– Что будем с домом делать, Никитич? – спросил после приветствия Генрих Альбертович.
– Что я могу сделать? Переезжать народ не хочет, а денег на ремонт нет.
– А если я найду деньги? – вдруг неожиданно спросил старый адвокат.
– Это где же ты их найдешь? Банк, что ли, ограбишь? – с сарказмом произнес Никитич.
– Для ограбления банка я слишком стар, но у меня есть идейка. Пошли ко мне, чайку попьем и поговорим.
Заинтригованный председатель ТСЖ поплелся на верхний этаж за тяжело ступающим Генрихом Альбертовичем. Лифт, как назло, не работал, поэтому поднимались долго, отдыхая на каждой площадке.
В комнате Генрих Альбертович медленно налил воды в чайник, поставил его на газовую плиту и начал рассказ:
– Никитич, пообещай мне, что то, что я тебе расскажу, останется между нами. Если кто узнает, нам обоим несдобровать. Если бы не надо было спасать дом, и это не было единственным выходом…
– О чем ты говоришь, Генрих Альбертович? Загадки какие-то!
– Пообещай мне!
– Слово офицера! Никто не узнает о нашем разговоре.
– Хорошо, тогда внимательно слушай, – начал Генрих Альбертович. – В детстве я и мои приятели любили играть в разные игры. Не то, что сегодняшние дети – сутками сидят за компьютером. Излюбленным местом для игр был чердак: там мы прятались от взрослых, мастерили разные штуки и т. п. Однажды, когда мне шел одиннадцатый год, я засиделся на чердаке допоздна – мастерил «змея», которого мы хотели запустить в ближайшие выходные. Я устал, присел на старую кушетку и задремал. Очнулся от шума и топота ног на лестнице, сидел не дыша. Через минуту на чердаке резко открылась дверь, и в проходе появился мужчина с небольшим чемоданчиком в руке. За ним явно кто-то гнался. Хорошо помню его перекошенное от страха лицо – это был бывший владелец дома Петр Андреевич Магнецкий. Наши взгляды встретились. Он подбежал, сунул чемоданчик мне в руки и сказал:
– Сохрани это ради дома, спрячь скорее! – И в тот же миг убежал через лаз на крышу.
На лестнице снова раздался топот. Я едва успел спрятаться, как на чердаке появились два милиционера и, не останавливаясь, рванули к лазу на крышу. Послышался топот ног по железу, крики: «Стой, стрелять буду!», тут же пистолетные выстрелы и звук падающего тела. Очевидно, оно скатывалось по крутой крыше вниз. Потом раздался душераздирающий крик – человек упал на землю. Шаги постепенно затихли. Видимо, милиционеры ушли через соседнюю лестницу. Несколько минут я сидел в своем укрытии, вцепившись в чемоданчик, ни жив ни мертв, затем быстро спрятал его в углу чердака под разным хламом и ушел домой.
До сих пор не знаю, почему я не рассказал о происшествии родителям. Это стало моей тайной.
Через несколько дней, преодолевая страх, я снова забрался на чердак посмотреть, на месте ли чемоданчик. Он был там. Целый месяц я ходил и проверял, а однажды рискнул его открыть. Внутри лежали золотые и серебряные монеты, кольца, браслеты, золотые часы, драгоценные камни и многое другое. Я сидел и думал, куда девать все это богатство. Сказать родителям побоялся, каким-то внутренним чутьем понимал, что это может им навредить. В милицию чемоданчик тоже не понес – вдруг мне не поверят и посадят в тюрьму? В итоге я решил спрятать сокровища, чтобы их никто не нашел. Потом жизнь так закрутила, что было не до тайника: отца посадили, мама тяжело заболела, началась война, потом блокада. Смерть ходила рядом, на моих глазах люди падали от голода и замерзали. И тогда я вспомнил о чемоданчике. Обессиленный, приполз на чердак, достал золотые часы и несколько монет, пошел на барахолку и обменял все на кусок хлеба. Так делал несколько раз. И когда я в очередной раз открывал чемоданчик, перед моими глазами возникал человек с перекошенным от страха лицом…
Позднее я узнал, что до революции владелец дома был богатым человеком и имел накопления, часть которых планировал потратить на ремонт дома. Но дом конфисковали, оставив ему лишь маленькую комнату для проживания, где он и хранил свои драгоценности. Кто-то из новых жильцов донес о тайнике, и Магнецкий решил спрятать сокровища в более надежном месте. Увидев в окно, что за ним пришли, он схватил чемоданчик и попробовал скрыться через крышу, но трагически погиб. По сути, этот человек спас жизнь мне и моей маме во время блокады. После войны я замуровал оставшиеся драгоценности в кирпичную стену на чердаке и больше к ним не притрагивался. Все это время у меня не выходили из головы последние слова Магнецкого: «Сохрани ради дома!» Теперь я понял: он надеялся, что его собственность когда-нибудь вернется, и деньги пригодятся на ремонт.
Вот такие дела, Никитич! Сейчас дом как никогда нуждается в хозяине и заботе, и я готов передать сокровища на его ремонт. Я стар, жить мне осталось недолго, но хочется, чтобы дом, который построил Петр Андреевич Магнецкий, в котором я родился и вырос, где жили мои родители, преобразился и снова стал крепким, здоровым и красивым. Ты должен это сделать, Никитич! Если выгодно продать ценности, которые хранятся на чердаке, на ремонт хватит с лихвой. Надеюсь, Петр Андреевич простит меня за то, что во время блокады я воспользовался кладом. Это было сделано ради спасения жизни…
Никитич слушал Генриха Альбертовича, затаив дыхание. Чай давно остыл. Повисло гробовое молчание.
