почему?
Неужто никто мне не ответит?