– Даже не верится. Как в кино! – наконец вышел из оцепенения Никитич, вытирая испарину на лысой голове.
– Иди домой и все обдумай, а завтра я покажу тебе тайник, – закончил беседу Генрих Альбертович, убирая со стола.
Никитич ушел, а Генрих Альбертович прилег на кушетку. Мысли перенесли его в прошлое: школа, арест отца, война, институт, смерть матери. Семью так и не создал. Была пара попыток, но неудачных. Детей не завел. И всю жизнь хранил тайну о богатстве, в глубине души надеясь, что когда-нибудь настанут лучшие времена, он вскроет тайник и заживет по-настоящему – купит свой дом, женится, будет возиться с детьми. Но время шло, менялись руководители страны, а сокровища оставались нетронутыми. Во все времена страх одолевал Генриха Альбертовича. При Сталине нельзя было даже думать о деньгах – сразу арестуют и упекут в тюрьму на всю жизнь. Хрущевская оттепель немного порадовала, но о том, чтобы создать свое дело и иметь собственность и речи идти не могло – за фарцовку, так называлась продажа драгоценностей, полагалась «вышка». Во времена Брежнева всем надлежало быть одинаковыми и не высовываться. Свобода появилась при Горбачеве, но тоже какая-то странная – под «крышей» у бандитов. А когда наступили лихие ельцинские годы с их вседозволенностью и погоней за наживой, здоровье Генриха Альбертовича пошатнулось, и он решил спокойно доживать свой век. О тайнике вспоминал редко. Но разрушение дома навело на мысль использовать деньги бывшего домовладельца по прямому назначению – пустить их на ремонт. Утром Генрих Альбертович проснулся от трели дверного звонка. Когда открыл, увидел на пороге председателя ТСЖ Никитича, точнее – полковника в отставке Андрея Никитича Егорова.
– Идем? – сразу спросил он.
– Идем! – согласился Генрих Альбертович, и они медленно двинулись к лазу на чердак. Было довольно темно, и Никитич включил припасенный фонарик. Луч света плясал по старым кирпичным стенам.
– Та, левее, – показал на более свежую кладку Генрих Альбертович. – Там все спрятано.
Никитич вынул долото, молоток и начал сбивать кирпичи. Через 20 минут показался угол старого чемоданчика.
До начала ремонта дома пришлось выполнить массу бюрократических процедур: приватизировать все комнаты, осуществить проектирование, получить разрешения, согласования и т. п. Для каждого жителя выполнили индивидуальную планировку квартиры, вместо подвала решили сделать цокольный этаж, чтобы потом сдавать его в аренду, а полученные деньги использовать на содержание дома и следующие ремонты.
Сам ремонт длился девять месяцев. Строго по чертежам и старым фотографиям восстановили фасад, укрепили фундамент, скрепили в металлические обоймы стены, заменили окна и гранитные панели, все заново оштукатурили. Установили новый лифт. Особенно кропотливо восстанавливали парадную лестницу с коваными перилами.
Генрих Альбертович почти каждый день приходил смотреть, как идет работа, следил за качеством, давал советы, помогал оформлять документы. Он будто молодел вместе с домом, стал более общительным, а на его лице часто играла таинственная улыбка.
И вот новоселье. Счастливые жильцы вернулись в СВОЙ любимый дом. Фуршет, торжественные речи. Слово взял Генрих Альбертович и предложил назвать дом в честь его бывшего владельца – Петра Андреевича Магнецкого. Когда все согласились, на душе у Генриха Альбертовича стало спокойно, тайна перестала его мучить, и он обрел внутреннюю свободу.
Так началась новая счастливая жизнь – дома и Генриха Альбертовича.
Нищий
От сумы и от тюрьмы не зарекайся.
Закончив работу, Евгений Николаевич, несмотря на позднее время, решил идти домой пешком. Небрежно бросив водителю: «Все, Володя, на сегодня ты свободен, можешь возвращаться к своей любимой. Завтра не опаздывай!», медленно вышел из офиса и зашагал по Невскому проспекту.
Погода была великолепной, приближалась пора белых ночей, и медленная прогулка по городу приносила Евгению Николаевичу искреннюю радость. Он любил гулять по Невскому: здесь можно погрузиться в воспоминания – прочувствовать историю города. Каждый дом, каждая улочка имеет свою собственную историю – они помнят основателя города – Петра I, помнят Достоевского, Пушкина и многих других великих личностей. Постперестроечный бум строительства, слава богу, практически не затронул историческую часть города.
На Невском всегда многолюдно, но Евгений Николаевич не испытывал от этого дискомфорт. Ему нравились все эти люди: и молодые, в коротеньких юбочках, девушки с красивыми ногами и открытыми декольте, и аристократические, медленно семенящие старушки, придерживающие за локоть солидного возраста мужчин, и всегда спешащие домохозяйки с сумками в руках. Не раздражали даже толпы китайцев, щелкающие повсюду фотоаппаратами и айпадами.